Ассистент - Шаманов Алексей - Страница 15

На белом листе большого формата я увидел на фоне очертаний знаменитого озера перечеркнутый крест-накрест трубопровод, а ниже крупно:

«Трубе — нет! Байкалу — да!»

Замечательно. Хорошие ребята — наркотой не ширяются, алкоголь не потребляют, клей не нюхают, а используют по прямому назначению для нужного, полезного дела…

И тут до меня дошло, что плакат-то они приклеили на МОЕМ заборе! На том, который мне для съемок очистить надо от всевозможного бумажного мусора! Не было в начале XIX века трубопровода! Байкал был, а его не было! Я прямо рассвирепел, подбежал, заорал на студентов прохладной жизни:

— Вы чего делаете?! Вы почему безобразничаете? Снимайте, на хрен, ваш чертов плакат! Немедленно!

Ребята опешили, но плакат не сняли.

— Вы против Байкала? — спросила девушка.

— Я против того, чтобы на заборах клеили всякую порнографию! — прорычал я.

— Пошли отсюда, — сказал парень, — он штрейкбрехер, губернатором купленный.

Они ушли, а я сорвал плакат с забора, пока он не успел присохнуть, смял и бросил в урну. Нет, оборзела молодежь, никакого порядка! Что хотят, то и делают! Ясно же сказано: клеить рекламу только в специально отведенных местах!

Я вернулся на перекресток, ощущая себя в какой-то мере той же нечистью, которую даже у народов архаических видят лишь шаманы да собаки, и то не все. У сибирских лаек, вероятно, тоже есть свои собачьи шаманы…

К перекрестку подошла женщина ягодного возраста, лет сорока пяти, но в умопомрачительной рельефной форме шахматного слона. Ну это я сильно сказал, слона… Я имел в виду фигуру с необычайно тонкой талией и соразмерными бедрами, а не слоновьи размеры. Размеры как раз были обычные, средние. А вот короткая курточка и брючки в обтяжку позволяли мне представить ее обнаженной, и зрелище было, скажу я вам, весьма и весьма привлекательное, будоражащее…

Женщина была красива славянской красотой — светло-русая, с чувственными губами, большеглазая, причем цвет глаз был редкий и невероятно эффектный — насыщенный темно-зеленый… Так бы, вероятно, выглядела Мэрилин Монро, если бы прожила дольше. Впрочем, насчет цвета глаз всемирного секс-символа я не в курсе. Вероятно — голубой.

Нравятся мне женщины, и зрелые — в том числе. Некоторые, как вот эта, так очень даже нравятся. Есть в них то, чего не может быть в малолетках, — некое благородство, жизненный опыт и какая-то пронзительная сексуальность во взгляде, в улыбке, в каждом жесте — во всем. Да и формы, чего скрывать, меня будоражат. Ах, эти аппетитные, крупные формы… не то что у худышек… впрочем, и у них тоже, но в другом роде, они хороши тем… ладно. Я сам себя довел… ну ясно до чего. Хватит физиологии. Не до баб мне. Я занят. Я мужика жду, продюсера!

Женщина, вероятно, тоже кого-то искала — посмотрела по сторонам, потом извлекла из сумочки пачку дамских сигарет — длинных и тонких. Я не мог не среагировать. Я был тут как тут, щелкнул зажигалкой.

— Мерси.

Она улыбнулась, прикурила и спросила, на выдохе выпуская дым:

— Андрэ? — ставя ударение на последний слог. Подчеркнуто. Звуки «р» и «э» на конце имени она произнесла с прононсом, так русские не произносят, а «и-краткую» вовсе опустила.

Я догадался — француженка. Они что теперь, подданные Пятой республики, по Иркутску табунами ходят? И откуда, черт возьми, ей известно мое имя? На лбу у меня, что ли, написано, причем латинским шрифтом?

Вероятно, она поняла, что я ни фига не понял.

— Андрэ Татаринов? — повторила уже вместе с фамилией.

А мой столбняк вдруг непонятным образом перешел в болтливость, но почему-то на тех крохах немецкого языка, что я еще не забыл окончательно. Кстати, в дипломе за иностранный у меня стоит твердая тройка, а это вам не фунт изюма!

— Я, я! Их хайсе Андрей Татаринов!

Почему с француженкой заговорил я на отвратительном немецком, ума не приложу. Так еще и добавил жизнерадостно, перепутав время суток:

— Гут морген, мадам!

— Мадемуазель, Андрэ, — поправила с улыбкой (ах, какой улыбкой!) француженка. — Мадемуазель Жоан Каро.

И только тут до меня дошло, что Жоан Каро и есть тот самый пресловутый продюсер, которого я по недоразумению пометил мужским родом. Это становилось интересным…

Достав из сумочки, продюсер протянула мне перегнутый пополам лист бумаги, и я испугался, что записка будет на английском языке. Этого мне только не хватало до полного счастья… Я развернул листок и прочел на русском языке крупным и круглым бабьим почерком написанное:

«Господин Андрей Татаринов!

Жоан Каро, исполнительный продюсер, выдаст вам 500 долларов на материалы для подготовки улицы к съемкам. Все, что останется, — ваша зарплата.

Мой мобильный: (ряд цифр федерального номера). Я переводчик. Отзвонитесь, чтобы я знала номер вашего телефона. Связь с продюсером будете держать через меня.

С уважением, Анна Ананьева».

Пробежав глазами текст, я сразу же прикинул член к носу. Перевел зеленые в деревянные, вычел кубометр леса, цены я знал, гвозди, краску, кисти, то да се… На зарплату оставалось нормально, даже хорошо. Где я еще за день работы самолет до Москвы в один конец оплачу?

Очаровательный исполнительный продюсер улыбалась. Ну очень исполнительный, щедрый продюсер протягивала мне тоненькую стопку долларов в сотенных банкнотах. Я взял деньги и, не считая, засунул их в карман. Жоан затрясла головой, зажестикулировала, будто колоду карт сдавала… Мы что с ней, в подкидного дурака на баксы играем? Впрочем, с Жоан я бы сыграл во что угодно, но — на раздевание…

— Найн, Андрэ!

Она, кажется, действительно решила, что я говорю на немецком. Наивная. У меня словарный запас меньше, чем у годовалого младенца из Саксонии…

Что Жоан от меня требует, я догадался. Достал валюту и пересчитал, потом улыбнулся и показал большой палец. Надеюсь, этот жест она поняла правильно, он все ж таки общеевропейский, из античного еще Рима. Так столичный плебс определял судьбу поверженного гладиатора. Впрочем, чаще палец указывал вниз…

— Зер гут, Жоан!

— Ауфвидерзеен, Андрэ!

Жоан помахала мне рукой. Жоан улыбалась мне многообещающей улыбкой… Женщина моей мечты. Впрочем, мечтаю я много, и все о разном…

Она шла, интенсивно поигрывая тазобедренными суставами. Она знала, что я жадно смотрю ей вслед. Она шла к ожидавшей ее машине с иркутскими номерами — 38 RUS. Водитель курил на обочине и ухмылялся мне совершенно по-хамски, подлец.

Перед тем как сесть на заднее сиденье, Жоан еще раз помахала мне рукой. Я ответил тем же. Она просияла. Ах, ты моя галльская лапочка…

Стоп! — осадил я себя. А не принял ли я традиционную европейскую толерантность весьма исполнительного продюсера за намек на будущие плотские отношения? Очень может быть…

После отъезда очаровательной Жоан Каро я позвонил Анне Ананьевой, переводчице. Сказал, что деньги получил, все в порядке. А эта незнакомая мне дама, вероятно, москвичка по национальности, давай ни с того ни с сего меня пугать. Мол, руки у них длинные, и в случае, если я рокируюсь в длинную сторону, все равно, мол, меня достанут и опустят по полной программе… Это содержание было такое, стращала все-таки по форме она меня вежливо. Я выдал в ответ, что человек я приличный, с высшим столичным образованием, и поэтому, наверно, очень москвичей не люблю, особенно когда те наезжают не по теме.

Хорошо мы с Аннушкой поговорили, прощались так просто уже друзьями. Интересно, каковы ее внешние данные? Попа, сиськи и т. д. Цвет глаз и волос в данном случае занимал меня мало. С ней мне хотелось — в особо извращенной форме, с элементами классического садизма… Ладно, посмотрим, на съемках увидимся. Бойся меня, москвичка!

Вечерело Мне еще оставалось зайти к Борису Кикину, договориться на завтра, да и прикинуть сообща, сколько чего брать на строительном рынке. Еще мне хотелось взглянуть на глиняную голову мертвого бурятского шамана, материализовавшуюся на кухонном столе Борькиной «сталинской» квартиры. И главное, не давала мне покоя его покойная бабка из деревни Хужир на Ольхоне. Почему-то важным казалось для меня лично выяснить, могла ли она, полурусская, при каких-либо обстоятельствах стать бурятской шаманкой? Наверно, Борис и сам об этом не знал, но я все равно решил спросить.