Крайне аппетитный шотландец (ЛП) - Алам Донна - Страница 3

Может меньше на сову, больше на чокнутую.

— Итальянское бисквитное печенье? — спрашивает Айви.

— Думаю, она имеет в виду интересующихся би-связями, — говорю я, привстав с кресла, чтобы дотянуться до пустой рюмки Джун.

— Да, именно это, — соглашается она. — Просто ненасытный, на мой взгляд. Наверно это к лучшему, что он скончался, — вздыхая, добавляет Джун. — Когда он умер, я была убита горем, но мне тяжело было им делиться, понимаешь. — Она смотрит на меня простодушно, и на мгновение, кажется, словно она может заглянуть мне в голову и прочесть мои мысли.

— Как это произошло? Он умер за границей? — мои слова чуть громче шепота, и я обнаруживаю, что мои руки прижаты к груди. Сердце болит; большинство знакомо с этой фразой, но мало кто действительно понимает ее смысл. Я всегда думала, что это идет из головы, что-то эмоциональное. Но это не так. Это настоящее чувство, одновременно шокирующее и физически болезненное, как удариться голенью об угол низенького стола или прищемить себе что-нибудь.

Только травма наносится вашему сердцу.

За границей. В каком-то чужом поле.

Или на каком-то безлюдном водном пространстве под палящем солнцем.

— Ох, нет! — голос Джун резко вырывает меня из моей кошмарной задумчивости. — Он был сбит автобусом номер двадцать три, когда выходил из одной из турецких бань в Лондоне. Как я сказала, он был ненасытным человеком.

Остальные пытаются заглушить смех, пока моя рука, словно робот, вновь тянется за рюмкой Джун, а ее маленькая ручка хватает меня за запястье. Я не встречаюсь с ней взглядом, точнее, я не могу на нее посмотреть. Иначе заплачу, а я стараюсь поменьше это делать. Вместо этого, я пристально рассматриваю тыльную сторону ее ладони; голубые вены под кожей, похожей на тонкий пергамент, неожиданное изящество ее пальцев, и то, как огонь от камина играет на бледном золоте ее обручального кольца.

— Ты переживешь, — мягко говорит она. — Ты встанешь с постели и наденешь свои трусики, как в любой другой день. Потому что опускать руки — это не выход, и это не то, чего они хотят.

Я смотрю на нее, когда она обеими руками удерживает мою руку.

— Не буду говорить тебе, что это пройдет, но однажды ты оглянешься назад и поймешь, что болит немного меньше, а потом еще меньше. — Тон ее голоса становится серьезным, когда она начинает похлопывать по моей руке. — Затем, однажды, ты встретишь кого-то другого, также, как и я встретила Гарольда. Есть где-то и твой Гарольд. Я просто знаю это, душенька.

Но я не заслуживаю Гарольда. Люди, подобные мне, не заслуживают второго шанса.

Глава вторая.

Фин.

В следующий холодный и очень дождливый вторник открывается салон Айви, и я могу сказать, что мы все как на иголках. Айви вложила свои сбережения в это место, а Наташа бросила работу в пользующемся спросом салоне красоты в центре города, чтобы работать здесь. А я? Мой ужас заключается в ином. Да, если бизнес потерпит неудачу, я стану бездомной, но буду в хорошей компании в своей картонной коробке. Не то, чтобы до этого дойдет, так как это место является удивительным — деревенская молва, как говорит Джун. И почему ему таким не быть? Роскошные позолоченные декоративные детали, каменные стены и необработанная, натуральная древесина. Это место в миллионах миль от его предыдущего воплощения "Салон-парикмахерская Агнес Райли", который не модернизировали, как минимум, с 1965 года.

Версия салона-парикмахерской Айви сочится очарованием старины, приправленным новейшими технологиями. При этом ему каким-то образом удается сохранить за собой гостеприимство в очень дружественной манере, присущей Айви. Уверена, что эта деревня давно не видела ничего настолько продвинутого, как этот салон. Помимо этого, Айви — гениальный парикмахер. На самом деле. Одному Богу известно, почему она стрижет волосы в шотландском захолустье, когда могла бы заниматься своим ремеслом в любой точке мира.

По утверждению Нэт, пока мы обе были в отъезде, эта убогая маленькая дыра превратилась в востребованный пригородный район. Цены на жилье взлетели, и аппетитные мамочки с выводком и мужьями, уткнувшимися в свои гаджеты, переехали сюда. Бизнес-план Айви делает ставку на преуспевающих, не часто ездящих в командировки; чтобы они могли отовариваться в местном магазине и приобретать дорогостоящие средства с медом и карамелью, столь необходимые им.

Но я нервно растягиваю манжеты своего свитера от Givenchy не из-за мысли о встрече с этими людьми, живущими в псевдо-фермерских домишках, которые расположены в желанных жилых массивах, занимающих пол акра. Не-а. Меня пугает встреча с местными. С тех пор, как я вернулась, я почти не выходила за пределы этого здания. На самом деле, у меня ушло несколько недель на то, чтобы вытащить себя из убежища свободной комнаты Айви. Я избегала встреч со знакомыми лицами; стервами, с которыми когда-то ходила в школу, с теми, кто писал гадости обо мне на стенах туалета. С парнями, которые может и лапали меня за спортзалом, а может и нет, но все равно говорили, что делали это.

Когда я была маленькой, мы с мамой довольно много переезжали с места на место, но, когда мне исполнилось двенадцать, она решила, что мы должны пусть где-то корни, и мы переехали в ее родной город. Я помню, что была очень взволнована; я вырасту шотландкой — буду, как мама! Приобрету клевый акцент и все такое.

Да, может и нет. Но по крайней мере я нашла Айви. С другой, не очень хорошей стороны, я также обнаружила, что никогда не впишусь в это место.

Она станет такой же, как ее мама, та самая.

Я все еще слышу приглушенные разговоры в магазине на углу и на остановке школьного автобуса. Моя мать — беззаботная. Сторонница свободной любви. Или, как называли ее в школе, шлюха.

В то время, как мы с Айви, будучи подростками, отчаянно желали убраться подальше от этого места, я, в меньше степени, хотела расправить крылья. Мне просто нужно было выбраться из-под веса репутации моей мамы. Не то чтобы я не люблю ее — и я стараюсь не судить — но было трудно расти здесь.

Так что я нервничаю. Сильно нервничаю, но так и не призналась Айви. Она уже достаточно сделала для меня. Какой подругой я буду, если скажу, что не смогу выдержать нескольких часов работы за стойкой. Она всегда мила и добра ко всем. Она одна из тех редко встречающихся людей, которые никогда не перестанут нравится другим, в то время как я вспыльчивая и немного неуклюжая, хотя, в основном, скрываю это за маской безразличия. Как и большинство масок, это лишь поверхность. Палки и камни ранят сильнее слов? Расскажите это девочке, живущей в обществе соседей, любителей наблюдать из-за занавесок за чередой мужчин, покидающих спальню ее матери.

— Так вот, знаете, что, сучки? Она нашла своего принца. Просто случайно перетрахала кучу лягушек перед этим.

— Кто трахал лягушек? — Наташа присоединяется ко мне, пока я смотрю на мокрую от дождя улицу. — Это о французиках? Думаю, я могу кончить всего лишь слушая, как они перечисляют буквы алфавита.

— Никаких французов, — отвечаю я, вздыхая, пока Нэт подбирает утреннюю почту с коврика у двери.

— А что насчет него? — спрашивает она, бросив просматривать кипу рекламных проспектов. — Думаю, он мог бы быть одним из французско-канадских парней лесорубов. Я бы позволила ему взобраться на меня.

Крупные капли дождя стучат по стеклу и отскакивают от серых тротуаров. Когда я поднимаю глаза от миниатюрной речки, собирающейся у водостока, то вижу одинокую фигуру, переходящую через дорогу, его одежда промокла и прилипла к телу. Погода не слишком благоприятна для открытия салона, если верить таким вещам, и сегодня ужасный день, чтобы оказаться на улице без куртки или зонта. Когда фигура, чьи очертания размыты из-за дождя, приближается, я задумываюсь, ярлык, данный ему Нэт, это намек на его одежду или на самого мужчину. Он также может относится к его телосложению и его мокрой, в темную клетку рубашке.