Гордый кадетский корпус (СИ) - "Майский День" - Страница 16

Чаще всего на такой шаг шли ради денег и земель. Иногда и незначительное приданое служило приманкой только потому, что взять его было легко.

— Так кто же? — повторил Марилев, потому что Ирре молчала.

— Не скажу.

— Я не смогу защитить тебя, если не буду осведомлён, — терпеливо пояснил Марилев.

Всегда вела себя с ним так покладисто, училась на зависть всем, что пробудило в ней этот приступ упрямства? Ирре смотрела исподлобья. Взлохмаченный парик и выработанная для прикрытия угловатость делали её так похожей на мальчишку, что хотелось всыпать на правах старшего брата. Марилев потряс головой, чтобы вернуть себя в разум. Можно играть, но нельзя заигрываться, об этом всегда следует помнить. Ирре заговорила и оборвала себя почти сразу, словно устрашась произнесённых слов:

— А ты готов меня защищать? Ты ведь не знаешь всех обстоятельств…

— Пожалуй что так, — согласился Марилев. — Но я знаю, что все эти месяцы ты была добрым товарищем, не жаловалась на трудности, помогала мне в учении, и хотя сейчас ты споришь вместо того, чтобы внять голосу благоразумия, того, что мы пережили вместе, со счетов не скинешь. Мы друзья и побратимы. Конечно, я буду защищать тебя от любой напасти. Как ты могла подумать иное?

Несмотря ни на что Марилев помнил, что говорить нужно тихо. Стены тут толстые, двери крепкие, но осторожность никому ещё не вредила. Одна нелепая случайность могла выдать тайну, а единственно скандалом теперь дело явно не закончится.

Марилев постарался рассуждать взвешенно и ясно.

— Давай к делу. Мужчина в харчевне тебе знаком, это я понял. Он из свиты твоего жениха?

— Да, я видела его как-то. Старалась запомнить всех кто около него на такой вот случай.

— Понятно. Кто-то выдал тебя, но сейчас мы не будем на этом останавливаться. Подумаем, что делать дальше. Где ты собиралась провести каникулы?

— Хотела снять комнатку в городе и тихо в ней пожить.

Марилев вообще не задумывался о том, как проведёт вакацию. В поместье сейчас было пусто, родня перебралась в столицу, а город этот он не любил. Что ж, отлично: раз нет планов, то и менять их не придётся.

— Так, — сказал он ещё тише, чем прежде. — Рано утром мы уедем. Занятия закончились, а наблюдать, как Рафалю вручают ключ необязательно. Пусть все думают, что я расстроен неуспехом и предпочёл исчезнуть и не терзаться торжеством соперника.

— А ты, правда, расстроен? — спросила Ирре.

Они стояли почти вплотную друг к другу. Комнату освещал только масляный фонарь с улицы, да огоньки жаровни. Марилев ощутил себя неожиданно взрослым.

— Нет, — сказал он. — Я привык всего достигать упорством. Рафалю боги дали много, и он полагает, что ему довольно. Он ошибается. Я буду лучшим.

Ирре дышала часто и неглубоко, смотрела снизу вверх огромными глазами. Марилев легонько взял её за плечи, стремясь успокоить, но опасаясь и напугать.

— Всё будет хорошо, не бойся. Завтра рано утром из города уходит обоз, мы пойдём вместе с ним. Деньги у меня есть, купить место в одной из повозок будет несложно.

— В Орбот? — спросила Ирре и освободилась одним резким движением. — Театр тоже едет с этим обозом?

Марилев ощутил, как разгорелись жаром щёки и порадовался, что в сумраке этого не видно. Конечно, он был осведомлён о жизни театра, вернее лицедейки Лины. Она несказанно волновала его кровь, хотя он старался скрывать своё увлечение от всех, в том числе и самого себя.

Вот и теперь выбрал направление пути, не задумываясь, а осознав, почему оно так радует, подосадовал на себя. Получилось, что к благородному порыву защиты побратима, присоединился личный интерес. Ирре вправе подумать, что он пользуется её несчастьем, чтобы оправдать поездку на вакации не к семье, а на курорт.

Она, наверное, так и решила, потому что глаза перестали испуганно округляться, зато сердито раздулись ноздри.

— Это не имеет значения! — твёрдо сказал Марилев. — Так совпало. Другого обоза ещё ждать и ждать, а пускаться в путь вдвоём рискованно, потому что мы будем слишком на виду. Завтра-послезавтра, когда многие ученики двинутся к родным очагам, мы могли бы затеряться на дорогах, но полагаю, ждать так долго опасно. Вряд ли твой недруг заявился сюда один, а от отряда отбиться будет трудно.

— Хорошо, — ответила Ирре.

Чувствовалось, что раздражение ещё не прошло, и она пересиливала себя, чтобы с ним соглашаться, но хоть не спорила.

— Собери немного вещей, самое необходимое. Рано утром я зайду. Ворота и калитку на ночь запирают, но позади конюшен можно перелезть через стену, камень там выкрошился. Я тебе помогу, мы справимся.

Ирре нехотя кивнула, и Марилев решил, что большего вообще не добьётся. Лучше уйти, пока не потерял уже завоёванное. Пожалуй, он чувствовал себя слегка уязвлёнными. Благодарственных слёз, конечно, не требовал, но и холод оказался неожиданным.

Закралось сомнение: всё ли рассказывает ему Ирре? Соответствует ли действительности хоть часть того, что она поведала? Марилев не подозревал в подруге лживой натуры, достаточно узнал её за эти месяцы. Предположил, что она утаивает правду лишь потому, что боится оттолкнуть его, шокировать, испортить сложившееся благоприятное впечатление. Подумал с досадой, что не стоило быть правильным до занудства. Наверное Ирре видит в нём сурового педанта, если остерегается доверить тайны, что могут хотя бы косвенно её опорочить.

Он решил немного измениться. Конечно, внутри останется жёстким и целеустремлённым, но это для себя, а для других надо чаще находить в душе улыбки и ласковые слова.

Белику не потребовалось делать над собой усилие, чтобы встать спозаранку, для него это было обыкновенно. Рачительно сложив в дорожный мешок новое роскошное платье, он надел то, в чём ходил на занятия и крепкие дорожные сапоги.

— Хорош-хорош! — напутствовал Тайталь, заботливо поднявшийся его проводить. — Все дамы в пути придут от тебя в восторг.

Белик почувствовал, как запылали щёки, хорошо, что в темноте этого не видно. Когда шёл через двор харчевни, показалось, что стукнуло наверху окошко Дориной светёлки, но вряд ли она встала так рано, поскольку не было нужды: заведение открывалось позднее.

По тихим и большей частью тёмным улицам почти никто не бродил. Белик быстро дошёл до Колёсной площади, где собирался в дорогу обоз. Вокруг неё селились каретники, умельцы, производящие упряжь и всё иное, что требовалось для работы с лошадьми. В кузницах вовсю горели огни. Проходя мимо, Белик слышал звон металла, всхрапывание коней, вдыхал характерные для этих мест едкие запахи дыма, угля, палёного железа.

Жизнь кипела здесь, и от предвкушения долгого путешествия в неведомые страны сердце Белика стучало торопливо. Он с удовольствием глазел по сторонам, раздувал ноздри, ловя ароматы дорожных сборов, прислушивался к ржанию лошадей и весёлому перестуку копыт, зычным и по утру голосам странников.

Возчик Потен, с которым Белик договорился заранее, уже запряг гнедую пару. Кони стояли, заботливо прикрытые попонами. Белик помог загрузить фураж, сложил свои и хозяина подводы пожитки. Впереди уже перекликались другие караванщики, готовясь тронуться в путь.

Белик отряхнул с одежды приставшее сено, выпрямился и тут увидел королеву своих грёз. Лина шла, одетая в простое дорожное платье, с откинутым на шляпку покрывалом и весело болтала со спутниками, тоже актёрами. В свете факелов она показалась не только красивой, но и величественной, как дама-воительница, спешащая к войску. Белик уставился на неё во все глаза, забыв, что в обычной обстановке надлежит соблюдать приличия.

Лина почувствовала взгляд и, повернув голову, улыбнулась ему и никому другому. От этого знака внимания сердце Белика подпрыгнуло к горлу, и он почувствовал, что не сможет дышать, пока радость хоть немного не отбушует в душе. Он ещё не тронулся в путь, а судьба уже подарила такой прекрасный знак своего благоволения. Конечно, на крестьянина Лина бы и не взглянула, всё же человек не её круга, но ведь он будущий маг, и кто знает, что станет реальным через год, когда он наденет мантию и начнёт практиковать.