К черту любовь! (СИ) - "Nogaulitki" - Страница 42

— Я и не требую, — запротестовала я. – Я просто выхожу из игры. Я же говорила, что знаю, что ты не будешь меня любить, что не дашь мне желаемого. И я не обвиняю и не злюсь на тебя. На себя – да. Потому что знала, на что иду. Знала, что эмоции и чувства – это не твое, знала, что ты не хочешь всего этого… Как ты однажды сказала? Эмоционального дерьма? Этого эмоционального дерьма. Поэтому я просто говорю, что все. Для меня игра закончилась. Ты не хочешь эмоций, я – хочу. Я дошла до края. Как и говорила в самом начале, — я теребила край длинной футболки, вытаскивая из нее ниточки. И ждала, когда Волжак скажет что-то грубое и резкое, и уйдет из моей комнаты, квартиры, жизни. Но вместо этого она развернулась к окну и посмотрела куда-то вдаль, на опускающиеся на город сумерки. А после произнесла, словно кому-то третьему:

— Я не могу.

Я подождала, думая, что она продолжит. Но Волжак молчала. Поэтому я решила уточнить:

— Что именно?

— Не могу любить тебя. Не могу позволить тебе любить себя. Не могу дать тебе всего, что ты перечислила.

— Я… — почему-то слезы именно в этот момент решили попроситься наружу, но я как могла пыталась их сдержать. Ни к чему. – Я знаю. Ты не хочешь отношений, а я явно не та, кто тебе нужен, и…

— Не в этом дело, — устало выдохнула Волжак, прервав меня и так же не поворачиваясь. – Я просто не могу.

Какого черта? Если дело не в этом, тогда в чем?

— Я просто не могу, — еще тише повторила она, а мне пришлось сделать пару осторожных шагов, чтобы ее не спугнуть, но иметь возможность расслышать то, что она говорит.

Я молчала. Я чувствовала, интуитивно, что она продолжит. Чувствовала на каком-то ментальном уровне. Знала.

— Моему сыну в этом году исполнилось бы тринадцать, — тихо проговорила Волжак, а у меня чуть глаза не вывалились от удивления. Она решила мне рассказать? МНЕ?! – Но не исполнится. Потому что его нет. Его нет уже десять лет. Десять чертовых лет, из которых нет ни дня, чтобы я не просыпалась с чувством вины.

Она снова замолчала, и я решила чуть надавить. Она же сама начала этот рассказ, значит, хочет поделиться, разве нет?

— Что произошло?

— Произошло? – усмехнулась Волжак, а ее плечи чуть дрогнули. – Произошло то, что его мать – чертова шлюха, которая должна была спасти его. Или погибнуть вместе с ним. А не стоять на похоронах, глядя на две могилы, не имея возможности что-либо исправить.

— Две? – пропищала я, молясь только о том, чтобы она дорассказала. Я была уверена, что ей тоже это было нужно.

— Две, — она еле заметно кивнула. – С ним был мой муж.

— Ты была замужем? – я постаралась сказать это слегка удивленно. Не выдав того, что я уже знаю в общих чертах всю историю.

— Была. В восемнадцать лет я вышла за одного прекрасного человека. Который был мне другом, партнером, опорой, товарищем, даже частично отцом… Он был воплощением заботы. А я… Я надеялась «излечить» таким образом свою, как говорил мой папаша, «нездоровую тягу к девушкам». Честно, надеялась. Но через год брака поняла, что не могу. Что во мне это есть. Против природы не попрешь? – усмехнулась Волжак. – Моя природа дала сбой. С четырнадцати лет у меня были связи с девушками. Лишь только год я держалась, старалась, делала из себя добропорядочную жену. Он ведь был хорошим. Идеальным мужем. Но максимум, что я могла дать – безмерное уважение. Я не любила его. Никогда не любила его так, как он заслуживал. И мне кажется, он знал это. Но молчал. Любил меня. Потом я забеременела – супружеский долг ведь никто не отменял. И после рождения сына поняла, что, несмотря на мою безграничную любовь к нему – своему ребенку, я вполне могу совмещать две роли – примерной матери и жены, что было на руку еще и для статуса, и… себя настоящей. Той, что трахает женщин, завязывает интрижки, и втихаря от мужа и всех спит с подругой или коллегой. И однажды заигралась. Когда они собрались поехать на дачу, я решила – что это отличная возможность встретиться со своей знакомой. Сказала, что приеду на следующий день, что у меня много работы… Они уехали и… больше не вернулись. Пока я трахалась с ней, они задыхались и умирали. Я ему столько раз говорила, чтобы он гасил камин! – воскликнула Волжак и замолчала. Только руки ее, бессильно упавшие вдоль тела, слегка дрожали.

Я хотела подойти к ней. Обнять. Утешить. Взять немного этой боли на себя. И только я начала подходить, как Волжак резко обернулась и посмотрела на меня стеклянными глазами:

— И как я могу позволить себе чувствовать, любить или жить, как нормальные люди, когда я – со всем своим дерьмом и грязным бельем – жива, а они – нет? Как я должна была ощущать себя, когда мне приносили соболезнования, а я думала о том, что они умирали, пока я удовлетворяла какую-то девку? Я должна была лежать там же. На этом чертовом холодном медицинском столе в морге, а не хоронить двух самых светлых и честных людей, которых я любила. Которых я недолюбила. Я даже с жизнью покончить не смогла нормально – откачали, спасли.

Я на автомате опустила взгляд на ее руки. Она это заметила.

— Да. Я пыталась. Я не хотела жить. Без них, с этим чувством вины, с ощущением безысходности. И я не могу… — она глубоко вдохнула, прикрывая влажные глаза, — я просто не могу позволить себе любить после всего этого. Я недостойна. Ни любви, ни жалости, ни понимания. Я – убийца. Потому что только я могла их спасти от этого. Но меня не было. И я выжила. А они нет.

Когда Волжак замолчала, я не знала, что сказать. Что тут вообще нужно говорить? Успокаивать? Оправдывать? Убеждать? Это не поможет. Нужно что-то другое.

Поэтому я вздохнула и неуверенно произнесла:

— Может, бокал вина?

Глава 33

Она, возможно, впервые об этом рассказала кому-то. Но не для того, чтобы ее пожалели, а чтобы в очередной раз напомнить себе, какая она плохая. Как она недостойна чего-то хорошего и светлого. Но в моих глазах она не изменилась. Жить в борьбе с самой собой и в итоге проиграть – это нормальная ситуация. Если тебе нравятся женщины, рано или поздно ты сорвешься. Либо сойдешь с ума. Она выбрала первое. И я не могу ее судить. Никто не может.

Мы прошли в кухню, я молча достала еще один бокал вина и наполнила его. Также молча протянула бокал Волжак и села на табуретку. Екатерина Александровна стояла практически посередине кухни и осматривалась. Смешно, но несмотря на то, что она была в моей квартире уже… в общем, достаточное количество раз, в кухню она не заходила. Максимум – ванная. А теперь она стоит тут, и я чувствую, как ей некомфортно. Потому что она тоже чувствует, что зашла дальше. Дальше того, что позволяла себе обычно.

Она сделала пару глотков и чуть охрипшим голосом проговорила:

— Тут довольно… мило.

Ого. «Мило» от Волжак – это что-то сродни «нихрена себе, вот это у тебя хоромы!». Поэтому я кивнула, чуть улыбаясь, и ногой подвинула ей свободный табурет – мол, присаживайся, располагайся.

Она весьма критически осмотрела его, словно подсчитывая, какое количество микробов проживает на этом деревянном квадратике на ножках, но тем не менее, спустя пару мгновений, уселась.

Мы пили вино в абсолютной тишине. Когда это стало уже просто неприлично, я залпом долакала вино и осторожно произнесла:

— Я могу задать вопрос?

Волжак посмотрела на дно своего бокала, потом еле заметно выдохнула и кивнула.

— После… — я замялась. Она ведь вполне может послать меня к черту, да? Может. Но я рискну. – После всего случившегося, ты с кем-нибудь… Ну, была… близка? Я не про секс, — тут же добавила я, увидев ухмылку Волжак. – Я про другое.

— Ты имеешь в виду отношения? – взгляд ее серых глаз буквально рентгенил меня. Я кивнула. – Я же сказала – я не завожу отношений. И не заводила. После… После того – нет.

— То есть… Десять лет ты…

— Да, — резко оборвала меня Волжак. – Ты закончила? Других тем для разговоров нет?