Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 20

Хельги хмыкает.

А Шину укоризненно качает головой. Поняла? Догадалась? Впрочем, если торговцы давно вели дела с тьерингами, то худо-бедно их наречие Шину изучила бы.

— Эт-то… н-не хороший слова. — Наконец к Норгриму воз вращается дар речи. — Их не говорить. Женщин. Мужчин… тоже не говорить. Лучше.

— Да? А меня уверили… не важно. — Араши задумалась, впрочем, надолго ее не хватило. — А ты в море выходил? Далеко? Ходил уже на зверя? У тебя есть кость? Я умею резать по кости, меня учили. Я хорошо училась, только здесь негде взять, а камень — уже не то…

— Потише, — поморщилась Кэед. — У меня и то голова заболела…

— Она у тебя всегда болит. Это от избытка гордости…

— Что есть…

— Не обращай внимания, это я так… так кость имеется? Мне немного надо…

— Кость?

Тьеринги перебросились парой слов. И Норгрим кивнул, повторив:

— Есть. Много. Ходить зверя и…

Хельги выглядел довольным, а я раздумывала, как бы свернуть нашу беседу на вещи, куда более важные… и в принципе не обяжет ли нас эта сделка? Я поморщилась: все-таки жизненно необходимо как можно скорее разобраться в местном законодательстве и правилах. Память Иоко хранила кое-какие обрывки из кодекса, но этого было недостаточно.

— Скоро осенняя ярмарка. — Я, как и полагается хозяйке, разлила отвар из листьев лимонника и сушеных ягод клюквы по чашкам. Первую подала гостю… и вторую. — Я знаю, что у вас есть товар, который вы хотели бы продать по… достойной цене. И знаю, что цену эту вряд ли предложат.

Хельги чашу поставил в сложенные лодочкой руки. Он глядел на пар и еще немного на Шину, которая застыла, как и положено воспитанной женщине.

Какое счастье, что я давно уже не воспитанная женщина…

Вдовам многое позволено, особенно когда они сами себе позволяют.

— И вместе с тем моему дому есть что показать на ярмарке, но… — Я пригубила сладковатый отвар.

Кажется, здесь и мята была, и еще ромашка, но самую малость, а потому вкус ее не казался назойливым.

— …боюсь, найдутся люди, которые пожелают взять товар, ничего не дав взамен, ведь женщина, за которой не стоит мужчина, слаба…

Вдох.

И выдох.

Пар касается лица. Определенно с местной косметикой стоит поработать, скажем, смешав вытяжки из трав с пчелиным воском и топленым жиром.

Твердые масла, опять же, поискать…

Была у меня сотрудница, которая отчаянно увлекалась натуральной косметикой. И не то чтобы мы приятельствовали, дружбы с подчиненными я избегала, понимая, сколько проблем она влечет, но… двери тонкие, а женские разговоры — женские и есть. Кто бы мог подумать, что это случайное, по сути, знание когда-нибудь да пригодится?

— Но если мы заключим союз… — я отставила чашку и сложила руки на коленях, — никто не рискнет воевать с тьерингами, а обмануть вас мы не позволим.

Прозвучало несколько… патетически? Вызывающе?

Женщины так не разговаривают. Не здесь. И даже Хельги, кажется, несколько озадачен. Он не спешит с ответом. Гладит хвост, и медное кольцо на мизинце поблескивает темным глазом.

— Ты… хорошо сказала, госпожа Иоко… вечно нас пытаются… — Он произнес слово на своем языке, но смысл примерный я поняла. — Но я не могу говорить за всех.

— А кто может?

— Хевдир.

Что ж… попытка была хорошей, но сомневаюсь, чтобы их хевдиру действительно было интересно наше предложение.

— И я передам ему твои слова. Однако я скажу за себя… я вольный тьеринг и со своей долей могу делать все, что заблагорассудится. А потому завтра я принесу, что имею. Пусть госпожа глянет…

— Я. — Норгрим ущипнул себя за ухо. — Есть зуб змей. И кость. И другое. Лисица. Рыжий и черный. Я принести. Я хотеть дать за деньга…

Это было лучше, чем ничего.

Два тьеринга за спиной? Отлично… И пожалуй, у нас появился шанс. Переглянувшись с Шину, я увидела улыбку в ее глазах.

А Кэед вздохнула:

— В таком случае нам следует поторопиться, если мы и вправду хотим что-то продать.

Именно.

До ярмарки оставалось четырнадцать дней. Много. И вместе с тем — ничтожно мало…

На следующий день произошло еще одно событие, которое заставило всерьез задуматься о том, что же, собственно говоря, ждет нас.

Началось все с гонца.

Взмыленный паренек с обритой налысо головой, одетый в лиловый и желтый цвета, кулаком постучал в ворота дома. А после на всю улицу проорал:

— Послание для госпожи Иоко!

Голос его спугнул голубей, на которых охотилась пятни стая соседская кошка. Кошка, огромная, слишком крупная для домашней — может, недаром Мацухито подозревала ее в неладном, — рассерженно зашипела, будто плюнула на ворота. Но мальчишку это не испугало: он запустил в кошку камнем — естественно, не попал — и закричал еще громче:

— Госпожа Иоко!

Они были знакомы.

Смутно.

Каждый месяц он приходил и кричал, беспокоя не только кошку, но и соседей, и без того не слишком-то довольных нашим присутствием. Он кидал камни и однажды помочился на ворота, выказывая всю степень уважения к моей персоне…

Он был нагл и по-подростковому самоуверен. Но это не мешало ему приносить кошелек в целости и сохранности. Впрочем, Иоко, даже зная, что ни один из слуг Наместника не рискнет обманывать его столь нагло, медленно пересчитывала деньги, порой проверяя их на зуб.

И паренек стоял. Ждал. Пританцовывал от нетерпения: в его сумке была не одна дюжина таких вот зачарованных на крови кошельков, открыть которые могли лишь те, кому деньги были предназначены.

Я высыпала монеты на тарелку и молча протянула кошель мальчишке.

— Есть хочешь? — спросила, глядя на горсть серебра, которую мне предстояло использовать наилучшим способом. Знать бы еще каким.

— Есть? — Он нахмурился.

— Лепешки. И вяленое мясо. Будешь?

Гордость в нем боролась с голодом. У Наместника, полагаю, хорошо кормили, но мальчишка пребывал в том возрасте, когда съеденное переваривалось быстро.

— Постой здесь. — Я развернулась и направилась к дому.

— Госпожа! А… а деньги?

— Ты же присмотришь за ними?

Я надеюсь, ибо не хотелось бы заниматься поиском монет в чужих карманах. Впрочем, памятью Иоко обладала отменной, а монет было не так много, чтобы исчезновение нескольких осталось незамеченным.

Я вернулась с хлебом и мясом, которые протянула гонцу:

— На. И не трогай больше кошку, а то вдруг и вправду бакэнеко?

Деньги мальчишка не тронул.

И настроение поднялось. Я передала чашу с серебром Шину, которая глянула на меня как-то… странно?

— Вы уверены, госпожа?

Я пожала плечами.

— Ваша матушка… посетит нас сегодня. — Шину тронула монетки пальцем и протянула чашу мне. — И возможно, будет недовольна…

И вновь я чего-то не знаю.

Не помню… и хорошо, что колдунов и одержимых здесь не сжигают. Это я уже успела выяснить.

— Возьми. Нам они нужнее.

Если я правильно помню, то матушка Иоко отнюдь не бедствует. У нее огромный дом, слуги и отцовские драгоценности, которых он делал очень много, не говоря уже о таком наследстве, как ковры, шелка и банальнейшие двадцать три тысячи золотых монет.

Монеты Иоко помнит.

Она помогала пересчитывать их, укладывая ровными рядами в специальные шкатулки. В одну помещалось ровно две тысячи монет. И седовласый поверенный пробегался пальцами по ребрам, то ли пересчитывая за Иоко, то ли просто наслаждаясь этим прикосновением. Он, облаченный в стеганый халат старого кроя, казался обыкновенным, этот старик, на чьем поясе висело семь печатей, а шапку украшал нефритовый шар.

И матушка старалась быть с ним любезной.

А он на нее не смотрел. И на меня не смотрел. На золото только. И мутноватые глаза его оживали.

«Драконий выблядок», — сплюнула мать, когда старик переступил порог. И Иоко показалось, что она услышала такой ехидный смех…

Нет, матушке денег хватило бы до конца ее дней.

Но почему лишь матушке?