Василиса с премудростью (СИ) - Ёрш Ника "nikaersh" - Страница 6

- Это рубаха моя сменная, – пояснил царевич терпеливо, - не артачься, женщина, мы ведь договорились уже: слушай меня во всем и будет тебе счастье!

Сложила девица холеные ладошки в кулачки, сцепила зубы покрепче, дабы лишнего не наговорить раньше времени, да голову пониже опустила, чтоб искрой из глаз не прибило молодца ненароком…

- Будь по твоему, Иван, надену я эти…это… Рубаху твою надену. Спасибо за доброту твою, да смекалку. Их я век помнить буду, уж поверь.

Послышался Ивану в голосе жены будущей скрежет подозрительный, словно ногтями кто-то по металлу провел, даже озноб по позвоночнику молодого человека пробежал и где-то в области поясницы остановился… Да только слишком юным был еще богатырь, списал он всё на усталость и значения глупостям сим не придал.

Облачилась Василиса в новый наряд, подняла с земли остаток шкурки лягушачьей и в карман припрятала нагрудный.

- На память о том, как спас ты меня, - пояснила она брезгливо сморщившемуся молодцу.

Иван сначала губы недовольно поджимать начал, но потом что-то для себя решил и кивнул согласно. Подсадив жену будущую на коня любимого, (при этом, руками любовно скользнув вдоль ее тела, на самом выдающемся месте остановившись), молодец заулыбался, словно кот, сметаны объевшийся. Грезил он о тех временах, что впереди их ждут, совершенно позабыв о всех мелочных препятствиях к счастью своему.

Ну а девица наша тем временем отвернулась в сторону и решила для себя твердо, что молчать станет всю дорогу, на Ивана не глядя совсем, чтобы не произошло. «Зачем?»- спросит меня читатель. Дело все в том, что терпение у нее было не вечное, а раздражал молодец страшно. За убийство царевича (пусть и не совсем преднамеренное) царевну по головке вряд ли кто погладит, отсюда и меры предосторожности понадобились…

Только недолго смогла правила нового придерживаться красавица - слишком уж словоохотливый попутчик ей достался. Старательно девица думала о постороннем, но то и дело доносился до нее довольный вкрадчивый голос Ивана:

- … заживем, как братья мои. Детей мне станешь раз в год рожать! Баб не нужно и подавно, троих сыновей хочу, чтоб было кому границы наши доверить со временем… Встречать меня будешь у дверей и с улыбкой искренней… и чтоб вода уже нагретая – умыться, подмыться и в постель, миловаться!.. Да и нарядов тебе нужно прикупить, не ходить же как оборванке – народ засмеет меня с такой женой… Наследства у тебя, как я понимаю нет? Что ж, хоть лицом пригожая уродилась…

- Угомонись уже, богатырь, голова у меня болит… - попробовала остановить распаляющегося «жениха» красавица, всё еще на хороший исход дела надеясь.

- Эээ, нет! – прервал молодец девушку на полуслове, беспощадно изливая на нее свои откровения, - со мной это не пройдет у тебя! Слыхивал я, что у всех женщин замужних одна беда – чуть что, «Голова болит!» и всё тут, не лезь, не подходи! Такому не бывать в моей семье! Ты привыкай лучше сразу, что пока долг супружнецы не исполнен…

Разозлилась Василиса не на шутку, сжала кулаки крепче прежнего, больно ногтями в нежные ладошки свои впиваясь да зажмурилась, чтобы гадостей в ответ не наговорить тому, от кого судьба ее сегодня зависела. Налетели тут тучи на небо, потемнело вокруг словно бы ночь настала, и гул нестройный монотонный нарастать начал - то нечисть со всей округи к ним сползаться-слетаться задумала!

Не видела, не слышала девушка того, что подле нее делается: целиком она посвятила себя мыслям о несправедливостях, выпавших на долю ее горемычную...

***

…Много ли времени прошло? То никому неведомо, однако рассталась Василиса со своим сознанием, а очнулась уже от боли: кто-то нещадно лупил ее по щекам нежным! Но, прежде чем возмутиться успела красавица, рядом с ней голос властный раздался:

- Прекрати, Жмых, эдак ты бедняжку погубишь раньше, чем она очнется, – говоривший подошел поближе неспешно и заглянул Василисе прямо в только что открывшиеся очи. Скрестились два взгляда пытливых: ее – испуганный и разгневанный одновременно, и царя-батюшки, Берендея то бишь: удивленный, можно сказать шокированный. – Что за диво?! Быть не может, чтобы я сразу красоты такой не признал! Кто вы, милая? И как случилось вам с царевичем, сыном моим,.. эммм… встретиться?

- Аэ…тпр…ммм… - тихо проблеял кто-то прямо из-под девицы раньше, чем обдумать ответ она успела. Встрепенулась красавица, оттолкнулась от стонущего и, не смотря на слабость во всех конечностях, постаралась приосаниться, да вид себе подобающий придать. Тем временем Иван (на котором и заснула Василиса по нелепой случайности, крепко-накрепко к телу молодца привалившись) с трудом приподнялся, руки - ноги замлевшие потянул в разные стороны, гриву коня верного изо рта выплюнул и головой из стороны в сторону ошалело крутить начал: – где я? Что за хворь со мной приключилась? Батя! Архиииип! Водыыы…

Оказалось, что народу во дворе царского терема (а то именно он и был) собралось немало: там и стража с хмурыми лицами столпилась, и прислуга вся суетливо туда- сюда бегала; царица даже со своими девками на крылечко выскочила - посмотреть, действительно ли пасынок ее бесталанный жив-здоровехонек приехал? Только лекаря никак сыскать не могли, ожидали его с минуты на минуту…

Вдруг ворота позади прибывших с треском растворились и вошел в них богатырь русский: здоровенный, крепкий, косая сажень в плечах, не меньше! Огляделся он мигом, оценил вид открывшийся, да как пробасит:

- Здорово, Иван! Мы уж и не чаяли живым тебя снова увидеть! Кто ж тебя так уделал, сознавайся? И где пропадал ты три дня последних?

 - Олег Боярович! - царевич, явно обрадованный встречей с новым лицом, с коня сполз аккуратно, улыбнулся искренне и, раскачиваясь, на встречу товарищу боевому побрел, рассказывая: - а я что только не прошел, чего только не повидал! Да вот, невесту себе отвоевал у нечисти болотной, освободил ее от чар лютых! Эх, посидеть бы нам за чаркой, тогда все и выяснится…

- Акстись, Иван, какая чарка? – нахмурил брови богатырь русский, - мы с дружиной, почитай, третий день не спим - не едим, только твоими поисками и занимаемся. И чего тебя одного на болота понесло? Дождался бы нас, тогда бы и дело сладилось!

Округлил царский сын глаза непонимающе, да как закричит:

- Я ли один пошел или вы меня бросили все поочередно?! А ты и вовсе вороньем обернулся, да в места родные улетел, не оглядываясь! Обрекли меня на смерть верную, да не тут – то было! Не так просто нечисти со мной сладить!

- Да у него бред, найдите лекаря, наконец! – всполошился царь - батюшка, сына младшенького подслушивая, - шутка ли, столько времени одному по болотам и весям скитаться! Да вот еще и деву прекрасную спасти от незавидной участи сумел…

«Дева» в то время слушала, что вокруг говорят, да морщилась, словно от боли зубной: мелкой, но очень уж противной… Надежды ее на скорое разрешение всех неприятностей таяли с каждым новым мгновением. Не нравился ей царь Берендей, не нравилось окружение его и вообще, очень хотелось назад, к болоту. Пререкались сын с отцом душевно, красочно, распаляясь не на шутку, обо всех вокруг позабыв. Народ вокруг только и успевал глаза переводить с одного говорившего на другого, да диву даваться, сколь богат язык русский.

Василиса же на обстоятельства такие глядя, да рубаху мятую на себе нервно разглаживая, решила, что пора представление это прекращать, да и ухнулась без чувств прямо слугам царевым на руки.

Тут уж Иван опомнился: согласился с батюшкой в терем его пройти, лекарю себя показать и невесту свою подлечить за одно, чтоб к свадьбе скорой была она бодра не только телом, но и духом.

***

Выделили Василисе покои отдельные: хоромами не назовешь, но и не абы что. Кровать с перинами мягкими да пологом высоким оказалась; кроме того здесь же несколько сундуков и иконы нашлись – вот и все небогатое убранство комнатки для будущей невесты... Пока девица лекаря ждала, глаз один приоткрыла, осмотрелась и снова кривиться начала. Одно дело – быть лягушкой, в шкурке родной: всюду ей хорошо, всюду устроиться не зазорно… Другое дело теперь. Раз уж обрела красавица формы прежние, человеческие, то и роскоши былой захотелось, как в старые добрые времена. В таких вот покоях чернавки у нее жили, да и то - те, что в немилость попали.