Дневники потерянной души (СИ) - "Starry Sky" - Страница 47

- Как ее звали? – спросил Маура, осторожно беря рамку, чтобы получше рассмотреть.

- Эль-Реа́н. Они хотят лишить нас памяти... – продолжил он отрешенно уже для себя, не обращая внимания на нашу реакцию. – Пусть же их проклятием будет вечная память об их погибших.

Мой хозяин явно хотел разъяснений по поводу непонятной фразы, но все же сдержался, решив не бередить еще больше раны собеседника.

Некоторое время мы сидели в молчании.

- Знаешь, - наконец снова обратился Маура к сыну правителя, – Аргон... Эль-Ар рассказал мне немного про ваше оружие... То, из-за которого вы враждуете. А как вообще все это началось? Кому оно изначально принадлежало?

- Тем, кто доставил его сюда при первом побеге. Нашим предкам, - пояснил Эль-Эдан. – Тогда еще была Единая община. А потом уже мы разделились, только для того, чтобы никто не мог захватить власть целиком, - продолжал он, по-прежнему тщательно продумывая слова, чтобы не сказать лишнего. – Войны всегда велись за власть и за земли с множеством природных богатств. Часть из нас решила, что здешний народ – это тоже природные богатства, на которые у них есть права обладания. Долгое время удавалось сдерживать их. Был принят договор. Лга́нги [21] была разобрана на части и отдана на хранение каждому из правителей, с запретом передавать свою часть другим, чтобы не нарушить наш начальный закон – не вмешиваться. Четыре угла – знак устойчивости. Четыре стихии, чтобы различать друг друга: итла́г, ти́ир, у́ла, мха́нту [22]. Каждый раз, когда выбираются новые правители, их изображают в записях еще в детстве, чтобы они помнили о своем долге. Сейчас покажу тебе.

Пройдя к полкам, он достал большую пластину из гибкого серебристого материала, раздвинув ее на столе. По углам обеих страниц, рядом с надписями на чужом языке, были филигранно нарисованы темными чернилами и сероватой краской четыре детских лица – впадины на лбу были не столь резко очерчены, лица, еще не принявшие четкую прямоугольную форму, менее вытянуты; по моему предположению, на рисунках им было не более шести лет.

- Вот это твой отец, да? – узнал Маура одного из черноволосых мальчиков.

Эль-Эдан с гордостью кивнул.

- А это? – Маура указал пальцем на портрет мальчика со строгим, сосредоточенным темным лицом и белоснежными волосами, чьи глаза даже с поверхности страницы обжигали ледяным холодом. – Неужели...

- Эль-Орин, - подтвердил подросток.

- Ну и ну... – потрясенно покачал головой Маура. – Вообще-то, он не намного изменился...

- У него уже тогда были такие волосы? – встрял я, удивленно пыхтя над раскрытой пластиной.

- Почему ты спрашиваешь? – не понял Эль-Эдан.

Я замялся.

- Потому, что у нас волосы становятся белыми только в старости, - выручил меня Маура. – У всех. Они... седеют, ну то есть, теряют цвет, который был сначала.

- Даже черные волосы? – не поверил тот.

- Ну да.

Эль-Эдан задумался.

- А это кто? – кивнул Маура на единственную из изображенных девочку, тоже выглядящую весьма недружелюбно.

- Эль-Кала́д, тари[23] Третьей общины. А это... – указал он, предваряя очередной вопрос, и лицо его помрачнело. – Это Эль-Таур.

Названный мальчик не казался особо ужасным или грозным – не более, чем остальные чужаки. Разве что глаза... Глаза были даже холоднее и мертвее, чем у Эль-Орина. Они не обжигали; их взгляд был абсолютно непроницаем. В них было тяжело смотреть, ибо казалось, что там, где должно было находиться средоточие жизни, была пустота. Глубочайшая белесая пустота, засасывающая, словно бескрайний густой туман. На детском лице этот взгляд был особенно жуток.

- Его пришлось изобразить даже после того, как его отец нарушил договор, - жестко сказал Эль-Эдан в гнетущей тишине. – А он пошел по стопам отца, и превзошел его. Цепь была сделана, чтобы легче было выжить и сохранить наши знания и традиции. На самом деле звенья не объединили нас, а разделили. И Эль-Орин уже много лет не может свести счеты с носителями Четвертого звена.

- Но общины не должны разделяться, - тяжело вздохнул Маура. – Вам не на кого будет положиться... Разве что вы можете ожидать подмоги из вашего края, того, откуда вы родом... Где это? Очень далеко?

- Очень. Очень далеко, - с почти ощутимой грустью ответил Эль-Эдан, не вдаваясь в подробности. – Мы не можем ждать подмоги. Мы одни здесь. Мой отец говорил, что... иногда жалеет о том, что должен был стать таром и иметь эту ответственность. И о том, что все это оружие вообще было сделано. – Очевидно, осознав, что в который раз слишком много поведал о чувствах другого, Эль-Эдан тут же замолчал и поднялся. – Я пойду. Не забудь вернуть все на место, когда прочитаешь.

* * *

Мы с хозяином облюбовали небольшую светлую поляну в окружении высоких сосен и кедров, на которой стояло несколько прямоугольных деревянных столов с узкими лавками по обе стороны.

На гладкие доски перед нами вдруг спрыгнула прямо с ближайшего дерева крупная ярко-рыжая белка с шикарным пушистым хвостом.

Я восторженно затаил дыхание, разглядывая зверька, который, ничуть не боясь нас, нагло восседал на столешнице, словно чего-то ожидая. Выпуклые темные глазки-бусинки поблескивали в нашу сторону.

Маура отломил кусочек от своего ломтя свежего хлеба, и осторожно, чтобы не спугнуть, протянул на раскрытой ладони.

Не церемонясь, белка подскочила, выхватила угощение и тут же взметнулась обратно на ветки.

- Даже спасибо не сказала, - пошутил хозяин, и мы оба расхохотались.

С тех пор он ежедневно брал с собой на прогулку лесные орешки, яблоки или сухофрукты, и собственноручно скармливал все лакомство нашей новой знакомой. Белка оказалась прожорливой, и, войдя во вкус, часто возвращалась по нескольку раз, требуя добавки.

- Как она не лопнет? – недоумевал Маура. – Прям как бездонная котомка. О! Котомка! [24] Хорошее имя. Как ты думаешь?

От смеха я уже не мог вымолвить ни слова.

Однако спустя несколько дней Котомка, к нашему удивлению, не появилась к лесному завтраку, хотя прождали мы ее достаточно долго.

- Ну ладно, может, после полудня придет, - наконец встал Маура из-за стола, оставляя на нем кусочки яблока и горсть орехов. – Пошли.

Мы двинулись назад, и хозяин привычно насвистывал какую-то песенку.

Неподалеку за деревьями послышался веселый гогот и шум голосов, и мы из любопытства заглянули на соседнюю поляну.

В центре ее у костра сидела уже знакомая нам компания Рокнинских парней; среди них увлеченно травил очередную байку Калимак. Над костром был прикреплен медный вертел, на котором что-то жарилось, и один из парней время от времени переворачивал его, чтобы мясо не пригорело.

- Здоро́во, Мау! – радостно приветствовал его товарищ, когда мы подошли поближе. – А мы как раз пообедать собрались, присоединяйтесь, - кивнул он и мне.

Остальные парни тоже поздоровались вразнобой.

- Глянь, какая на этот раз добыча знатная! - указал Калимак на вертел. – Жирная такая белка попалась, словно откормленная, на всех хватит.

Маура пригляделся к вертелу и застыл на месте, стиснув кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

- Эй, ты чего? – удивился сидящий. – Что случилось? Я тебя что, обидел чем-то?

- Это. Была. Моя. Белка, - сквозь зубы процедил Маура.

- Что значит «твоя»? Да их тут в лесу навалом! - не понял тот. – Ты что, сдружился с ней, что ли?

- Она мне доверяла, Калимак! – в ярости бросил хозяин, ударив кулаком по ближайшему стволу. – Понимаешь, доверяла! Я сам виноват, что приманил ее!

- Ну, подумаешь... – сочувственно произнес его друг. – Мы ж не знали... Здесь слишком редко кормят, ты же сам говорил! У меня с утра во рту росинки не было...

Маура молча отвернулся.

- Прости, ладно? – заискивающе произнес Калимак, пытаясь положить руку ему на плечо.

- Бан, пойдем, - обратился хозяин ко мне, глотающему соленые слезы из-за безвременной кончины Котомки.