Василиса с премудростью (СИ) - Ёрш Ника "nikaersh" - Страница 15

- Так – таки с тысячу? – весело змей уточнил, - и снадобье чувствую неплохое было, крепленое. Я бы тоже сейчас подлечиться не отказался.

Тишина. Только шаги тихие слышны, затем скрежет характерный – стулья отодвигаются. И, наконец, стук негромкий: «Бутыль с собой приволок, на стол выставил», - догадалась царевна, браня сына Берендеева за предусмотрительность и себя за слабость женскую …

- Вот оно как? - снова Горыныч заговорил, - мимо, говоришь, проходил? Хорррошо. Наливай тогда, да рассказывай, отчего такое смятение в душе молодецкой? Василиса твоя виной тому?

Обмерла царевна вся, заслушалась. Ей хоть и безразличен Иван, да что уж душой кривить, приятно очень, когда из-за тебя не спится кому-то…

- Да причем здесь она-то? – с горечью царский сын отвечал, - другое покоя не дает. Вот скажи, не томи: перед тем, как с коня меня нечисть болотная скинула, видение у меня было…

- Угу…- подбадривает змей богатыря, стаканы при этом до краев наполняя.

- Не сразу я сознания своего лишился, - все более неуверенно голос Ивана звучит, - а перед тем, как глаза закрыть, увидал тебя… только не ты уж был это.

- Ну-ну, не томи, продолжай, - словно бы и не замечает Горыныч растерянности сына царского.

- Так это… ящер то был, - совсем уж тихо молодец промямлил, окончательно веру в себя потеряв, - всамделишный такой, с чешуей да крыльями. Здоровый, меня уж точно больше… И посох с черепом при нем.

- О-на как! – обрадовался чему-то Влад, - а что за посох-то? Откуда вылез он, расскажешь?

- Эмм… Так не заметил я того, откуда вылез, - смутился окончательно богатырь русский, - а потом… В лапах когтистых он у ящера появился. Длинный такой, а на конце череп с глазами светящимися.

Замолчали собеседники, каждый о своем задумавшись.

- Знаешь, не стану я зелье твое пить, - наконец Горыныч снова заговорил, - ну его. А то, чего доброго, привидится всякое. Мне сегодня в путь отправляться, домой возвращаться – пожалуй, пей сам и дальше.

- Значит, привиделось все-таки? – с надеждой Иван спросил, стакан между делом в сторонку отодвигая, - а ведь я перед отъездом тоже лечился! Пол бутыля, почитай, приговорил. Только не было раньше такого никогда, чтобы…

- Ну, друг мой, все однажды впервые случается, – строго на царевича Влад посмотрел, головой покачал, - я, к примеру, слышал, что перед тем, как Василису спасти, ты видел, как товарищи твои в птиц превратились…

- Не все, один из них зайцем стал, - поправил богатырь собеседника и только потом спохватился – задумался, с подозрением на стаканы наполненные уставился. – И вправду было такое. Сейчас припоминаю…

- Эх, знал бы я, что ты за воротник так заливаешь – ни за что тебя на дело не позвал бы, – с горечью напускной змей проговорил, из-за стола поднимаясь, - птицы, зайцы, ящеры – это ведь начало только. Утомил ты меня байками своими, царевич, дай же теперь выспаться прилечь, перед дорогой дальней отдохнуть немного.

Закивал Иван согласно, вскочил на ноги и к дверям направился. Только на пороге самом остановился молодец, вспомнив что-то, и сообщил:

- Я чего хотел–то еще! Сегодня обед у нас намечается торжественный, в честь помолвки моей с Василисою.

- Сегодня уже? – брови Горыныча удивленно вверх взметнулись.

- А чего тянуть? Невеста-то моя, сам видел какая, кабы не покусился кто на чужое. Да и ей не в мочь уже ожидание затянувшееся…

- Мне казалось, вы вчера только познакомились, - вкрадчиво Влад произнес, кулаки за спиной сжимая. – Или не знаю я много? Так просвети?

- Вчера-то оно, вчера… Но я по глазам ее, от счастья блестящим, вижу -жаждет она уединения нашего, еле силы находит, чтоб себя в руках держать. Уж в этом-то я толк знаю! Ну да ладно, перед обедом пришлю за тобой служку, погуляем хоть на последок, перед прощанием!

С этими словами вышел царевич из комнаты, плотно двери за собой притворив.

Постоял еще немного Владислав, затем резко развернулся и к кровати подошел. Отдернул змей полог рывком одним, а за ним сразу Василиса стоит: глаза у девицы на пол-лица, губы подрагивают – того и гляди реветь начнет, но пока крепится.

- Смотрю я на тебя, и в толк не возьму – разве так пиршеству в честь помолвки своей с самим царевичем радуются? – с нотками злости нешуточной в голосе Хранитель врат в мир иной интересуется. – Не этого ли ты добивалась столь долго? Шкурку свою берегла, от меня сторонилась…

Молчит красавица, нечего ей в ответ сказать. Повесила горемычная голову, и давай носом громко шмыгать, да вздыхать судорожно, страдания свои скрыть не в силах.

- Сегодня днем как раз срок сделки нашей выходит, - продолжает Горыныч, не замечая стенаний девичьих, - я, как и обещал, неволить тебя не стану. Оставайся при своем, раз воля твоя такая. А сейчас иди, даже такому зверю, как я, отдых нужен, хоть это ты правильно заметила.

Целый ворох чувств противоречивых в душе царевны пробудился! Мысли табунами туда-сюда заметались, стараясь найти выход единственно правильный. И готова уж признать себя кругом виноватою, и готова все слова свои несправедливые назад взять, да прощения испросить… Только новая премудрость голову девичью посетила: «А нужна ли я ему по-прежнему? Стоит ли сейчас пред ним убиваться, коли нет в его лице ни грамма сочувствия, а уж любви и подавно след простыл.

- Я уйду сейчас, - робко глаза на Горыныча поднимая, шепчет умоляюще Василиса. А сама к полу скрипучему приросла словно, на поступок необычный для себя решается – поговорить на чистоту пытается, - только прежде ответь мне, как на духу, что дальше с нами будет, коли сожгу шкурку, вину свою признавая.

- Сам я теперь не представляю, - было ей ответом, - извела ты меня за годы эти. Не жди от меня обещаний больше никаких. С первой встречи нашей я хотел одного лишь только – любить тебя, рядом быть и делать тебя счастливой. Впрочем, и ты всегда того же хотела, взамен ничего не давая. Прав был Берендей, бесприданницей тебя называя, ведь не оставили тебе отец и мать самого главного – не научили на тепло теплом отвечать, на доброту - добром. Все нахрапом берешь, других ни с чем оставляя… И вот теперь не знаю, что дальше будет. Не знаю, смогу ли довериться тебе, смогу ли всерьез положиться и открыться сызнова.

Слова Горыныча, произнесенные им очень спокойно и твердо одновременно, больно ранили душу девичью. Не могла она и предположить раньше, что может он быть таким пугающе безразличным с нею. Невыразимая тоска охватила Василису, замещая собой прежнюю беспечность и безрассудство.

Так ничего и не ответив Владиславу, отвела царевна взгляд в сторону и, молча, прочь из комнаты его отправилась. Он не обернулся вслед, не окликнул, не остановил. Как добралась она до комнаты своей – вряд ли вспомнить смогла бы: пеленой слез не пролитых застланы были глаза царевны, оглушительным боем сердца перекрыт был ее слух… Многое предстояло обдумать красавице, дабы принять к обеду решение единственно верное.

ГЛАВА 5

Удивительно, как можно из очень счастливой и романтично настроенной барышни за короткое время самой потерянной и измученной стать?

Снова вспомнилась Василисе за несколько часов томительных жизнь ее в царстве родном. Вспомнилась матушка. Добрая, ласковая женщина с улыбкой нежной на губах. Людмила искренне любила мужа и дочь, и каждое действие ее только во благо родным направлено было. Даже обряд тот злополучный, не со зла ведь совершен был, но для укрепления семьи драгоценной. А батюшка… Со временем забывается все плохое, стирают годы из памяти слова резкие и поступки даже самые безумные, оставляя после себя лишь хорошее, светлое.

Только одного никак простить не могла родителям царевна – того, что ушли из жизни ее рано совсем, того, что бросили одну в мире полном жестокости и не подготовили совершенно к этому. Не было больше и нянюшки – советчицы первой, помощницы ненаглядной. Впрочем, зачем душою кривить? Василисы и самой не стало… той, какой ее близкие знали. Другая она теперь, и сейчас почившие родные вряд ли узнали бы в высокомерной красавице у окна их маленькую милую девочку.