Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 15

— Боюсь, вы ошиблись местом. — Я позволила себе тень улыбки. — Под крышей этого дома собрались женщины достойные, а если вы ищете юдзё…

Старший засмеялся, громко и визгливо, он и палку выпустил, согнулся от смеха, обнимая бока руками. Младший же веселья не разделял. То ли был более трезв, то ли более скептичен.

— Женщина, не зли нас, — сказал он, легонько пнув братца. — Сохрани свой длинный язык, чтобы лизать зад Наместнику, от которого кормишься…

А вот это оскорбление, произнесенное при свидетелях — да будут милостивы боги к душе Шаорахха Многомудрого, который дозволил женщине выступать в суде, — могло дорого обойтись обоим.

Я запомнила.

— И отдай нам старуху… нечего ей здесь делать.

— В моем доме нет старух, и я не понимаю, о ком вы говорите…

— Шину! Отдай Шину! — Старший утер глаза ладонью. — Она к тебе ушла… забрала деньги… все деньги, которые наш отец скопил за жизнь, и сбежала… тварь… возвращай!

— Они лгут, госпожа. — Шину, чье благоразумие я несколько, кажется, преувеличила, вышла во двор. — Я клянусь посмертием, что никогда не брала чужого…

— Хватит, — я сказала жестко, как могла, и от слова этого, произнесенного звонким голосом Иоко, воздух замер. Мухи и те исчезли, не решаясь изводить нас гудением своим. — Шину пришла сюда по доброй воле. И уйдет тоже по доброй воле, не иначе. Вы же двое покинете этот дом сейчас же, если не желаете…

Палка просвистела у меня над головой и врезалась в стену, отскочила, покатилась по песку.

— Сука, — сказал незваный гость.

И поднял камень.

Я смотрела, как движется он, медленно, будто во сне. Вот раскрытая пятерня тянется к земле, гребет ее… я видела и желтые пальцы с синеватыми — весьма характерная примета — ногтями, и волосатое запястье, и камушки, которые больше не казались безобидными.

Видела искаженное яростью лицо.

Белки глаз, пронзенные алыми копьями сосудов.

Приоткрытый рот. И отвисшую губу. Каплю слюны… реденькие волоски, сбитые в такую же редкую бородку. Я видела все уродство этого человека и… ничего не могла поделать.

Сердце мое ухнуло куда-то в пятки.

А силы ушли на то, чтобы не позволить телу свернуться жалким комком…

Я поймала взгляд второго, и что-то свистнуло у самого моего носа, а затем раздался крик, громкий, преисполненный боли… и я очнулась.

Их по-прежнему было двое, чужаков, дерзнувших переступить порог нашего дома, но теперь старший сидел, баюкая правую руку, и выл. А младший катался, пытаясь уйти от тычков палкой. Араши скакала вокруг и, тыча в него деревянным — слава всем богам, что деревянным, — мечом приговаривала:

— Будешь еще кидаться камнями, дрянной мальчишка, будешь…

— Оставь его, — попросила я, понимая, что еще немного, и просто-напросто упаду. Я не сделала ничего, что должна бы, однако и это «ничего» забрало все мои малые силы.

Араши застыла и, плюнув на поверженного врага, отступила.

— Если вздумаете вернуться, я побью вас снова, дерьмо вы собачье! — сказала она громко, и Юкико торопливо зажала ушки ладонями.

Почему-то этот жест, по-детски искренний и все-таки нелепый, заставил меня рассмеяться. И смех мой подхватили. Голос Кэед звучал как колокольчики.

Хохотала Шину, утирая слезы то ли боли, то ли радости… и робко улыбалась снежноликая Юкико. И даже наша Мицухито, выглянувшая на шум, позабыла о слезах… И Араши тоже смеялась, громко и по-мужски хлопая ладонями по бедрам.

— Вы… — старший покраснел до кончиков ушей, — вы за это поплатитесь… я пойду к Наместнику… я скажу…

— Что тебя побила девчонка, рыбозадый? — этот громкий голос оборвал смех. — Прошу прощения, госпожа…

Старший поднялся, все еще держа руку. Перелом? А хоть бы и так. Он сюда не с миром шел, и будь сила на его стороне, нам пришлось бы туго.

— Не стоит, господин Хельги… а вы, молодые люди, послушайте и, если получится, подумайте над моими словами. — Я выступила и спрятала руки в широких рукавах домашнего платья. — Вы здесь говорили много… всякого… не только о нас, но и о Наместнике, да продлят боги его час на земле…

Хельги выразительно хмыкнул и руку с меча не убрал.

— …и шестеро готовы повторить слова перед любым из его судей…

— С-сука…

— Полегче! — Широкая ладонь Хельги мазнула по бритому затылку. — Продолжайте, госпожа…

— И они подтвердят, что говорим мы правду. А согласно уложению от Каннаши, хула на Наместника либо же иного чиновника, назначенного князем, есть хула на самого князя и повинна быть наказана… — Язык мой легко вывязывал слова.

— Понятно? — Хельги поднял обоих ублюдков и, хорошенько встряхнув, добавил: — А вздумаете докучать госпоже, я вам попросту яйца отрежу. Сам, без уложений и судей.

Не знаю, что именно произвело большее впечатление, моя ли речь или угроза тьеринга, но гости наши спали с лица. И не возражали, когда тьеринг вышвырнул их за забор. После огляделся, присвистнул и сказал:

— Тут бы у вас оградку починить…

— Пожалуй, стоило бы. — Я вздохнула.

И ограду. И крышу… и пол в старой мастерской, осмотрев которую, Кэед сказала, что вполне та годится для работы, ибо просторна и светла. И Юкико, тенью следовавшая за той, кого она еще не смела называть подругой, кивнула.

Мастерская — это хорошо…

И я узнавала, что за учебу здесь платили неплохо, а умения Кэед и вовсе были редки. И значит, при удаче, у нас получится найти несколько учениц…

Но пол скрипел, а из стен дуло.

Очаг ждал огненных камней или хотя бы дров…

— Так, — Хельги поскреб щеку, — может, дадите чем?

Тихо ахнула Юкико, а Кэед, оценив нового гостя и сочтя его недостойным собственной персоны, попросту повернулась спиной. Они исчезли в доме, то ли опасаясь стать жертвой тайного чужого колдовства, то ли просто не желая иметь ничего общего с существом иным и грубым.

— Гостю в доме всегда рады, — ответила я и указала на сад: — Быть может, господин Хельги, мы просто выпьем чаю? И я расскажу вам занятную историю, из тех, о которых читала в свитках. Вы же расскажете мне о море, и беседа эта…

— …будет длинной и бесполезной. — Он стянул куртку, оставшись в короткой рубахе из алого шелка.

А в прошлый раз была другая, попроще.

Нынешняя вон и вышивкой украшена, и разноцветными бусинами.

Волосы тьеринг зачесал высоко, заплел в три косы, каждую украсив алою же лентой. На руках его я заметила широкие серебряные браслеты. На шее — плоскую цепь, которую он снял и кинул на куртку.

Отказать?

Для Иоко невозможна была сама мысль о подобном: позволить гостю, пусть и ничтожному чужаку, работать? Ужасно. Но я… мы слишком бедные, чтобы позволить себе быть слишком гордыми.

— Хорошо, — сказала я, склонив голову. — Мы будем весьма благодарны вам за помощь, господин Хельги…

Кое-какие инструменты сохранились. Не все, но многие, и Хельги долго перебирал их, цокая языком, что-то бормоча, то ли одобрительное, то ли наоборот…

— Идите, госпожа, — сказал он, присевши у калитки, которая повисла на старых петлях и одним углом впилась в землю. — У вас небось своих дел немало…

Немало.

Расходная книга, которую мы начали вести вместе с Шину.

И свиток, куда заносили все, что могло понадобиться нам и дому. Он был длинен и подробен, этот список, а серебра осталась последняя горстка. И вскоре мы не сможем купить даже чая…

Чай ныне дорог, но если подождать купцов, которые вскоре станут продавать старый урожай, дабы освободить склады для нового, то можно приобрести вполне приличный чайный лист.

Или же вовсе сырым взять, но для того придется подняться на гору Хей-но, где всегда царит лето, и отобрать нужный. Там его продают за пару медяшек тюк, но надобно уметь высушить лист, чтоб не утратил он ни пользы, ни аромата.

Мицухито умела.

Она, стоило заговорить о чае, расцветала.

…о листьях толстых, которые сушат в тени, или же тонких, молоденьких, в которых еще не затвердели жилки. Эти листья закапывали в землю и оставляли там на год или два. В другие, уже старые и негодные для иного, заворачивали особые травы и цедру мандарина…