Конан и день льва (CB) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 1

Во дворце короля Нумедидеса в Тарантии шел пышный пир. Сам король Аквилонии в златотканных одеждах восседал на Рубиновом Троне во главе стола, время от времени милостиво кивая лысеющей рыжей головой с золотой короной на ней в ответ на какой-нибудь особенно удачный тост кого-то из сановников. Нумедидес был далеко не стар годами, ему едва ли исполнилось сорок лет, но разгульная жизнь, вино и женщины оставили отпечаток на его лице и располневшей фигуре, добавив к его возрасту добрый десяток лет. В Аквилонии не один год ходили разговоры о том, что страной фактически правит не король, а его высшие сановники и бароны, которые в своих владениях творят, что хотят. Даже высокие королевские чины порой негативно высказывались о нововведениях Нумедидеса, на которые уходили огромные средства из королевской казны. Так, узнав, о том, что по приказу короля отлито несколько его статуй из чистого золота, герой битвы при Велитриуме, недавно назначенный командиром Приграничного легиона, генерал Конан Канах резко высказался в кругу своих офицеров:

— Для неотложных нужд приграничных гарнизонов, денег в казне нет. И в самом деле, откуда же им взяться, если все золото ушло на никому не нужные статуи нашего короля?

Эти слова полководца, защитившего западные рубежи Аквилонии от нападений извечных врагов пиктов, передавались из уст в уста по всему краю. Популярность Конана среди простых людей была велика, так как ему удалось разгромить в жестоком сражении союз племен пиктов, которые объединились, несмотря на внутренние распри, чтобы вторгнуться в северное приграничье Аквилонии. Командуя гарнизоном Велитриума, Конан с ничтожной горсткой своих солдат сумел не только отразить это нападение, но и сокрушить их племенной союз, за что был назначен командиром Приграничного легиона и произведен королем в генеральское звание.

Сейчас сам Конан, вызванный специальным приглашением на торжественный пир к королю в столицу Аквилонии, сидел крайним в группе генералов в центре стола с мрачным видом, лишь изредка пригубляя стоявший перед ним серебряный кубок. Это был настоящий великан, ростом на голову выше самого высокого человека. Густая копна прямых черных волос спадала львиной гривой ему на плечи. Лицо Конана нельзя было назвать красивым, оно было словно высечено из камня грубым резцом скульптора и покрыто следами давних шрамов. Его большие и синие, словно два сапфира глаза, из — под нахмуренных густых бровей настороженно оглядывали зал. Роскошный генеральский мундир ладно сидел на его атлетической фигуре с широкими плечами и узкими бедрами. Уроженец далекой северной Киммерии, не так давно простой наемник, солдат удачи, а еще раньше вор, пират и разбойник, он не привык пировать в компании знатнейших вельмож государства за королевским столом. Да и сам этот пир был явно не к месту в стране, где народ стонал под тяжестью все увеличивающихся налогов, отдавая в королевскую казну последнее, что имел.

Проскакав от Велитриума до Тарантии на своем вороном жеребце, Конан встречался со многими местными жителями, которые откровенно жаловались на произвол местных властей и королевских чиновников.

— Это настоящий грабеж! — возмущался рано поседевший средних лет крестьянин, у которого, видно, давно накипело на душе. — Барон забирает себе все, что ему надо, хотя мы все налоги платим исправно. Но стоит заикнуться об этом, получишь плетей.

— А как же королевские чиновники? — удивился генерал. — Ведь они и поставлены здесь, чтобы ограничивать произвол местных властей. Почему же вы не жалуетесь на них королю?

— Они заодно с бароном, кормятся из его рук, а королю до нас дела нет, — с горечью ответил крестьянин.

Подобные жалобы Конан слышал в каждом селе, где он останавливался, чтобы накормить и напоить уставшего коня.

Сейчас, сидя за королевским столом, Конан все чаще ловил себя на мысли, что он чужой в этом зале. Из знатных людей королевства он почти ни с кем лично знаком не был. Его коллеги генералы, сплошь представители высшей знати, посматривали свысока на неотесанного выскочку-варвара, каким он был в их представлении. Многим королевским сановникам тоже было известно о похождениях киммерийца в молодые годы. Конан знал, что недоброжелателей у него среди приближенных короля много и уже корил себя, за то, что вообще согласился прибыть на этот королевский пир. Звериным чутьем варвара, он ожидал какую-то опасность, таящуюся в королевской милости, поэтому решил при первой же возможности покинуть пир и возвратиться к себе в Велитриум. Словно разгадав его мысли, сидевший слева от него королевский казначей Публий, не расстававшийся даже сейчас во время пира с доской и стилом, тихо сказал:

— Мне тоже неуютно на пиру, но покинуть зал, значит, нанести оскорбление королю. А Нумедидес очень злопамятен и подобных дерзостей не прощает.

Он сделал какую-то пометку на своей доске и погрузился в прерванные размышления.

— Если даже этот толстяк сумел прочитать мои мысли, надо вести себя осторожнее, — подумал Конан. Он отхлебнул из кубка и внезапно почувствовал на себе взгляд короля, заставивший его насторожиться. В этом взгляде не было открытой злобы или ненависти, но отсутствовал даже намек на дружелюбность. Просто холодный, оценивающий взгляд, сулящий мало хорошего. Создавалось впечатление, что король решает для себя какой-то важный вопрос, не зная еще, как поступить. Наконец, определившись, он знаком подозвал к себе одного из слуг и что-то коротко сказал. Почти мгновенно перед ним появился наполненный вином золотой кубок. Взяв его в руку, Нумедидес тяжело поднялся с места. В зале мгновенно наступила тишина.

— Все мы знаем, — сказал он торжественным тоном, — о героических подвигах присутствующего здесь генерала Конана Канаха которому обязаны разгромом союза племен пиктов, извечных врагов Аквилонии. Теперь наши западные границы в полной безопасности от их набегов. Генерал, подойди ко мне и в знак моего особого расположения, выпей из этого королевского кубка.

Он протянул подошедшему Конану золотой кубок, а сам взял в руку свой. Король и генерал соприкоснулись кубками и киммериец осушил свой до дна. Возвратившись на свое место, он внезапно почувствовал, что невыносимо хочет спать. Ноги стали ватными, в голове зашумело и Конан с ужасом понял, что не владеет языком, который, словно распух, и не помещается во рту. Его голова стала тяжелой и не в силах сопротивляться сну, он рухнул головой в тарелку.

— Эх, и слабая же нынче молодежь пошла, — усмехнулся король, который, если и был старше киммерийца, то всего на пару лет, — но не будем чересчур уж придирчивы к герою Велитриума.

Он сделал знак слугам и распорядился:

— Вынесите генерала в опочивальню, пусть отоспится, устал, наверное, да и то сказать, путь из Велитриума в Тарантию не близкий.

Этот эпизод не произвел на присутствующих особого впечатления, не раз случалось, что кто-нибудь из гостей напивался на пирах Нумедидеса и его уносили отдыхать. Поэтому тосты продолжались и о случившемся вскоре все забыли. Только Публий почувствовал неладное, а переглянувшись с сидевшим напротив графом Каллиодисом, одним из крупнейших владетельных магнатов Аквилонии, понял, что тот тоже не поверил будто Конана просто так потянуло в сон. Когда поздно ночью пиршество закончилось и гости стали расходиться, Каллиодис взял под руку Публия и, выходя из зала, негромко спросил:

— Как думаешь, отчего киммериец так неожиданно уснул?

— Думаю, не случайно, — осторожно ответил казначей.

— Особенно, если учесть, что, как мне шепнули сведущие люди, унесли его не в опочивальню, а в Железную Башню, — как бы между прочим произнес граф.

Публий содрогнулся. Мрачная Железная Башня, в которую заключались особо опасные государственные преступники, возвышалась в отдалении от королевского дворца на углу крепостной стены, выходившей на быстрый Хорот, который, правда, у Тарантии не был таким полноводным, как у Мессантии, где он, приняв в себя струи Тайбора, Красной и Алиманы, напоминал скорее морской залив, чем реку. Это в сущности был настоящий замок, построенный древними мастерами из гранитных глыб, скрепленных полосами черного железа. Хотя Башня и называлась Железной, но на самом деле только самый ее верх, куда помещались особо опасные заключенные, был сделан из широких железных полос, скованных между собой. Когда-то давно Башня играла роль городской крепости, но уже при короле Вилере Третьем превратилась в каземат. Публий бывал в ней несколько раз, поэтому знал, что там есть только маленькое окошко под самым потолком, в которое не пролез бы и младенец. Бежать из нее было невозможно, хотя, впрочем, в башне долго никто не задерживался. Обычно, быстрая казнь свершалась там же и под покровом ночи труп задушенного арестанта сбрасывался в Хорот, который стремительно уносил его в море и, если он где-то и всплывал, то далеко за пределами Аквилонии. Публий знал также, что внизу, под Башней раскинулась сеть подземных темниц, где содержатся и обычные уголовные преступники. Под королевским дворцом тоже была своя подземная тюрьма для политических заключенных, обвиненных в государственных преступлениях.