Я начинаю путь... - Аббакумов Игорь Николаевич - Страница 23

«… эта самая „традиционная ориентация“ не более, чем проявление обычных скотских инстинктов».

Кажется я поняла, зачем нас призывали помалкивать. Ривкин по праву считается лучшим адвокатом Питера! Это же надо, заставить оппонента подставиться по тем статьям обвинения, по которым он собрался засудить нас! И ведь вроде бы не совсем дурак, да и опыт сутяжничества богатый.

— «На дурака не нужен нож, ему немного подпоешь — и делай с ним что хошь!» Я правильно вас поняла?

— Маша! Чудесно! Вы очень умная девочка! Эти слова полностью отражают то, что нужно сейчас делать. Только пожалуйста, об этом никому!

— Заметано! Но ребятам я все-таки объясню.

— Но только им! И чтоб больше никому!

Ну и Ривкин! Ну и сукин сын! Теперь нужно ребятам это все объяснить. Правда, тем, кто находится под судом, запрещено проводить собрания. Поэтому на Общий Круг нам всем сейчас хода нет. Но ведь нет запрещения на общения в Сети. Вот по сети и проведем свой Круг!

То, что наше общение контролируют соответствующие «органы», меня не беспокоило. Ну и пусть перехватывают наши сообщения! Мы ведь ни о чем противозаконном не ведем бесед. К тому же, сдается мне, что власти сейчас на нашей стороне. Видимо там «наверху» решили осадить потерявших всяческие берега ультралибералов и досыта накормить их варевом их собственного приготовления. Это кстати объясняет необычную активность ветеранов Дикой дивизии. По идее, этим людям нет дела до наших печалей. Но коль поступила команда, они ее выполняют. Хотя среди них могут быть и сочувствующие нам.

Кстати, ничего хорошего в таком внимании властей для нас нет. Мы просто пешки в задуманной ими игре. Пропадет нужда — о нас и не вспомнят. До поры до времени. И где гарантия того, что в следующий раз это внимание будет благожелательным? Понадобится — найдут и на нас нужную статью. Вот тогда и обвинитель будет правильный, и адвокат беспомощный.

Тем временем судилище шло своим чередом. После объяснений своего адвоката, мы все успокоились и не обращали внимания на творящуюся в зале суда клоунаду. Зато присутствующая в зале публика еще ничего не поняла и время от времени, в зале происходили эксцессы. Самых буйных и невыдержанных зрителей полиция силой выпроваживала из Дворца Правосудия. В один прекрасный день судья решил, что с него хватит и запретил пускать публику в зал. Обстановка конечно стала более спокойной, но страсти не утихли. Так как корреспондентов новостных агентств продолжали пускать в зал, то публика узнавала теперь все интересующие ее подробности судебного процесса из их репортажей. Спокойствия в обществе это не добавило и теперь любимым местом для проведения разного рода демонстраций протеста, стала площадь перед Дворцом Правосудия. Трудно сказать, насколько искренни были протестующие в выражении своего возмущения. Тем более, что ряд протестов выглядели как проплаченные.

Вошедший в раж Гозман продолжал влезать в ту ловушку, которую тихо и незаметно для него выстраивал Ривкин. Внимательно слушая откровения нашего обвинителя, я все пыталась понять: он действительно дурак или просто потерял всяческую осторожность? Для Маши все эти словесные кружева, что плели на процессе юристы, были китайской грамотой. Как и для остальных парней и девчонок. Для меня, честно говоря тоже, но отдельные иероглифы адвокатского словоблудия мне были все же знакомы. Язык свисающий с трибуны — шуточная эмблема советских политработников, практикующим юристам тоже могла подойти. Но болтовня болтовне рознь. Соломон Абрамович все-таки следил и за своими и за чужими словами, прекрасно понимая истину, которую высказал в моем времени Вышинский: Личное признание — царица доказательств. Правда, цитируя эту фразу сталинского прокурора, люди упускают одно важное дополнение к ней: на суде. А иначе и быть не может. Попробуйте отказаться от своих слов, произнесенных перед свидетелями и внесенные секретарем суда в протокол! Хрен выйдет! И топор тут точно не поможет. Я это понимала, наш адвокат тоже. А противная сторона?

— Между нами Машенька, существенная разница. Меня учили в Правоведении, а его — в Сорбонне.

— Но ведь Сорбонна круче!

— Была когда то. Во времена столь давние, что и упомнить трудно. В те времена Сорбонной руководил как правило Великий Инквизитор Франции, а ее юридический факультет поставлял не только адвокатов и нотариусов. Следователи Святейшей Инквизиции тоже получали там знания. Может быть поэтому в их работе не было брака.

— Вы не шутите?

— Ни капли! Так оно и было.

На секунду я представила себе, чему именно могли учить этих людей и рассмеялась:

— А теперь отмоем детектор лжи от крови и продолжим допрос!

— С вами Машенька не соскучишься! — захихикал Ривкин, — надо же, такое выдумать! С меня за эту остроту порция мороженного! Заслужили, ей богу заслужили.

Так или иначе, но дождавшись подходящего момента, наш защитник перешел в контрнаступление. Пункт за пунктом, он похоронил все аргументы своего противника и суд принял во внимание его доводы, а не Гозмана. Что это значило для нас? Снятие всех обвинений, за неимением существенных доказательств. В итоге, судья принял решение о том, что все мы ни в чем не виноваты и снял с нас домашний арест. После чего, потерял к нам всяческий интерес. Мы покинули зал суда и были встречены на улице не только родственниками, но и многочисленной толпой сочувствующих. Почему люди радовались? А это первое дело такого рода, где обвиняемые были оправданы.

Для нас все закончилось, а вот для Гозмана все только началось. Ривкин не бросал слов на ветер, когда обещал раздеть его до трусов. Анекдот был в том, что против опозорившегося «светильника демократии» были выдвинуты те же самые обвинения, что он сам выдвигал против нас. А доказательством его вины было все то, что он не стесняясь свидетелей и судей нес с трибуны во время выступлений.

За дальнейшим развитием этого дела мы не следили. Скажу лишь, что это дело правозащитники с треском проиграли. В тюрьму никто из них конечно не сел, но выплаты им пришлось сделать огромные. Оплата судебных издержек, материальная компенсация за моральный ущерб и конечно-же гонорар нашему адвокату. В общем, как он и обещал, так и сделал. И главное — не взял с нас за это ни копейки.

Итак, не смотря на переживания, все стало хорошо и чудесно. Мы победили! Нас не только оправдали на суде. Нас представили обществу как героев. Кроме того, недавним царским указом было всем разъяснено, что написание слова «русский», в положительном конечно смысле, не является государственным преступлением. Лично я, такое решение могу только приветствовать, но считать это своей заслугой я не стала. Ничего у меня не вышло бы, если бы на самом «верху» нам не подыграли. Что явилось настоящей причиной этой помощи, я даже не догадывалась. Не до того мне было. Потому что в моей жизни возникли весьма существенные неудобства.

«Процесс 27-ми» сделал меня знаменитостью. Что это такое, лучше никогда не знать. Главный недостаток этого был в том, что стало невозможно жить так, как мы с Машей привыкли. И никуда от этой славы не денешься: ведь я теперь «Духовный лидер русских националистов»! Нет, мы с Машей не претендовали на этот пост. Это пресса во всем виновата! Именно она смастерила тот трон, на котором сидеть абсолютно не хочется. Да Гозман, век тебе этого не забуду! Это ведь благодаря твоему маразму, я теперь не могу жить тихо, спокойно и незаметно. Мне приходится беспокоиться о том, как не растерять ненароком здешних друзей и подруг. Почему? Политика ёпрст! Пока была обыкновенной девчонкой, все было нормально. Как только стала «царицей», так сразу огребла проблемы.

На «трон» мой пока никто почему-то не покушался, зато у самого подножья возникло подозрительное шевеление. Глядя на него, хотелось воскликнуть: «Кто эти все люди?!». Ей-богу, ни одного из них раньше не знала и даже близко не видела. Просто благодаря нашему успеху, русский национализм стал моден. А еще стал моден бег, паркур и «русский бой». Правда, танцам и художественному творчеству тоже досталось, но не так, как национализму.