Обреченные стать победителями (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 27

– Почему Квинстад на полусогнутых? – только и спросила она.

– Скрутило, – буркнул Форстад и в сердцах высказался:

– Мозг скрутило!

– В темноте кто-то есть, – шустренько проталкиваясь между нами, Ботаник прислонился к стеночке и выставил вперед мерцающий минерал, надеясь тусклым светом разогнать густую темень. На каменной кладке возле его головы блеснула литера из старомагического алфавита.

– Видели? – оживился Илай.

– Это ребус! – выдвинула я предположение. – Надо осмотреть стены…

Вдвоем мы носились туда-сюда по комнате, выхватывая бледными кляксами света то один клок стены, то другой. Пару минут последив за нашими бестолковыми метаниями, в гробовом молчании Бади забрал камни. Он расставил руки и принялся изображать фонарный столб, умевший перемещаться по короткому приказу. Шаг влево, шаг в право, посвети здесь, посвети там… пошел к демонам, принцесса, я первая попросила!

Остальные развили бурную деятельность. Марлис, растоптавшая мел, захлебывалась в отчаянных попытках запомнить названные литеры, рисовала их пальцем по пыльному полу, но страшно путалась в написании. Я краем глаза подсмотрела каракули… надеюсь, что мы сможем опознать неразборчивые символы. Проклятье! Надеюсь, она сама сумеет их разобрать!

Тильда тыкала палкой в камни, как указкой, с умным видом поддакивала, однако не назвала ни одной литеры верно. Не понимаю, как она вообще закончила школу! Старомагический язык обязательно сдавали на финальных испытаниях в выпускном классе.

– Очкастая, признайся, отец подкупил наставников на экзамене? – не удержался от конструктивной критики Илай, словно прочтя мои собственные мысли.

– Сам ты очкастый! – разозлилась Тильда исключительно на обидное прозвище и прошипела:

– Очкастый кобр!

– Кобр? – хмыкнул тот. – Зато не мышь.

– Форстад! – рявкнула я. – Притворись на пять минут немым!

– Иначе я тебя палкой тыкну! – немедленно поддакнула Матильда. – Она мне не зря дана!

– Тогда вы лишитесь единственного соображающего парня, – высокомерно отозвался он.

Молчун Бади жестами умел показать больше, чем иные белобрысые придурки – голосом. Не произнося ни слова, он многозначительно повернул весь свет в мою сторону. Окунувшись в темноту, сноб был вынужден оговориться:

– Джер, старик, не принимай на свой счет.

Но – и я поверить не могу, что говорю это – он был прав: ничего толкового ждать от нашего умника не приходилось. Если бы Ботаник взял себя в руки, то в два счета разгадал анаграмму, и не позволил нам чувствовать себя полными кретинами, неспособными справится с детской загадкой. Ладно… он всенепременно заставил бы нас почувствовать себя кретинами и даже пару раз пафосно об этом объявил. Да наплевать! Зато мы не потеряли бы драгоценное время. Но Флемму было не до глупостей, знаете ли. В гармонии с инстинктом самосохранения он пытался уцелеть в темноте!

Ребусы, загадки и прочие мелочи жизни, не относящиеся к выживанию, его волновали меньше, чем выдуманная страшная рожа. Умник жался к стене, пугливо озирался, высматривая чудовищ, и меленькими шажками перемещался следом за бледными пятнами ведьминого огня. Только остатки гордости не позволяли ему испуганно прилипнуть к Бади, умеющему одним ударом уложить на лопатки даже магистра Гарифа (это вовсе не фигура речи, собственными глазами видела, как тот кувыркнулся на лопатки во время дополнительной тренировки по боевой магии).

От поиска меня отвлекли мягким прикосновением: кто-то осторожно дотронулся до плеча.

– Форстад, имей совесть! – сбросила нахальную руку. – Хорош меня лапать!

– Эден, у тебя кукушка сдохла? – любезно поинтересовался Илай.

Он стоял в двух шагах и просто физически не мог потискать меня со спины… Знаете, вплоть до этой минуты, я не понимала выражение «на затылке зашевелились волосы». Считала его бессмысленным и очень глупым, но вдруг ощутила, как от суеверного страха волосы зашевелились не только на затылке, но даже на макушке и на висках. Сама того не осознавая, я нервно дернула косу, проверяя, не поднялась ли та задорным рогом над головой и невольно попятилась поближе к свету, в смысле, к Бади. С ними обоими поспокойнее будет.

– А я-то считал, что галлюцинации не передаются по воздуху, – поцокал языком Илай и тут же серьезным тоном велел Ботанику:

– Не дыши на меня, иначе заразишь.

– Свали за грань, придурок! – в один голос буркнули мы с Флеммом. Потрясающее единение мыслей и талантов!

После некоторых препирательств с горем пополам мы отгадали анаграмму. Она сложилась в самое простейшее заклятье для отпирания замков из курса общей магии, такие называли «магией емкого слова». В нашем случае, это было слово «отопрись» на старомагическом.

– И куда это надо записать? – нахмурилась я.

Как ни странно, секрет разгадал Ботаник. Его голова вообще оказалась ужасно полезной, но не в том смысле, в каком должна была бы. Сначала мы по ней определили, что стена изукрашена литерами, а тут – Флемм услышал какой-то шорох, стукнулся затылком о кладку, и кирпичик, помеченный символом, с неприятным грохотом утоп в стене. Ойкнув, парень отскочил на шаг, а кирпич вернулся на место.

Переглянувшись, мы начали нажимать на камни, литера за литерой. Сначала хаотично, потом пораскинули мозгами (те из нас, кто знал старомагический и не страдал от приступа страха) и начали сдвигать камни согласно заклятью. Последний символ находился так высоко, что до него мог достать только Бади, встав на цыпочки. Он сунул минералы в руки Тильды и, потянувшись, ударил кулаком по кирпичу. Секундой позже с грохотом отъехала часть стены, в узкой полоске чернел провал в неизвестность.

– Это еще не все? – в ужасе пробормотал Флемминг.

– Не дрейфь, Ботаник! Мы почти вышли! – судя по голосу, настроение в Илая улучшилось.

Тильда вернула здоровяку один минерал, но лишь для того, чтобы прихватить длинную палку. Шеренгой мы двинулись в новую комнату.

– Почему я иду последним, если мне страшнее всех?! – провыл Ботаник и шустренько переместился вперед, растолкав нас локтями. Тут он осознал, что возглавил нестройную процессию, свет остался за спиной, а впереди поджидала густая, пугающая до икоты темнота.

– Почему я иду самым первым, если мне страшнее всех?!

Впрочем, он проглотил претензии, как только к потолку вознесся истеричный, полный ужаса вопль Тильды, горделиво держащей над головой один из минералов:

– Меня кто-то за ногу потрогал!

– Очкастая, не бей меня палкой! – охнул Илай. – Мне не нравятся твои ноги… Рехнулась? Сейчас-то за что?!

Хрупкое спокойствие разлетелось, словно тонкий лед от яростного удара. Забыв об осторожности и страхе, Флемм влетел в новое помещение. Покривлю душой, если скажу, что остальные не поддались панике и покинули комнату без спешки, наплевав, что впереди не видно ни зги. Мы с Тихоней застряли в узком проеме, не желая подвигаться. Не из ложного чувства гордости – каждая надеялась, что страшная рожа сожрет противницу первой.

– Пропусти, Ведьма! – прошипела Марлис.

– Сама дура! – не придумала я ничего поумнее.

Упирались мы до последнего, но сзади поднажала испуганная Матильда. В ужасе она размахивала палкой и камнем, рисующим в темноте длинные полосы голубоватого света:

– С дороги! Я канделябр! Мне положено заходить первой!

С палкой в руках у этого «канделябра» не поспоришь! Мы протиснулись в узком проходе. Тихоня вылетела, как пробка из бутылки, а я зацепилась за какой-то выступ и разодрала кожаную жилетку. Между прочим, совсем новую, купленную перед отъездом в мастерской у дядюшки Эстаба, лучшего скорняка в долине. Обидно до слез!

В последней комнате обнаружилась та самая дверь, через которую мы входили. Видимо, чтобы испуганные адепты не решили, что впереди еще испытания, над притолокой зажгли номер квест-комнаты. Мол, не переживайте – вы увидели свет в конце тоннеля. Тут же на высокой каменной подставке лежал большой ключ.

– Все! – вздохнул Ботаник. – Конец! Свобода!