Искупление (СИ) - "LoudSilence" - Страница 22

Я упрекал тебя за каждый брошенный в мою сторону едва заметный взгляд укора и пренебрежения, но никак не влюбленности.

Я неосознанно плевал тебе в душу, думая только о себе и своем униженном достоинстве, когда ты не падала передо мной на колени.

Оказывается, в тебе было столько борьбы, что мне и не снилось.

Оказывается, я был жалок, чувствуя свое превосходство над тобой одним словом-ударом.

Так и случается у глупых людей: мы доводим любое несносное дело до конца, не понимая совершенно, что после будем чувствовать себя ничтожными. И винить в этом кого угодно.

В твои глаза вкраплен золой каштан из тысячи вопросов и печальной злости.

Прямо сейчас я хочу выпалить тебе, насколько был слеп, когда после каждого вербального ножевого не замечал в этих заплаканных омутах, направленных в мою сторону, маленькую девочку, что борется со своей, особой любовью всеми силами, — я-то думал, ты успешно переросла это чувство еще в двенадцать. Я безумно хочу поведать, как был зол и ревнив, когда видел впоследствии тебя с Роном. С чертовым Крамом. С кем угодно. Однако тебя, а не вас, понимаешь?

Когда не мог закончить подлую трагикомедию из-за того, что ты, бывший в ней ключевой элемент, сама стала отдельной сценой, мне не подвластной.

И сейчас ты смотришь на меня выжидающе, словно дикий зверь, готовый укусить, пустить свой яд подкожно, охлаждая тело и забирая душу в иной мир.

О Мерлин, кусай, если тебе будет так легче. Забирай мои силы, но возвращайся.

Я не скажу ничего, что касается нас, пока твое внутреннее «право вето» не будет готово принять голые факты моего обезумевшего сердца. Не в этой ситуации. Не так. Не у мертвенно бледных тел твоих родителей, образ которых ты носишь круглыми сутками.

Я знаю, что ты все еще живешь той ночью.

И мне до удушья неприятно то, как ты умело удерживаешь в своих тонких пальчиках все ниточки, ведущие к смерти. Я уверен, все твои мысли поглощены кровавым безразличием к боли, которую ты испытываешь ежесекундно.

Я хочу рассказать ей историю моей маленькой победы над собой. В закромах неразборчивого подсознания все еще тлеет надежда, что чертов Джеф, чуть не испортивший всю жизнь мне и моей семье, был послан небесами. Так я смог понять Гермиону. И так я, возможно, смогу ей помочь.

Она проявляет заботу, как может, — поворачивается и похлопывает меня по спине, пока я борюсь с прошедшими событиями за нынешнего себя. Неосознанно, совсем не задумываясь о последствиях, без разрешения и скованности я подаюсь вперед, сжимая ее в своих чистосердечных объятиях.

И ты отвечаешь.

Дурак тот, кто не верит в почти беспрекословную силу объединяющей боли и сжигающего каждую клетку твоего ментального тела отчаяния.

В какой-то момент — не менее, чем у меня — взволнованное дыхание Гермионы приходит в норму, и она засыпает совсем тихо, не убрав руки с моего тела. Я все еще собираю по крупицам воспоминания, что унесли меня в не такое далекое прошлое, и складываю их в воображаемый сундук с вещами, о которых не стоит упоминать всуе. С вещами, которым давно пора бы сгнить в собственных зловониях испускаемой кислоты. Тем не менее, чаще всего они хранятся до самого часа смерти, напоминая о секундах, навсегда тебя изменивших.

flashback-1991

— Джорджи, я так больше не могу! Ты видел, с какой самоуверенностью она меня отчитывала? — рыжеволосый третьекурсник почти переходит на крик, обыскивая на коленях пространство под столом.

Близнецы уже на протяжении полутора часа искали место, куда мог запропаститься случайно заброшенный ими рецепт нового зелья для «огненного дыхания», но все старания, казалось бы, проходили впустую.

— Дред, не забывай, что нас сейчас не должно быть здесь! — шипит Джордж в сторону виднеющихся ног брата, пока тот копошится за соседним рядом, иногда стукаясь головой о деревянную поверхность той или иной мебели, встречающейся на пути волшебника.

— Понял, я все понял, — Фред наконец вытягивается в полный рост и отряхивает руки от собранной пыли. — Ничего я не понял! Как можно в свои одиннадцать быть такой… Стервой-заучкой! — он вновь понижает голос. — И ведь за словом в карман не полезет! И глазом не поведет! Я не удивлюсь, если она с малолетства станет заменой нудной миссис Пинс и будет за каждое сказанное на полтона выше слово заставлять тебя раскаиваться во всех совершенных грехах, читая при этом столетние, никому не нужные нотации!

— Признайся честно, Фредди, еще ни одна девчонка не поступала с тобой так, — Джордж поднимает брата на смех, ощупывая заднюю стенку книжной полки. — Она привлекла твое внимание более чем мастерски!

— Она вызвала во мне гнев! — юный нарушитель правил сжимает кулаки и несильно ударяет ими по учительской столешнице. Внутренний ящик, еле держащийся на последней петельке, с треском обваливается, и наружу вырывается немалый объем исписанного чернилами пергамента. — Вот это да!

Шум привлекает заинтересованного Джорджа немногим быстрее, нежели удивленный вздох братца. Подняв с пола все до единого листка, они вместе принимаются их осматривать, то и дело блаженно посмеиваясь от неожиданной находки — более ценной по сравнению с предметом ранних поисков.

— Посмотри сюда! Это можно использовать для…

— …тех самых вулканических шипучек! А щепотка вот этого…

— …точно обеспечит изменение цвета всего тела, а не только мизинца правой ноги!

Близнецы заливаются тихим смехом, потирая ладони, и время от времени дают друг другу «пять».

Неприсущая им серьезность заставала неразлучников, сказать по секрету, в достаточно частые моменты внимательного изучения неизвестных рецептов и чертежей. Заполучить сегодня целую кладезь столь ценных бумаг они ни капли не ожидали, поэтому сочли случившееся за знак — от мечты, зреющей в потаенных глубинах никем не раскрытой души, ни за что нельзя отказываться. На то она и рыжая мечта — дарить другим столько же счастья, сколько получают они, занимаясь любимым делом.

И никакая первокурсница не сможет помешать им, читая мораль.

Фред не мог скрыть от близнеца спектр наполняющих его эмоций при упоминании подруги их младшего брата. Он сам для себя не мог решить, как ему стоит относиться к девчонке, которая поразила его своей искренностью и уверенностью с первого рукопожатия, а позже оказалась ходячей энциклопедий — что, безусловно, хорошо, но все же используется не по назначению.

Ее назначением была бы стратегия помощи в их нелегком деле, считал он.

Однако она выбрала другую — отрицание значимости самих Уизли в жизни Хогвартса.

— И только посмей кто-нибудь сказать, что мы бесполезные. Никогда. Ни за что. Мы столько после себя оставим, Джорджи, — Фред перебирает записи одна за другой, останавливая особое внимание на самых искусных.

— Я знаю, Фредди. Все будет так, как должно быть в нашей жизни. С фанфарами и гуделками! — он с хохотом осознает нелепость произнесенного слова, но близнец его, безусловно, понимает.

Оценивая строчку-другую беглым взглядом, Фред останавливает палец на одном из рисунков и ближе подносит волшебную палочку с зажженным на ее кончике лучиком света:

— …впервые было использовано студентом факультета Слизерин… Бла-бла-бла. Чертовы слизеринцы, помешанные на чистоте крови, — он шумно выдыхает, прокручивая в голове едкие «грязнокровка», так часто, на его памяти, звучащие в сторону Грейнджер от змеиных отпрысков.

— Брось, Фредди, она пока справляется лучше всех.

— Ага. А потом плачет в женском туалете, привлекая недоумков троллей и еще одну порцию неприятностей. Погоди… Я ведь ничего не говорил про нее, Дред!

— Я тебя умоляю, братик… — многозначного взгляда Джорджа оказывается достаточно, чтобы вспомнить про невидимую ментальную нить, связывающую два сознания в единых механизм.

— Как же я тебя все-таки…

— …обожаю!

Невесомые, стремящие в неизвестность шаги заставляют нарушителей резко замолчать, затушив палочки, и одномоментно броситься под стол со всеми бумагами. Уизли-конспираторы всегда — не считая некоторых исключений — выходили из воды сухими благодаря своей то ли природной, а то ли натренированной бдительности и единогласному принятию никем не оглашенных решений. Когда шум за дверью сходит на нет, Джордж подносит палочку к Карте Мародеров, ехидно нашептывая: