Через Урянхай и Монголию
(Воспоминания из 1920-1921 гг.) - Гижицкий Камил - Страница 30

Четыре дня мы сидели в Ван-хурэ, ожидая приказаний генерала, который находился якобы в 160 км от нас, отдыхая с дивизией где-то на берегах Селенги после неудачного нападения на Троицкосавск.

Ходили слухи, что барон тяжело ранен и вся дивизия возвращается назад в Ургу.

В это время приехал посланец от генерала, с приказом есаулу тотчас же появиться в дивизии. В этом приказе упоминался и я.

Тронулись мы сразу, и только ночная тьма вынудила нас заночевать в первой встреченной юрте. Назавтра продвигались мы берегом Селенги, называемой бурятами рекой смерти. Название это совершенно обоснованно, потому что ежегодно грязные и быстрые её воды поглощают сотни людей и тысячи голов скота. Благодаря разливам реки, её берега становятся самой плодородной почвой в Монголии. Долина реки Керулен занимает второе место по урожайности. Поэтому наши кони брели по брюхо в высокой и сочной траве.

На берегу реки часто видел я чёрных аистов с красными клювами; они являются в этой стороне обычным явлением, как и лебеди.

Благодаря подсказкам татар, солдат, составляющих охрану интендантства барона, отыскали мы его командира, поручика Баранова, личного приятеля есаула Безродных. Вид интендантства был импонирующий. Целые стада коней, верблюдов и волов паслись в степи, караваны верблюдов несли на север мешки крупы и муки, а на площадке в уединённой долине Селенги, между горами, громоздились груды ящиков, укрытых палаточной тканью. Поодаль, в берёзовой роще, были установлены юрты, занятые администрацией и солдатами.

Несмотря на проливной дождь, на следующий день тронулись мы дальше и спустя несколько часов оказались в лагере полевой жандармерии, откуда, после проверки документов, двинулись мы дальше в сопровождении нескольких солдат, чтобы предстать перед лицом командующего дивизией, барона Унгерна, называемого здесь «Дедушка». Теперь мы встречали на каждом шагу кавалеристов в монгольских костюмах, которые отдавали нам честь и освобождали дорогу.

Наконец, выбрались мы на обширную поляну на берегу Селенги, окаймлённую столетними соснами, где простирался военный лагерь и горели костры. В стороне стояла небольшая палатка, над которой трепетала на ветру шёлковая жёлтая хоругвь с эмблемами Чингис-хана — это было жилище генерала. В лагере царило движение: были видны несколько офицеров и ординарцев, разносящих приказы в разные стороны. Спустя некоторое время есаула Безродных вызвали к генералу, а спустя полчаса прибежал есаул, спешно вызывая меня к командующему дивизией.

В палатке я увидел мужчину средних лет, блондина, сидящего полураздетым перед затухающим костром, над которым стоял медный чайник. Из-под высокого выпуклого лба на меня смотрели светлые, светящиеся, холодные, как лёд, глаза.

В левой стороне палатки я заметил старого ламу, держащего в открытой ладони китайские гадательные монеты.

Барон Унгерн смотрел на меня, не щуря глаз, я же, предупреждённый есаулом Безродных, делал то же самое. Спустя несколько мгновений барон обратился ко мне с вопросом:

— Почему ездит пан по Монголии вместо того, чтобы вернуться домой?

— Во-первых, не имею средств на покупку коней, во-вторых, меня мобилизовали без моего согласия сперва в Улангоме, а потом в Улясутае, — звучал мой ответ.

— А зачем пан воевал с большевиками в Урянхае вместо того, чтобы пробираться на восток? — спросил Унгерн.

Я отвечал, что как военный чувствовал свою обязанность вредить неприятелю, который грабил и губил мою родину.

Барон некоторое время сидел в молчании, сильно потирая пальцами лоб, потом встал и, подав мне руку, произнёс:

— Благодарю! Хотел бы, чтобы все те, кто меня окружают, были такими, как пан.

Он хлопнул в ладоши и сказал прибежавшему начальнику штаба:

— Этот пан поселится в штабе, особые распоряжения будут позже.

Так закончилась моя первая встреча с «кровавым генералом», перед которым дрожали большевики.

Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг был последним потомком магнатской семьи Штернбергов, балтийских баронов.

Дед Романа, пират, на острове Дагю построил морской маяк, который светил во время бури, заманивая таким образом торговые суда, борющиеся со стихией. Эти суда, вместо того, чтобы получить помощь и спасение в тихой гавани, наталкивались на скалы. Унгерн же со своей дружиной убивал купцов и грабил товары. Это продолжалось достаточно долго, наконец, он был арестован и выслан в кандалах в Сибирь. Род Унгернов, однако, не утратил привилегий знатной семьи, и потомки пирата заканчивали школы в Москве и Петрограде.

Роман Унгерн после окончания военно-морской школы в Петрограде какое-то время пребывал при царском дворе, но за какой-то любовный скандал его перевели в Забайкалье. Здесь он вступил в казачий полк, где как молодой хорунжий участвовал в войне с Японией. Во время Первой мировой войны Унгерн проявил необычайную смелость и жестокость. Со своими казаками он нападал врасплох на немецкие отряды и вырезал их полностью с такой старательностью, что его вынуждены были перевести на другой фронт. Несколько раз раненный и награждённый офицерским крестом Св. Георгия, барон оказался во время революции в Забайкалье и здесь с фронтовым товарищем, есаулом Семёновым, в будущем гетманом Забайкалья, боролся с большевиками.

Унгерн был буддистом, став последователем веры, которую исповедовал его умирающий дед. Во время своего пребывания в Монголии в 1912 г., Унгерн завёл многочисленные знакомства с ламами, которые стали его первыми учителями в изучении восточных языков, что облегчало барону, хорошо знающему западные языки и литературу, углубление своих знаний путём ознакомления с книгами и хрониками, содержащими мудрость Востока.

Перед европейской войной Унгерн совершал такие эксцентричные выходки, что коллеги-офицеры считали его психически неуравновешенным человеком.

Скандальная натура этого потомка «Raubritteröw» и пиратов, совершенно не признающая узких рамок будничной жизни, обозначилась очень выразительно в борьбе со смертельным врагом человечества — большевизмом. Во время первого большевизма в Сибирском Забайкалье возникло отдельное маленькое образование под властью гетмана Семёнова. Тогда барон начал антибольшевистскую акцию и как генерал командовал на территории Даурии. Кровавая слава разносила имя барона от Даурии до Маньчжурии. Агенты доставляли тысячи большевиков на суд генерала, который коротким «Кончать!» решал судьбу схваченных. Поэтому трупы густо покрывали окрестные взгорья.

Унгерн не выносил присутствия женщин в лагере, а его жена, китайская княжна, постоянно жила в Пекине.

Благодаря страху и ненависти, которые он возбуждал у преследуемых, его особу вскоре окружили жуткие легенды.

В период падения правительства генерала Колчака и «Ледового» похода войск генерала Каппеля, барон был вынужден из-за каппелевцев, а затем благодаря большевикам, покинуть Даурию и уйти в степи Монголии. Однако успел он разрушить огромные форты и склады амуниции, с собой же забрал оружие, пулемёты, несколько пушек и 700-1000 солдат. Задержавшись на границе с Монголией, Он сражался с большевиками в надежде отбросить врага из Забайкалья при помощи восставших. К сожалению, большевики, взявшие страну в железные когти террора, были непобедимы. Следовательно, Унгерн отступил на Керулен, пытаясь склонить китайцев, чтобы они пропустили его на Алтай для соединения с генералом Врангелем. Губернатор Урги решительно отказал ему. Тогда Унгерн решил захватить Монголию, сделать её независимым государством, императором же избрать Богдо-гегена в Урге. Возбуждение повстанческого движения у монголов шло вначале тяжело, но генерал действовал среди широких слоёв населения при помощи неприязненно относящихся к китайским властям лам и князей, разбивая одновременно небольшие отряды, состоящие из 200 или 300 человек, конфискуя транспорт на дороге между Калганом, Ургой или Улясутаем. Вскоре он стал обладателем прекрасно организованной интендатуры и больших стад коней, верблюдов и овец. Принимая в расчёт 2000 верблюдов, запасов продовольствия могло хватить на годы вперёд для такой небольшой армии. Одним из характерных походов была экспедиция отряда из 250 человек под руководством отважного есаула Забиякина и способного артиллериста, подпоручика В. Эта экспедиция была предпринята для захвата на Калганском тракте китайского каравана, состоящего из 700 верблюдов и сопровождаемого 500 китайскими гаминами. Отряд, имеющий в распоряжении одну пушку, два дня ожидал прибытия каравана на месте устроенной засады. На третий день, наконец, показалась длинная вереница вьючных верблюдов, сопровождаемая вооружённым отрядом гаминов, едущих медленно и без опаски, так как не могли они заметить укрытых в неровностях местности унгернцев. В момент, когда заговорили карабины и застучал пулемёт, среди закутанных в шкуры китайцев возникла паника, и более десятка коней без всадников бросились в степь. Когда есаул Забиякин, настроенный решительно, приказал казакам броситься в конную атаку, из остатков кавалькады сформировалась цепь стрелков, которая меткими выстрелами начала разить нападающих, грозя им полным уничтожением. В это время загремела небольшая пушка, которая решила судьбу находящихся в опасности казаков. Пушечные снаряды, попадая в середину обоза, поднимали отчаянную панику, разрывали на куски людей и животных, поднимали вверх столбы огня, обломки разбитых товаров и клочья тел… Кульминационным оказался момент, когда снаряд упал на хребет верблюда, нагружённого ящиком с военной амуницией, и вызвал ужасный взрыв. В воздухе прямо забурлило от человеческих и звериных останков. После оглушающего грохота установилась мгновенная тишина и совершенная парализация целого каравана. В это время казаки, воспользовавшись растерянностью противника, с криками «Ура!» напали на врага, устроив «кровавую баню». Вскоре место поля боя представляло собой кровавое пятно побоища, а победители пытались усмирить обезумевших верблюдов и грузили добычу, которая превосходила всяческие ожидания. Были добыты ящики дорогих вин и французских коньяков, компотов, мясных и рыбных консервов, печенья, сахара и икры. 150 верблюдов были загружены отборной белой мукой. Кроме этого были в караване целые массы взрывчатых материалов и амуниций, мундиров, сукна, несколько десятков тысяч серебряных тайанов и ящик ямб серебра, что составляло немалое богатство. Только поздней ночью уселись победители у разведённых на окровавленном снегу костров, лакомясь отборной снедью.