Тропинка в небо
(Повесть) - Зуев Владимир Матвеевич - Страница 6

— Эта Доманова, Михаил Павлович, тоже рисковая девчонка, — ввернул начальник учебной части. — Может, даже чересчур рисковая.

— Да… — Пятериков явно не желал расставаться с дорогими воспоминаниями. — А самое-то интересное — спасителем моим оказался тот мой «крестник», хлопчик-недомерок Степа Скиба. — Он достал из ящика стола фотографию круглолицего улыбающегося мальчика-лейтенанта и подал ее Дубкову. — Вот он, мой дорогой спаситель. Человек, который смело идет на риск и всегда побеждает… — Пятериков опять задумчиво помолчал, потом, встрепенувшись, сказал буднично: — Но это к вашей дивчине не относится. Разное время, разные обстоятельства… Пусть она забирает документы.

— Михаил Павлович, а может, глянете на нее? Все-таки, что ни говори, не каждый день у нас такие… казусы… Она в учебной части… каждый день приезжает… все ждет вашего возвращения.

— Зачем? — Пятериков пожал плечами. — Впрочем, что ж, ладно… — вдруг вырвалось у него, видимо, в безотчетном порыве чувств, вызванных воспоминаниями, которые все еще не оставляли его.

Он нажал кнопку звонка.

«Дворовый атаман», — определил Пятериков, внимательно оглядев плотную фигурку скорее мальчишеского, чем девичьего склада: широковатые для девочки плечи, крепкая шея, длинные, как у ребят-подростков, руки с тонкими кистями. Было что-то задиристое, почти вызывающее не только в позе, но и во всей ее стати, что ли, в движениях. Угадывалась привычка к независимости и лидерству. «А что? Если надеть на нее штаны и постричь, то и не отличишь от мальчишки… Хотя вот глаза… Зеленые, продолговатые, с густыми длинными ресницами. Очи, а не глаза. Н-да, эти очи еще покажут кузькину мать нашему брату», — вдруг поймал он себя на мысли. Михаил Павлович! хмыкнул и тут же нахмурился…

Когда ее позвали к начальнику, Манюшка вся внутренне подобралась, сделала «волевое» лицо. Ей представилось, что поглядев на нее, встретившись с ее выразительным умным взглядом (дома, в Залесье, не раз тренировалась перед зеркалом, пытаясь сделать его таким), начальник убедится, что она именно тот человек, чье место только в авиации.

Но посмотрев на него своими «умными выразительными глазами», Манюшка сразу поняла, что взгляд ее нужного впечатления не произвел, да и вообще…

«Грозный деспот, — определила она. — К такому разве достучишься…»

Ей вдруг сделалось страшно, аж до легкой дрожи в коленках, но тут же она разозлилась на себя за свой страх и стала перед «деспотом» хоть и не по вольной стойке, но и не вытянувшись в струнку, а так, середина наполовину: вежливо опустив руки, но независимо расставив ноги и расслабившись.

Дубков всячески демонстрировал свое безучастие к происходящему. Не поднимая глаз, он тщательно изучал какую-то бумагу. Вид у него был, как обычно, хмурый и недовольный.

— Не можем мы тебя взять, Мария, — сказал Пятериков совсем не грозным голосом. — Сочувствую, но…

— А почему не можете? Я такой же гражданин Советского Союза, как и все ваши троечники.

— Ну, понимаешь… Да ты прекрасно все сама понимаешь. И Павел Александрович вот тебе объяснял. — Он кивнул на начальника учебной части, как бы призывая его на помощь.

— А тогда зачем же вы меня вызвали, товарищ начальник? Я-то думала: раз сам заинтересовался…

Пятериков и Дубов обменялись быстрыми взглядами.

— В общем, не можем. — Начальник пристукнул ладонью по столу. — Все!.. Если поиздержалась… ну, денег на билет не хватает — скажи. Мы что-нибудь…

— Не нуждаюсь! — отрезала Манюшка и, одарив их поочередно отнюдь не кротким взглядом своих чудных очей, громко хлопнула дверью.

Начальник школы и его заместитель некоторое время сидели молча, точно пришибленные этим хлопком.

— Бой-девка! — промолвил наконец Михаил Павлович и смущенно, с виноватинкой, усмехнулся. — Ишь как рванула!

— Характер, — кивнул Дубков. — А вызывали зря — обнадежили вроде, а потом — иди гуляй… Волос дыбом встает!.. Но вы правы — это ничего не значит. Не было прецедента.

Пятериков неожиданно превратился в «грозного деспота».

— Не было, не было! Ну и что? Когда Степка со своим росточком пробивался в авиацию… тоже не было. Не помоги я ему тогда, где бы я сейчас был? — Он усмехнулся. — А вдруг опять судьба испытывает? А?

Начальник вызвал секретаря и приказал разыскать «эту нашу кавалер-девицу».

Ее «искали, но не нашли». Забрав документы, Мария Доманова испарилась.

Время подбиралось к обеду, а Манюшка еще и крошки во рту не держала. Она зашла в столовую неподалеку от спецшколы. Обед из пирожков с ливером и теплого перлового супа показался ей королевским пиршеством, и она ела его с большим аппетитом, несмотря на переживания.

Впрочем, настроение у нее было хоть и неважное, но не пораженческое. Ну, дали от ворот поворот, и она не знает пока, что делать, но не вешаться же, в самом деле! Если уж честно говорить, решение поступить в спецшколу пришло случайно.

В Залесье, где они жили вдвоем с отцом Велика, была только семилетка и, закончив ее, Манюшка встала перед выбором: или уезжать куда-нибудь, где есть средняя школа, или совсем бросить учебу. Ехать было не к кому, а оставить учение казалось ей полным крушением в жизни. Жизнь зашла в тупик, и выхода впереди не светилось. И, отчасти по инерции, отчасти из неосознанного упрямого желания перебороть обстоятельства, сдав последний экзамен за седьмой класс, она на следующий же день села за учебники восьмого: «Сдам экстерном, а там видно будет».

Целыми днями, обложившись книгами и тетрадями, лежала Манюшка на берегу озера — читала, решала задачи, делала выписки. Лишь трижды в день покидала она свое «лежбище» — ходила на обед и к проходящим поездам на станцию. Прогуливалась по платформе мимо вагонов, наблюдала чужой дорожный быт. На сердце было темно и тоскливо: вот едут люди к переменам, к новым делам, а она как замурованная в этом забытом богом Залесье. И вместе с тем поезда были для нее как вестники надежды: они приходили из другой жизни и уходили в другую жизнь, и Залесье не казалось таким уж забытым. И ночами снились поезда, и далекие паровозные гудки тревожили, манили.

Разрешилось все неожиданно просто. В августе приехал на каникулы Борис Бутузов — их сосед, годом раньше закончивший Залесьевскую школу. Вечером в Доме культуры он подошел к Манюшке.

— Привет от старых штиблет, — сказал отрывисто, выделяя каждое слово, и любовно тронул черный лакированный козырек фуражки.

— Привет! — Манюшка удивленно оглядела его. — Какая блестящая форма однако!

— Красивая, ага? — Борис дважды повернулся кругом. — Как видишь, офицерская. — Он потрогал стрелки на брюках, сдул невидимую пушинку с рукава кителя. — А я тебе привет привез из Днепровска. Догадываешься, от кого?

— От Вербака, что ль? — как можно равнодушнее спросила Манюшка.

— Догадлива. — Борис лукаво прищурился и потер пальцем блестящий латунный крап[1] на голубом околыше фуражки. — Делаем вид, что нам все равно?

— А нам и правда все равно.

— Ух ты! — Борис влюбленно глянул на голубой погон с желтой курсантской окантовкой. — В таком случае я тебя провожаю, ага?

— Давай.

Тут Борис сразу повел себя как победитель: придвинулся поближе и принялся охорашивать ее: разгладил морщинки на рукаве, поправил воротник жакета. В зале, когда погас свет, он бесцеремонно положил свою руку на ее ладонь и стал пожимать ее, поглаживать пальцами. Манюшка вежливо, но твердо пресекла эти нежности.

После сеанса, по дороге домой, он раза два порывался обнять ее, но получил решительный, хоть и в шутливой форме, отпор. Наконец ей надоели его поползновения.

— Знаешь что? Перестань подбивать клинья!

— Во дает! — опешил Борис. — А зачем же согласилась, чтоб проводил?

— Ну, ты ж знаешь: в Залесье свежий человек на вес золота… Расскажи-ка, что это за форма на тебе.

— Учусь в спецшколе ВВС. — Борис поскучнел. — Это средняя школа, готовит кадры для военных авиаучилищ. В спецухе три роты. Третья изучает программу восьмого класса, вторая — девятого, первая — десятого. Ну, что еще? Полное государственное обеспечение — рубон, обмундирование, учебники. Общага, правда, маленькая, большинство снимают койки на стороне. Школа платит за каждого тридцатку в месяц, остальное по договоренности с хозяевами. Доплачивают кто двадцать, кто двадцать пять, кто тридцать рублей. От квартиры зависит.