Рассвет.Закат (СИ) - Андреев Александр Радьевич - Страница 27

— Ну ты и сука! — При медсестрах, прямо в лицо я высказал ему эти слова. Он промолчал, лишь улыбнувшись, и повторил:

— Иди домой, оснований для госпитализации нет.

Меня трясло. Нет, не от злости, у меня поднималась температура, и озноб лишь усиливался. И я пошел в таком состоянии к ГЛАВВРАЧУ. В приемной у нее просидел час. Она была занята. Зайдя в кабинет и объяснив ситуацию, услышал от нее:

— Не обращайте на него внимания, — речь шла о дежурном враче — он работает один почти без выходных, его лишь иногда замещают. Врачей не хватает.

И она отправила меня в приемный покой, предварительно позвонив туда. Там меня быстро оформили. Уже выходя из отделения, увидел серое и злое лицо врача. Рассмеялся, показав ему средний палец.

На четвертый день пребывания в больнице, все это время меня капали, делали уколы, у меня вновь было сильное кровотечение. Лица медсестер были белыми как халаты, одетые на них, руки их дрожали, когда они делали уколы и ставили капельницу. Я в это время все кашлял в судно кровью, не останавливаясь. Через десять дней меня выписали, и я оказался на свободе.

А один раз попал в больницу с отитом. И все бы ничего, но у меня аллергия на несколько антибиотиков, и информация об этом была и в карточке и в амбулаторной карте. Только никого эта ерунда видимо не заинтересовала. Мне сделали пробу, вколов немного антибиотика в пятую точку, и отправили в палату, чтобы через десять минут я вернулся и сказал, есть реакция или нет. До сих пор благодарю того, кто придумал делать пробу перед самим уколом! Лежа на кровати, почувствовал жжение и уколы боли по всему телу. Даже мое хозяйство подверглось этой напасти. Вскочив с кровати, пришел в сестринскую и стал объяснять что случилось, как понял, что не могу стоять. Медсестра, женщина лет пятидесяти, помогла мне добраться до кушетки. И стала спрашивать, что я чувствую. Когда я сказал что не чувствую ног и мне холодно, она забеспокоилась и побежала в соседнюю палату. Вернулась она через минуту, с женщиной. Оказалось эта женщина тоже медсестра, только лежит в отделении. Они стали копаться в ящике, сделали капельницу и поставили мне в вену. Я же уже не ощущал ничего кроме мыслей. Вокруг уже сгущалась темнота, и только вялые мысли еще текли в моем сознании. Казалось, мое сознание заперли в маленькую клетку, которая постепенно сужалась, оставляя все меньше пространства для мыслей, вытесняя их.

— Саша!! САША не спи! Ответь! — Вдруг услышал я.

Слабо улыбнувшись, я прохрипел пересохшим горлом:

— Да, да слышу. — Но голос был таким тихим, что я с трудом понял, что он принадлежит мне.

Следующие, как мне показалось минут тридцать, меня тормошили, окликали, в процедурной появились еще какие‑то люди. Я же с нежеланием откликался на свое имя, мне хотелось закрыть глаза. Но слова *не спи* крепко засели в моем сознании и я сопротивлялся. Что творилось в комнате, не видел. Темнота накатывала на меня волнами, отвоевывая по миллиметру мое сознание, как вдруг я почувствовал кроме своих мыслей, что у меня бьется сердце! Сначала медленно, потом быстрее, быстрее. И я уже не обращал внимания ни на что кроме него. Мне казалось, что сейчас оно просто вырвется из груди, с такой силой и скоростью оно билось. БУМ БУМБУМБУМБУМБУБУММБУМ. Мое внимание переключилось на него, и я улыбнулся. Зрение стало приходить в норму, стал чувствовать руки, потом ноги. Холод отступал. Захотелось сесть. Мне не дали. Я лежал, чувствуя, что все снова хорошо, сердце уже успокоилось, капельницу сняли. И услышал голос медсестры:

— Дааа, осталась только одна ампула. Еще что‑то подобное и сделать ничего не получиться. — И она, вздохнув, повернулась ко мне. — Ну что лучше? — Ее голос был полон участия и сочувствия, что я произнес:

— Простите за это, поволноваться пришлось наверно. — Она удивленно посмотрела на меня и села рядом, обняв. Мы просидели наверно минут десять, а потом я вернулся в палату. Как я потом узнал, это был анафилактический шок.

Я не виню этих врачей за то, что они черствые или невнимательные. Дать возможность работать в нормальных условиях, и они изменяться, мне кажется. Ведь за свою жизнь я видел столько врачей, что если собрать их вместе, они займут всю красную площадь. И большинство из них ведут себя корректно с больными, или хотя бы нейтрально. Сейчас в стране медицина в таком упадке, хотя по больницам Москвы я бы не сказал такого, и был сильно удивлен, увидев и прочувствовав на себе все в Городской больнице, что врачей просто не хватает. Они устают и делают ошибки. Они перегружены работой, ну что такое один — два врача на отделение? У них нет времени вникать подробно в историю болезни больного, и делают они все, чаще всего, по шаблону. И для таких как я, тяжелобольных требующих более внимательного отношения к состоянию здоровья каждый день, больница это мучение. Если что‑то пойдет не так, то может привести к смерти. Нет в специализированных отделениях все намного лучше. В нашей Республиканкой больнице все нормально, но в городской… наверно, поэтому я стараюсь лишний раз не обращаться к врачам, а справляться своим силами. Но как же это грустно, осознавать в какой жопе находиться финансирование лечебных заведений, не являющихся ведущими.

Ира: в Америке да, у них же более серьезное отношение к медицине. Финансирование лучше раз в пять, наверно, чем у нас. А у меня вот рак. Не буду говорить чего. Просто рак. Врачи обещали еще где‑то полгода. Химию я делать не стала, она даст лишь лишние месяцы. Да и больно говорят. Лучше уж в капсулу и в игру. Тут я наслаждаюсь свободой.

Я напрягся. Рак. Полгода. Мне захотелось что‑нибудь сломать в бешенстве и отчаянии.

Ира: да не напрягайся ты так. У нас еще полгода впереди, а это около трех лет тут. Представь себе, здесь я могу прожить три года! — И она печально вздохнула. — Я почему заговорила об этом сейчас. Не хочу, чтобы ты не знал. У тебя времени больше чем у меня. Поэтому реши, стоит ли нам дальше… ну так общаться.

Слон: ну ты и глупая. — Я обнял ее сильнее. — Хотя бы полгода, но они у нас есть. Так? Вот и будем жить. Главное не думать об этом и все будет хорошо. По крайней мере, это время мы будем счастливы, не это ли главное?

Она заплакала. В этот день мы еще долго бродили по лесу, просто, общаясь. Зверей мы обходили, благодаря моему умению, и никто нам не мешал.

Насчет разговора с Инеем о моем опережении остальных по уровню я подумал. В итоге решил, что он прав. Мне нравиться ходить с ними, возможно даже, я нашел тех людей, с которыми буду играть до последнего. Спокойные почти все. Иней, наш пати лидер, очень адекватный человек. Да и привыкли мы друг к другу, так что могли бы с закрытыми глазами пройти эти Пещеры Смерти. Ну и Алмазка. Без нее я уже не представлял своей жизни.

Через десять дней в очередной раз, выходя из данджа с компанией Инея, увидел свечение всех своих сопартийцев. Мы все апнули тридцатый уровень, одновременно, после этого данджа.

СинийИней: поздравляю всех. Ну что день отдыхаем, разбираемся со всем и вперед в следующий дандж? Все готовы? Все пойдут?

Мы все кивнули. Эти дни для меня были самыми счастливыми. После каждого прохождения Пещер, мы с Алмазкой отправлялись в лес собирать гербарий, когда же собрали достаточно, то она изучила алхимию, и мы вместе стали варить зелья в мастерской Резиденции, переговариваясь, обсуждая все происходящее в игре и в реале. Как‑то незаметно, ее желания и мечты стали для меня значить больше, чем собственные. Передвигались по городу и лесу мы вдвоем, ну как вдвоем, она садилась на меня в форме барса, и стучала пяточками по моим бокам, прикрикивая:

— Налево! — После того как я сверну налево, произнесет — и куда ты меня везешь? Я говорила — направо.

Перед очередным данджем я сказал ей, пока мы шли вдвоем:

— Я хочу сделать тебе предложение. — И замолчал, пытаясь сформировать мысль, чтобы не обидеть ее. И тут я осознал, ЧТО я сказал, и быстро продолжил, чтобы она не поняла меня неправильно — Давай купим тебе, ездового пета! — Получилось ужасно.