Через Урянхай и Монголию
(Воспоминания из 1920-1921 гг.) - Гижицкий Камил - Страница 15

Ламы при погребальных обрядах пользуются трубками из человеческих костей, а также маленькими бубнами, обтянутыми человеческой кожей, потому что эти инструменты должны эффективно отпугивать злых духов и демонов, собирающихся около мёртвого.

После окончания молитв сворачивается палатка, а оставшееся тело вскоре становится пищей голодных собак, волков или хищных птиц.

Посмертные молитвы у богатых монголов продолжаются на протяжении 49 дней, потому что в течение этого времени, в соответствии с существующими взглядами, душа умершего находится на суде у владыки преисподней, Эрлик-хана.

Бедные ограничивают молитвы 21 днём.

В наследство после умершего ламы получают по девять штук живого и неживого инвентаря, например: девять коров, девять коней, девять верблюдов и т. д.

Начиная писать о духовенстве, необходимо хотя бы в общих словах вспомнить о религии.

Господствующей религией в Монголии является ламаизм.

Во времена Чингис-хана монголы были шаманистами, что констатирует известный монгольский летописец Саманг-Сечен, описывающий Большой «Курултай» (вече), на котором Тимучин был провозглашён Ханом Монголии.

Ламаизм является сильно преобразованным буддизмом и в Монголию пришёл из Тибета. Чистый буддизм, проповедуемый основателем этой веры в Индии, Сакьямуни, прошёл уже на территории своего возникновения множество перемен, из которых самые важные были осуществлены сектой Махайяна, которая учит, что для достижения нирваны не достаточно отказаться от земных утех, но нужна также помощь святых (бодисатв), которые, достигнув самых высоких уровней спасения, появлялись на земле в виде людей, чтобы нести человечеству духовную помощь. Такой изменённый буддизм перенял потом много от браминизма, особенно культ тантризма и йоги.

В VII веке от Рождества Христова буддизм добрался в Тибет и здесь смешался в большой мере со старой тибетской религией бом-па, принимая в ряд буддийский святых множество тибетски демонов и гениев. Одним из самых важных реформаторов в это время был славный апостол буддизма Падма Самбхава.

Спустя почти три века после его смерти, буддийское учение в Тибете подверглось новым переменам, совершённым Джу-Адиша, основателем секты гадам-па, протестующей против воздавания почестей демонам, вводящей целибат (безбрачие) для духовенства и требующей от него добросовестного выполнения устава. После смерти Джу-Адиша духовенство разбилось на два лагеря: часть осталась верной гадам-па; другая часть, недовольная строгим уставом, основала новую секту саскья, т. е. красношапочников, названных так из-за красных ритуальных шапок. Вскоре секта эта приобрела предпочтение и широко распространилась по всей Центральной Азии, особенно, когда Хубилай назначил её наивысшего духовного лица главой Церкви в Тибете и наследственным правителем этой страны. Тем самым секта саскья была признана официальной и, имея поддержку властей, возвела множество монастырей (многие в Монголии) и властвовала долгие годы.

Только в 1357 г. в Тибете появился новый реформатор буддизма Зон-ка-ва, который свои реформы основывал, главным образом, на учении Махайяны, снова ввёл целибат, организовал духовенство, установил целый ряд церемониалов, а Главой своей Церкви сделал Далай-ламу, воплощение великолепного Авалокитешвары. Вновь созданная секта, в отличие от красношапочников, приняла для духовенства жёлтые одежды и такого же цвета шапки, после чего назвали её желтошапочной (ламаизмом). Новая вера быстро распространилась по стране и, вытеснив секту саскья, воцарилась всевластно в Тибете.

Ламаизм впустил в Монголию влиятельный монгольский князь Абдай-хан в XVII веке, и эта религия привилась здесь значительно легче, после того как в 1649 г. Далай-лама назначил в качестве Главы Новой Церкви в Монголии воплощение Таранаты, известного буддийского философа.

Глядя в Монголии на многочисленные руины старых монастырей, которые могли принадлежать секте саскья, следует сделать вывод, что, однако, ламаизм должен был начать непримиримую борьбу, прежде чем бесконкурентно воцарился на новой почве.

Строительство всё более новых ламаистских монастырей всё более увеличивало количество воплощений, потому что каждый монастырь хотел иметь своего хубилгана (перерожденца). Хубилганы, являясь, главным образом, настоятелями монастырей, получают название хутухту[11] или геген[12] и пользуются огромным почётом у наивных номадов.

Душа гегена переходит в тело новорождённого ребёнка, чтобы в новом воплощении дальше помогать ламаистам в спасении.

Не должна душа переродиться сразу после ухода из старой земной оболочки, поэтому порой своё существование в новом существе проявляет только после нескольких лет.

Поиск нового хубилгана является уже заботой лам данного монастыря, которые в беззаветной молитве, книгах предсказателей, а также в разных признаках на земле и небе ищут подсказки, как и где они могут отыскать новое воплощение, разузнавая одновременно известия, не родился ли где мальчик в каких-то необычных условиях. Если собранные сведения произошли в какое-то время и в каком-то месте, совпадающем с предсказаниями пророческих книг, ламы направляются к рекомендованной юрте и показывают ребёнку какой-либо предмет, который особенно любил умерший геген. Если ребёнок хватает этот предмет и не хочет его отдавать, это означает, что умерший вселился в ребёнка и распознал свою собственность. Найденного таким образом хубилгана ламы забирают вместе с матерью в монастырь, где дитя остаётся, воспитываемое под опекой наиболее учёных монахов. И чем многократней возрождается хубилган, тем большую славу и уважение имеет его монастырь, и это приносит серьёзные материальные выгоды как настоятелю, так и его окружению.

Неожиданно приехал в Улангом наместник Урянхая, Ян-Чу-Чао. Он получил перевод в Пекин, недолго задержавшись в Улангоме, в доме Хар-Нюды. Мы с Яхонтовым решили воспользоваться присутствием наместника и попросить его о выдаче нам разрешения на проезд через Монголию. Ян-Чу-Чао принял нас очень приветливо, но отказал нам в нашей просьбе, объясняя это тем, что вскоре его подпись не будет иметь силы. Он советовал нам также, с точки зрения на тревожное время, не покидать Улангома.

«Это оградит вас, — сказал наместник, — от многих вероятных неприятностей, которые могут вам встретиться как со стороны моего преемника, так и от монголов».

Вскоре после его отъезда поехал я с капитаном Поповым и сыном Мальцева на охоту в горы Ульясы, к поручику Ежову, который жил там постоянно с женой и дочкой. Согласно утверждению поручика Ежова, в Ульясах попадается каменный уголь, графит, медь, свинец и даже рубины и аметисты. В недалёком соседстве от Ежова жил художник Теленгит-Тачаев с семьёй.

Группа охотников, в количестве 10 человек, отправилась на вершины гор, где разделилась на три партии и заняла соответствующие позиции.

Я и Мальцев остались на огромных скальных кручах, откуда открывался прекрасный вид на Улангом и окрестные степи. По истечении некоторого времени, заметили мы появившееся на горных лугах стадо скальных козлов. В момент, когда вожак стада, прекрасный самец, остановился и, подняв изящную голову, украшенную великолепными рогами, начал принюхиваться, пуля, посланная из моего охотничьего маузера, уложила его. От звука выстрела стадо разбежалось, как безумное, во все стороны. Не знал я, чему больше удивляться — или великолепным формам козлов, или лёгкости и проворству их неправдоподобно раскованных прыжков. Один из козлов во время своих полётов от края к краю пропасти — был поражён пулей Мальцева. На этой охоте я впервые увидел стаю птиц, которых до сих пор не встречал. Это были так называемые улары, или разновидность скальной индейки. Величиной с гуся, передвигаются они так быстро, что долго приходится ожидать, когда представится возможность выстрела. Мясо их чрезвычайно вкусное. Эти птицы живут в горах Тибета и Монголии.