Лёля и Минька
Рассказы - Зощенко Михаил Михайлович - Страница 9

Услышав эти слова, папин начальник воскликнул:

— Ах, в самом деле, гадкие дети, почему вы мне ничего не сказали. Я бы тогда не стал пить этот чай…

Лёля, перестав смеяться, сказала:

— Нам папа не велел за столом говорить. Вот поэтому мы ничего и не сказали.

Я, вытерев слёзы, пробормотал:

— Ни одного слова нам папа не велел произносить. А то бы мы что-нибудь сказали.

Папа, улыбнувшись, сказал:

— Это не гадкие дети, а глупые. Конечно, с одной стороны хорошо, что они беспрекословно исполняют приказания. Надо и впредь так же поступать — исполнять приказания и придерживаться правил, которые существуют. Но всё это надо делать с умом. Если б ничего не случилось — у вас была священная обязанность молчать. Масло попало в чай, или бабушка забыла закрыть кран у самовара — вам надо крикнуть. И вместо наказания вы получили бы благодарность. Всё надо делать с учётом изменившейся обстановки. И эти слова вам надо золотыми буквами записать в своём сердце. Иначе получится абсурд.

Мама сказала:

— Или, например, я не велю вам выходить из квартиры. Вдруг пожар. Что же вы, дурацкие дети, так и будете торчать в квартире, пока не сгорите? Наоборот, вам надо выскочить из квартиры и поднять переполох.

Бабушка сказала:

— Или, например, я всем налила по второму стакану чаю. А Лёле я не налила. Значит, я поступила правильно.

Тут все, кроме Лёли, засмеялись. А папа сказал бабушке:

— Вы не совсем правильно поступили, потому что обстановка снова изменилась. Выяснилось, что дети не виноваты. А если и виноваты, то в глупости… Попросим вас, бабушка, налить Лёле чаю.

Все гости засмеялись. А мы с Лёлей зааплодировали.

Но папины слова я, пожалуй, не сразу понял. Зато впоследствии я понял и оценил эти золотые слова.

И этих слов, уважаемые дети, я всегда придерживался во всех случаях жизни.

И в личных своих делах.

И на войне.

И даже, представьте себе, в моей работе.

В моей работе я, например, учился у старых великолепных мастеров. И у меня был большой соблазн писать по тем правилам, по которым они писали.

Но я увидел, что обстановка изменилась. Жизнь и публика уже не те, что были при них. И поэтому я не стал подражать их правилам.

И может быть, поэтому я людям принёс не так уж много огорчений. И был до некоторой степени счастливым.

Впрочем, ещё в древние времена один мудрый человек (которого вели на казнь) сказал: «Никого нельзя назвать счастливым раньше его смерти».

Это были тоже золотые слова.

Послесловие

Иногда спорят, кто в книге главный — художник или писатель? И тогда можно не спрашивать, о какой книжке идёт спор, сразу ясно — о детской. Где же ещё у книжного художника такой простор для работы? Взрослые тоже, конечно, любят, чтобы в их толстых томах были хорошие иллюстрации: рассматривать картинки всем нравится — но для детей это куда важнее.

Ведь когда человек не умеет ещё читать, художник для него оказывается чем-то вроде переводчика. Переводчика с трудного взрослого, где самые обычные предметы спрятаны за множеством неизвестных пока что букв, на простой и весёлый детский — и вот уже не нужно ждать, пока тебе объяснят, кто злой, а кто добрый или кто во что одет, — и так всё видно!

Пятьдесят лет назад Алексей Фёдорович Пахомов нарисовал иллюстрации к рассказам про Лёлю и Миньку. Уже принялись за работу наборщики в типографии, и книга вот-вот должна была увидеть свет, но началась война. Рисунки вернулись в архив художника, и даже замысел книги был, казалось, забыт. Но проходит после войны двадцать лет, и в одном ленинградском журнале появляется рассказ о том, как художник Пахомов делал эти рисунки. Автор пишет, что сам Зощенко отдал Пахомову для работы свой семейный фотоальбом и что, конечно же, это сильно помогло Алексею Фёдоровичу в работе. Теперь, в год девяностолетия художника Пахомова, когда уже нет его в живых, очень трудно разобраться, как всё было на самом деле. Важнее другое.

Напечатавший в журнале эту историю ни на минуту не усомнился в том, что на тех рисунках, что показывал ему художник, изображены единственные и «взаправдашние» Лёля и Минька. Можно, конечно, было бы постараться и раздобыть фотографии Зощенко-малыша, сравнить их потом с рисунками… Можно. Только в том-то и дело, что стоит услышать эту историю тем, кто хоть раз видел нарисованных Пахомовым брата и сестру, как они тут же начинают кивать, будто говоря: «Как же, как же, конечно! Сразу видно!» И что бы потом ни говорили, крепко верят в историю с семейным альбомом.

Или всё-таки не в фотоальбоме дело, а просто встретились пятьдесят лет назад два Мастера. Писатель и Художник…

Наверное, нынешним читателям, а вернее, даже слушателям этой книги, тем, кто листает её сейчас вместе с родителями, не раз ещё придётся увидеть героев этих весёлых и мудрых рассказов. Разные художники будут рисовать их, и каждый, видимо, сумеет разглядеть в рассказах то, что не видели другие. Да так оно и бывает всегда у настоящих художников. Но кажется, что для многих и многих читателей Лёля и Минька останутся именно такими, какими пятьдесят лет назад привёл их на страницы этой книги Алексей Фёдорович Пахомов.

А. Ефремов