Тень (ЛП) - Андрижески Дж. С. - Страница 8

Несколько долгих секунд они с Балидором лишь смотрели друг на друга в этом пространстве.

Он висел там, потея от боли и пристально глядя в эти серые глаза.

В конце концов, ошейник сделал свою работу.

Ревик привалился к стене.

Он приземлился там безвольной горой подрагивающих конечностей.

Он всё равно смотрел на другого видящего, стараясь оставаться в сознании, пока его разум переходил в пустое, лишённое света пространство. Фрагменты бурлили, оставляя его заброшенным, затерянным в этой тьме, наблюдали, как оно ждёт его. Адреналин вызывал глубинную боль в нутре, сотрясал его руки и ладони, даже его пальцы. Его омыло уязвимостью, страхом — страхом потеряться, страхом сойти с ума, возможно — но это казалось чем-то глубже обычного безумия. Физическая боль даже близко не описывала это.

Но тренировка сохранялась и там.

Даже теперь какие-то его части оценивали, рассчитывали, каталогизировали.

Даже теперь, когда он желал смерти, выучка его дяди сохраняла ему жизнь.

К примеру, теперь он кое-что знал про ошейник.

Даже в те моменты пустой почти-смерти он заметил, что боль не такая уж сильная, какой могла бы быть с ошейниками такого вида. Световое дуло, которое они на него навели, было толстым, но оно целилось в основном в структуры, которые он использовал для телекинеза.

Это устройство ничуть не обуздывало эмоции. Похоже, они нарочно оставили эту часть его света несдержанной. Это в некотором роде являлось обузой, но в то же время производило двоякий эффект, оставляя простор для смутных ощущений эмоциональных реакций и даже мыслей окружающих, если они думали достаточно громко и настойчиво в его присутствии.

Возможно, он сумеет это использовать. Возможно.

Он сумеет её почувствовать.

На секунду он мог лишь прислоняться к стене, тяжело дыша.

Даже во время оценки этого затруднительного положения эмоции продолжали пылать в его груди. Моргнув, он осознал, что по его лицу струились слезы — хотя он уже не мог сказать, откуда они взялись.

Старший видящий кивнул, все ещё всматриваясь в лицо Ревика.

— Да, друг мой, — мягко выдохнул он. — Да, я понимаю. Бесспорно, понимаю.

Впервые в этих серых глазах вскипела настоящая злость.

— Вопреки тому, что я сказал, я очень жалею, что позволил ей уехать с тобой.

Балидор говорил тихо — так тихо, что Ревик сомневался, что камеры сумеют это записать.

— Я знал, что это ошибка, — пробормотал он ещё тише. — Это ошибка, которой я не повторю. Никогда. Ты меня понимаешь, Шулер?

Он уставился на Ревика, словно повелевая ему заговорить. Повелевая ему сказать, что он понял.

Ревик понял, но не показал это лицом.

Наконец, Балидор вздохнул, щёлкнув языком в знак лёгкого раздражения.

— Не думаю, что это долго будет оставаться проблемой, Шулер, — сказал он. Теперь она увидит твоё истинное лицо. Она поймёт, что ты на самом деле под этим костюмом, который они тебе дали.

Ревик не отводил взгляда, даже когда другой посмотрел в сторону.

Грациозно поднявшись с корточек, старший видящий выпрямился в полный рост.

— Итак, мы оба дали друг другу обещания, да?

Ревик не мог сформулировать слова, но он ощущал это во всём своём теле. Боль вливалась в печаль, оставляя лишь тьму… демона внизу.

Обещания.

Лидер Адипана мог формулировать это как ему угодно.

Однажды он будет свободен.

Однажды он освободится. Так или иначе.

Она будет ждать его там, на другой стороне.

И в этот раз Ревик будет готов.

Глава 4.

Надежда

Я сидела за столом вместе с остальными и, как все, тоже молчала.

Никто не сказал ни слова, пока запись не закончила воспроизводиться, и даже некоторое время после этого.

Я ощущала на себе взгляд Джона, когда провела пальцами по своим длинным темным волосам, убирая их с лица.

Мой приёмный брат Джон был единственным человеком в комнате. Пока я наблюдала за его лицом, он сжал мои пальцы своими, используя ту руку, на которой недоставало двух пальцев.

Глядя на неё, я подумала, что раньше он никогда не прикасался ко мне этой рукой. Похоже, он перестал стесняться отсутствующих пальцев.

В последнее время он немало прикасался ко мне этой рукой.

В моей голове промелькнул проблеск того, каким он был в Сан-Франциско, и прежний Джон наложился на нового. Я увидела его в те времена, когда он полдня работал в кунг-фу студии, а другую половину дня посвящал управлению технической компанией с какими-то друзьями. Я помнила парня, который навеселе всякий раз принимался болтать о политике; который работал волонтёром в приютах для бездомных и учил самообороне жертв домашнего насилия; который каждые несколько недель встречался с новым парнем; который становился объектом влюблённости буквально каждого ученика в его кунг-фу классе — и женского, и мужского пола.

В те дни он постоянно смеялся.

В те дни он был таким другим, что сейчас я едва помнила того другого Джона.

Однако он вновь начинал выглядеть как прежний Джон.

Он нарастил обратно большую часть мышц, упорно тренируясь в mulei, боевом искусстве видящих. Он опять ввязался в политику вместе со своим бойфрендом Дорже. Он удовлетворял свою страсть к политике, сидя на уроках с Вэшем и его монахами и изучая те громадные тома видящих, которые, честно говоря, казались мне до слёз скучными. Он даже вновь начал медитировать — может, даже больше, чем во время нашего проживания в Калифорнии.

Но его лицо никогда не будет таким же, как раньше.

Черты его лица ожесточились. Что-то в его глазах орехового цвета содержало глубину, которой там прежде не было. Там также жила печаль, даже когда он улыбался. Даже когда он казался в целом счастливым, эта сложная глубина проступала в его радужках.

За последние несколько месяцев отросли его волосы того же грязно-блондинистого оттенка, что и у нашего человеческого отца. Он убирал их на манер видящих, заколкой-зажимом у основания шеи.

Я гадала, не был ли этот зажим подарком Дорже.

Я чувствовала, как он пристально смотрит на меня. Я видела беспокойство в его человеческом свете, пока он всматривался в мои глаза.

Я знала, что моё лицо выдавало что-то, но я не знала, что именно.

Подняв взгляд, я посмотрела на изображение, застывшее на настенном мониторе: мой муж, Ревик, холодно смотрел на мужчину перед ним глазами, лишёнными всякого выражения, всего, что было мне знакомо. В этом взгляде я не видела ничего от мужчины, за которого вышла замуж.

Я даже не узнавала в этом взгляде ничего от Сайримна, мужчины, которого я узнала, пока жила с Повстанцами.

Этого мужчину с кадров камер видеонаблюдения я не знала вовсе, и хоть они всё это мне объясняли бесчисленное количество раз, я всё равно не понимала.

Может, я не хотела понимать.

Мы сидели вокруг массивного полуорганического стола в конференц-зале, который находился, наверное, на пятнадцать этажей под землёй.

Весь этот комплекс ощущался одновременно древним и на удивление футуристичным.

Комнаты состояли из странной смеси технологий видящих и мебели, которая, похоже, относилась к поздним пятидесятым или ранним шестидесятым годам. В одной из зон отдыха я даже нашла стопку пластинок с записями Дина Мартина, Эллы Фитцджеральд, Бадди Холли, Элвиса и Джонни Кэша. Думаю, самое новое, что у них тут имелось — этот Боб Дилан, что в принципе гармонировало с ретро-атмосферой пещер в целом.

Мы привезли сюда Ревика из-за резервуара.

Органическая камера изоляции, которую мы все привыкли называть «резервуаром» — это единственное средство сдерживания из известных нам, которое было достаточно мощным, чтобы отрезать свет Ревика от света Дренгов.

Мы надеялись на это.

В прошлом резервуар сработал и едва не убил меня, когда Балидор использовал его, чтобы отрезать мой свет от Ревика. Это устройство разрабатывалось для того, чтобы полностью убрать видящего из Барьера — то есть, пространства, из которого все видящие черпали свои силы, и где обычно находилось больше половины сознания видящих. Поскольку Барьер также вмещал практически все связи видящих друг с другом и другими существами, то полностью удалить видящего из Барьера — задача не из лёгких.