Я начинаю путь... - Аббакумов Игорь Николаевич - Страница 17

«Мне например точно никогда бы не пришло. Кто сейчас помнит про закон, который приняли сорок лет назад и давно уже не применяют на практике?»

Тут речь шла об одном интересном законе, который был принят под давлением Всемирной Лиги Правозащитных Организаций. Суть его состояла в том, что употребление в названии организации слова «русский» и производного от этого слова, считалось дискриминацией в отношении других народов Империи. И даже Церковь вынуждена была заменить в своем названии реакционное слово «Русская» на толерантное «Российская». В итоге, чтобы не иметь ненужных никому неприятностей, люди перестали в письменном виде употреблять это слово. Вернее, употреблять продолжали, но только в отрицательном смысле. Писать «русский пьяница», «русское хамство», «русская расхлябанность»… можно было невозбранно. Но попробуй назвать народные сказки русскими, а не российскими, как сразу тьма защитников прав кого угодно, поднимала вселенский шум. Стало опасно открыто вспоминать о том, что М.В. Ломоносов был все-таки русским, а не каким-то там российским ученым. А в отношении Д.И. Менделеева что творилось? В один прекрасный день давно умерший химик стал одновременно русским антисемитом и великим российским ученым! Вся эта дурь совершенно не касалась других народов Российской Империи. Хотя как сказать! Если писать что бывает на свете «еврейское хамство» или открыто вывесить лозунг: «Еврей — значит трезвый!», то вони и визга будет еще больше.

Странное дело, чем дальше Анатолий Николаевич вникал в подобные тонкости, тем сильней крепла в его душе обида. Казалось бы, ему что до этого? Он обычный остзейский дворянин. По материнской линии конечно хватает русской родни, но по отцовской — одни немцы. Сам себя он считал прежде всего немцем. И женат он на немке, урожденной как Фитингоф. И дети его соответственно считаются немцами. И все-таки, такое издевательство над самолюбием великого народа, ему было неприятно. Почему так? Сам себе не мог ответить.

Поэтому, хоть он и планировал заранее сделать так, чтобы у Гозмана ничего кроме пустого шума не вышло, сейчас он хотел иного: чтобы этот придурок как можно сильней при этом опозорился. И кажется, там наверху, в Небесной Канцелярии пошли навстречу его искреннему желанию.

Первой засуетилась та самая Алексеева. Узнав о случившейся с юными спортсменами неприятности, она развила бешеную деятельность. Не смотря на свое слабое здоровье, эта маленькая и хрупкая женщина смогла поспеть всюду. Она утешала расстроенных родителей, она наносила визиты известным филантропам и клерикалам. Она даже не побрезговала навестить «лидеров» марионеточных националистических организаций. Более того, она опубликовала в ближайшем номере «Невского времени» статью на злобу дня, которую назвала: «Верните народу имя!» А на четвертые сутки с момента задержания подростков, она возглавила несанкционированное никем шествие к резиденции Его Императорского Величества. Полиция, не ожидавшая ничего подобного, начала действовать не сразу. А когда все-таки прибыла на место происшествия, было уже поздно: к небольшой кучке манифестантов успела присоединиться тьма народа. Прибывший разгонять это шествие спецназ, наверное впервые в жизни растерялся. Еще бы! Помимо взрослых, среди участников манифестации хватало детей. Самое хреновое было то, что с каждой минутой детей становилось все больше и больше. Давать команду на разгон демонстрации командование так и не решилось. И Анатолий Николаевич их понимал прекрасно. Что бы там не говорили про жандармов, но применять силу в отношении женщин, стариков и детей, держащих в руках государственные флаги, хоругви и образа, они не хотели категорически.

Чтобы разрядить ситуацию, к месту происшествия срочно прибыл столичный генерал-полицмейстер Хуцишвили. Нужно отдать ему должное, он сумел уговорить толпу мирно разойтись и не чинить никаких безобразий. Манифестанты разошлись, но лишь после того, как госпожа Алексеева вручила Хуцишвили петицию на высочайшее имя, а сам генерал-полицмейстер клятвенно обещал, что немедленно ее передаст в руки Государя. В тот же вечер, если верить газетам, государь император ознакомился с поданной на его имя петицией.

Скандал это происшествие произвело огромный. Не успел окончиться этот день, как газеты и телепередачи стали жертвой нашествия так называемой «прогрессивной общественности». То, что творилось на страницах либеральных изданий и в эфире, иначе чем бардаком назвать было невозможно. Либералы всех мастей внезапно озаботились спокойствием и порядком в государстве. На читателей и зрителей обрушились самые разнообразные призывы и обращения. Причем в таком количестве, что людям мало что запомнилось. Замым ярким и запоминающимся было требование Лиги Сексуальных реформ: «Раздавить гадину!» И ведь на этом ничего не закончилось. Масло в огонь подлило интервью, взятое корреспондентом «Городской криминальной хроники» у адвоката Ривкина:

— Соломон Абрамович, что вы скажете по поводу вчерашнего задержания полицией русских шовинистов?

— А почему вы спрашиваете про это у меня? Я что, требовал их ареста? Вы лучше Гозмана спросите про это!

— Тем не менее, нашим зрителям интересно мнение лучшего адвоката нашего города, именно по поводу этого события.

— Мое мнение? Пожалуйста! Господа! Вы счастливы от того, что арестована маленькая сказочница? Я например огорчен этим обстоятельством. Не думаю, что она и прочие дети представляли угрозу для общества. Вот и все мое мнение по этому поводу.

— Но ведь они грубо нарушили закон, вряд ли вы станете с этим спорить.

— Нарушили. Не спорю. И что, их вот так сразу нужно сурово наказывать?

— Странно это слышать от еврея, чей сын был искалечен русскими…

— Так, погодите! Не забывайте, что этот еврей является неплохим как вы сказали юристом. Что вы мне тут сейчас говорите? Как лицо заинтересованное, я наизусть знаю материалы того дела. Все, что твердо установлено, так это то, что те ублюдки, которые били моего сына, разговаривали на русском языке. А Ивановы это были или Гозманы…

— Мне известно, что вы не в лучших отношениях с господином Гозманом.

— Я этого никогда не скрывал. И если он счастлив тем, что испортил праздник детям… В общем, давайте не будем больше говорить на эту тему. У меня просто сейчас нет слов. Одни восклицания!

По разочарованной роже этого корреспондента было видно, что он ожидал от Соломона Абрамовича совсем иных слов и оценок.

Так или иначе, но сегодня пришло распоряжение столичного прокурора об изменении меры пресечения задержанным. На томящихся в доме предварительного заключения был наложен домашний арест, а расследование происшествия передали органам МГБ по месту жительства виновных. То есть в руки Анатолия Николаевича. Как раз то, что ему и требовалось.

Больших сложностей в этом деле не должно было быть. Поручая вести следствие поручику Мошкальскому, барон намекнул ему, что не стоит проявлять в этом деле какое-то особенное рвение.

— Поймите правильно Ксаверий Станиславович, чтобы там не вопили «передовые личности», но в делах такого рода виноватым станет тот, кто допустит страдания детей.

— Я бы не стал этих детей считать светлыми ангелочками, — сказал в ответ Мошкальский, — я уже докладывал вам о том, что они затевали.

Такой доклад действительно был. Правда, из-за того, что до сих пор среди «мироновцев» не удалось завести постоянных осведомителей, о случившемся накануне манифестации собрании, «опричникам» стало известно слишком поздно.

Вопреки ожиданиям, арест Мироновой не привел оставшихся на свободе сектантов в уныние и растерянность. Собравшийся в тот же день Мужской Круг, принял решение добиваться освобождения своих товарищей и назначил командиров, ответственных за организацию шествия. Но это было еще не все. На следующий день впервые был созван Общий Круг, на котором мальчишкам и девчонкам командиры сообщили о принятых накануне решениях и озадачили каждого пришедшего. О самих собраниях, служба наружного наблюдения сообщила вовремя. А вот о принятых там решениях — только после того, как все закончилось. У барона волосы встали дыбом, когда ему доложили о том, ЧТО на самом деле затевалось. А затевалось страшное дело: предвидя, что шествие попытаются разогнать, «мироновцы» решили этому активно противодействовать. Было принято два варианта противодействия спецназу: «живой щит», а если он не остановит полицию, то тогда «Бойцовский клуб» должен был вступить в схватку с полицией, чтобы прикрыть отступление прочей толпы.