Пока мы будем летать (СИ) - "Paper Doll" - Страница 50

Она звонила ещё несколько раз. Игнорировать её оказалось сложной задачей, но, глотая слезы обиды и разочарования, я пропускала звонок за звонком. Спустя час она решила записать голосовое сообщение, оставив меня в покое. Я удалила его, не удосужившись даже прослушать. Знаю, что она просто снова сделала попытку оправдать и себя, и его. Харпер любит Флинна, и каким-то образом это должно что-то изменить. Она считает, что это правильно — любить парня своей лучшей подруги. Правильно врать ей в глаза. Правильно бросать свою сестру в день её рождения ради этого же парня. Для неё правильным решением стало бросить меня, променяв на человека, который стал её минутным счастьем и который, скорее всего, бросит её, заметив на горизонте кого-то более наивного, чем она.

Мама не любила Харпер. Она показывала свою нелюбовь в пренебрежительном отношении к старшей дочери. Постоянно пыталась словом задеть Харпер, но та всегда отмалчивалась, будто ни одно слово матери не имело для неё значения. Харпер никогда не говорила плохо о маме, хотя та постоянно указывала ей на её недостатки, часто сравнивала её с отцом, словно это было чем-то унизительным. Мне никогда не были понятны эти отношения.

Я любила Харпер, как сестру. Любила, как она читала мне перед сном сказки. Как расчесывала мои волосы и заплетала аккуратны косы. Мне нравилось, как она с сестринской заботой целовала меня в лоб, а затем спускалась вниз и сидела некоторое время на лестнице, возвращаясь, когда я уже засыпала. Иногда я пыталась защитить Харпер перед матерью. Мама всегда говорила мне с ласковой улыбкой на лице, что я слишком маленькая, чтобы понимать это, но всегда обещала смягчить свой тон.

Помню их последнюю ссору. Мама назвала Харпер «маленькой дрянью» и ударила её по лицу. Харпер сказала, что ненавидит её. В одну короткую фразу она выместила всю обиду и боль, накопившиеся за всё время. Затем она ударила маму в ответ и убежала.

Следующим утром мы уехали к Луизе в гости, а по возвращению нашли на столе записку, из которой узнали об уходе матери. С того дня я не могла перестать винить Харпер в этом. Не хотела видеть её, слышать и вообще жить с ней под одной крышей. Я ненавидела её, наверное, ещё сильнее, чем она ненавидела мать.

Я отчаянно пыталась оправдать Харпер и снять с неё обвинения за уход матери, и пусть получалось это довольно-таки сложно, но у меня получилось. Нельзя винить человека за произнесенное в неправильную минуту слово, которое стало случайным последствием разрушения чьей-то жизни. Я перестала винить Харпер в собственной утрате.

Но я ненавижу её теперь. Ненавижу всем своим нутром. И моё тело наполнено этой ненавистью. Мне сложно дышать. Хватаюсь руками за простыни, протягиваю свое тело вдоль двух кроватей, и мне хочется кричать во всё горло.

Мне удается ненадолго уснуть. Чёрный экран и никакого света. Слышу свист ветра за окном, но не чувствую биения собственного сердца. Кажется, будто я просто закрыла глаза, вовсе не сплю, но открыть их не могу, как бы сильно не пыталась.

Когда лучи раннего апрельского солнца начинают резать глаза, у меня получается открыть их. Набираю полные легкие воздуха. Очень тяжело дышать. Набираю ртом воздух и глотаю. К горлу подступает тошнота, и я бегу вниз, чтобы опорожнить и без того пустой желудок. Из глаз текут слёзы, когда вместе с желтой жидкостью из моего рта выходит и красная. Кровь застывает на губах. Мне страшно.

Руки трясутся, плечи содрогаются в тихом рыдании. Опираюсь на сиденье унитаза. Тошнота не проходит, но внутри я пустая. Я будто уже начала разлагаться изнутри. Чувствую во рту вкус желчи. Не знаю, как помочь себе.

Поднимаюсь неуверенно на ноги. Аккуратно открываю двери, словно за ними меня может кто-то поджидать. Тихо поднимаюсь лестницей обратно наверх, пытаясь не скрипеть половицами. Не хочу будить Луизу. Не хочу видеть её. Никого не хочу видеть.

Поднявшись в комнату, слишком резко закрываю двери, из-за чего всё же образовывается громкий звук, что в силе разнестись по всему дому. Подхожу к окну. Открываю форточку, и утренний прохладный воздух окутывает меня в свои крепкие объятия. Закрываю глаза и считаю каждый свой вдох и выдох. Тошнота отступает, но слабость во всем теле чувствуется только сильнее. Это не пройдет. Не сегодня.

Позади меня открываются двери. Луиза совсем тихо входит в комнату, нарушая моё личное пространство. Слышу каждый её шаг так отчетливо, что этот звук просто режет слух. Кровать скрипит под её весом, когда она садится. Наружу вырывается желание выгнать её отсюда, но я борюсь с ним.

— Я думала, у меня получится проснуться раньше тебя, чтобы сделать сюрприз в виде надутых шариков и приготовленного твоего любимого бананового торта, — с усмешкой говорит женщина сонным голосом. Она осторожничает, пытается придать своему голосу непринужденности, но я чувствую напряжение, что висит между нами.

— Могу ли я спросить у тебя кое-что? — не отвожу своего взгляда от вида за окном. Пустая улица в холодное утро прекраснее, чем в любой другой наполненный теплом день. Нигде нет людей, которые только портят общую картину, вырисовывающуюся перед глазами. Вообще люди всё портят. Даже друг друга. Даже самих себя.

— Конечно. Сегодня тебе позволено всё что угодно, — чувствую на её губах неуверенную улыбку. Она не готова отвечать на мои вопросы.

— Почему они ненавидели друг друга так сильно — Харпер и мама? Почему они постоянно боролись друг с другом?

— Эйприл, я… Я правда… — она запинается в попытке дать мне правильный ответ. — Понимаешь, твоя мать была сложным человеком…

— Почему «была»? Она не умерла! Она всё ещё жива! Она всё ещё наша мать! — перебиваю её, потому что это режет мне уши. Оборачиваюсь и смотрю на Луизу, плечи которой от испуга поднялись вверх. Глаза, круглые, как блюдца, напугано смотрят на меня. Затем она расслабляется. Поднимается с кровати, подходит ко мне и бережно берет за руку.

— Конечно, ты права. Прости. Хэлен до конца своей жизни будет оставаться вашей матерью, — Луиза ласково улыбается. Как она. И я смотрю на неё большими детскими глазами, будто вижу впервые. Я не могу забыть маму, не могу вычеркнуть её из памяти. Нелегко забыть человека, который что-то да значил для меня. Я не могу стереть из памяти воспоминания о ней.

— Эйприл, — большими пальцами Луиза начинает вытирать слезы на моих глазах. Через секунду я оказываюсь в её нежных объятиях. — Ты должна понимать, что это не твоя вина. И не вина Харпер. Просто… — она не находит подходящих слов. Я буквально могу слышать, как рой мыслей жужжит в её голове. И любая мысль, произнесенная вслух, может ужалить меня. Луиза знает это, поэтому взвешивает каждое своё слово. — Просто Хэлен такой человек. Ей всегда было тесно в рамках. И думаю, что семейная жизнь в маленьком городе не была подходящей для неё. Она не бросила тебя, а просто пустилась в поиски самой себя. Её молодость закончилась слишком рано.

Слова Луизы звучат искренне, пусть ей и тяжело произносить их. Она будто бы оправдывает свою сестру перед самой собой, потому что, наверное, так и не простила её за этот проступок. Но я не хочу думать о том, есть ли скрытый подтекст в этом или это всего лишь ничего не значащие утешения. Эти слова просачиваются мне под кожу и успокаивают.

— Думаешь, она когда-нибудь вернется? — обнадеживающе спрашиваю, наверняка зная правильный ответ.

— Люди всегда возвращаются к тому, что имело значение в их жизни. Она не может не вернуться.

В этот раз Луиза ошиблась с ответом.

***

Включив телефон, я не обнаружила пропущенных звонков. Харпер поняла, что я не отвечу ни на один её звонок и наверняка теперь ждет знака от меня. Луиза передала мне подарок сестры. Как бы я не злилась на неё, моё любопытство оказалось сильнее. Это часы. На красивом бежевом ремешке с ровными римскими цифрами.

Время. Не понимаю, что Харпер хотела сказать этим подарком. И хотела ли вообще сказать что-то? Я не нашла ни открытки, ни записки в подарке. Всего лишь часы.