Ринго и Солнечная полиция (ЛП) - Вилгус Ник - Страница 38

Хлопнула дверь, и наступила тишина.

Джереми перекатился на другой бок, чтобы посмотреть на маленькое окошко, в которое заглядывал лунный свет.

Папы не было уже пять дней. Исчез где-то в субботу. Был вечер среды, и он неожиданно появился после обеда. Бабушка Триппер сразу же на него накинулась, и они ругались весь вечер.

Что-то насчёт провала анализов, увольнения, потери работы. Это была не его вина. Они просто веселились. Он говорил несерьезно. Все не так, как раньше. И он ни за что не сядет в тюрьму снова.

Джереми встал, подошёл к окну, посмотрел на улицу.

В этой стране было так темно. Так тихо. Пока ветер не проносился через деревья, и миллион листьев не шуршали и стонали.

Он сейчас был далеко от мамы.

Так далеко.

Как бы ни старался, он не мог вспомнить её лицо. Не точно. Не так, как раньше. Её волосы были каштановыми? Или чёрными? Казалось, каштановыми, но он не был уверен.

Он так давно не слышал её голоса.

Так давно.

Так далеко.

Это исчезло.

Всё это исчезло.

Мама.

Мистер Томас.

Дядя Рэнди.

Тётя Эмбер.

Всё исчезло.

Будто этого никогда не было. Будто они никогда не существовали. Никогда не были добры к нему. Никогда не были его семьёй. Никогда не любили его.

Он отвел взгляд от окна и оглядел маленькую комнату. Спустя мгновение он подошёл к маленькому шкафу и ногой открыл дверь. Войдя, он присел на корточки и закрыл дверь.

Здесь был мишка. И Рождественский Супермен. Так он его называл: Рождественский Супермен. Его рождественский подарок от Санты.

Он сидел, скрестив ноги, чувствуя голой ногой мягкий мех мишки.

В шкафу было безопасно.

Безопасно, когда папа приходил домой, пьяный, в плохом настроении.

Если он сидел в шкафу и держал дверь закрытой, папа не думал о нём, не тревожил его, не говорил ему проваливать, оставить его в покое, перестать его доставать. Не бил его, когда он случайно сбивал вещи, например, его выпивку или электрический фен, или Бог знает что ещё – он всегда что-нибудь сбивал. Трейлер был таким маленьким, и повсюду было так много вещей, кучи и кучи вещей – старые газеты, вырезки, купоны, находки с гаражных распродаж, скворечники, пустые бутылки и пепельницы, разбитые стулья и лампы, которые бабушка Триппер собиралась починить и продать и никогда не делала этого. Так много вещей повсюду. Было тяжело ходить и не натыкаться на что-нибудь, не сбивать что-нибудь или не биться пальцами.

Сонный, он положил голову на мишку, чувствуя щекой мех, и закрыл глаза.

Глава 60

Вздрогнув, он проснулся.

– Что ты опять делаешь в этом чёртовом шкафу? – спросила бабушка Триппер. – Тебе пора вставать.

Джереми сел, чувствуя боль в шее.

– Господи, я живу с кучкой дураков. Вставай. Ты же не хочешь опоздать в школу. Слышишь меня? Не сиди здесь и не смотри на меня. Честное слово. Автобус приедет раньше, чем ты поймёшь.

Джереми поднялся на ноги, пока она копалась в ящике комода, ища чистое нижнее бельё, носки, футболку и брюки, которые положила на кровать.

– Иди сюда, – велела она.

Джереми подошёл к ней, послушно стоял, пока она снимала с него нижнее бельё. Как можно быстрее он поспешил в ванную, сделал свои дела и вернулся в комнату. Она одела его, её руки были грубыми. Она не была милой, как мистер Томас. Не была нежной. Подтянула его трусы так высоко, что ему пришлось подёргаться, чтобы немного их опустить. Она накинула на него футболку, не разглаживая, как делал мистер Томас. Не остановилась, чтобы заправить её, чтобы он выглядел хорошо, чтобы сказать ему, что он симпатичный чёрт.

Конечно, она была лучше Койла. Койлу не нравилось одевать его и определённо не нравилось помогать с делами в ванной. В тех редких случаях, когда бабушки Триппер не было рядом, как, например, в среду вечером, когда она была в церкви, Джереми не ходил в туалет – даже если у него болел живот, даже если он не мог терпеть. Он ждал, пока бабушка Триппер придёт домой. Иногда она злилась из-за этого, но не была такой злой, как Койл, не издевалась над ним, не говорила ему пойти на улицу и посрать за деревом, как говорил папа.

Сегодня утром у нее было озабоченное, рассеянное выражение лица.

– Бабушка?

– Что? – требовательно спросила она, её голос был громким, агрессивным.

– Сегодня экскурсия.

Она ничего не сказала, пока он просовывал ноги в штанины и ждал, пока она подтянет их.

– Пожалуйста, бабушка?

– Я тебе сказала, у нас нет денег на такие вещи, – ответила она. – Не все идут, и ты можешь просто остаться, как и они.

– Но это же зоопарк, – возразил он.

Он был там однажды, с Койлом, в первые дни, когда только приехал. Из всех животных больше всего ему понравились львы, он провёл рядом с их клеткой больше часа, пока Койл сидел на скамейке и играл в телефон. Ему нравилось смотреть на львов с их лохматыми гривами, на гладких львиц, на львят, которые играли и играли.

– Пожалуйста, бабушка? – снова спросил он.

– Мне надоело говорить тебе!

– Я хочу пойти!

– Ты всего хочешь!

– Все идут!

– Если все прыгнут со скалы, ты тоже прыгнешь? Честное слово! Сейчас я не хочу слышать больше ни слова об этом.

– Но, бабушка...

– Я сказала больше ни слова!

– Но...

Она вытянула руку и ударила его по щеке.

Вот такой она была быстрой. Быстрой для старушки.

Он опустил глаза, его лицо горело, слезы жгли глаза. Ему так сильно хотелось пойти.

– Мне надоело говорить "нет", – сказала она. – Какую часть слова "нет" ты не понимаешь? "Н", "е" или "т"? А? Скажи мне.

– Прости, – машинально сказал он.

– Ты опоздаешь на автобус, если будешь продолжать в том же духе.

Она повесила рюкзак ему на шею.

– Лучше проваливай отсюда поскорее, – сказала она.

Глава 61

Дуэйн Льюс проснулся в чужой кровати и долгое время просто лежал, не думая ни о чём конкретном, не желая думать, не желая просыпаться, желая снова погрузиться в небытие, забвение, спать и видеть сны.

В его комнату проник запах бекона.

Он услышал шум, чужие голоса: Томас и Рэнди. Какую-то музыку по радио. Звучало как диско. Или это был Майкл Джексон?

Он расплакался, слёзы текли из глубины его души, слезам не нужна была причина, ничего не нужно было, чтобы они полились. Он думал о своей матери и об отце. Пытался не думать. Пытался притвориться, что они всё ещё живы, всё ещё за его дверью, всё ещё его мать и отец, но...

Так что он плакал.

Горе было резким, свежим, горячим.

Он вытер глаза, пытаясь остановить слёзы, перестать думать, притвориться, что ничего не происходит, что это не по-настоящему, что это какая-то ошибка, какая-то глупая ошибка, что зазвонит телефон и кто-то скажет, что его мать и отец живы, находятся в больнице, ждут его, что все в порядке, что это недоразумение, путаница, недопонимание...

У него вырвался стон.

Он проглотил его, надеясь, что мистер Томас и мистер Рэнди не слышали.

В этой комнате над ним висела тьма, тьма прямо над его головой, тьма, которая хотела просочиться в его поры, поглотить его, задушить его, тьма, которая душила его, от которой становилось тяжело дышать.

Он снова застонал. Не специально. Ничего не мог поделать. Это был животный звук, этот стон. Гортанный. Болезненный.

Послышался тихий стук в дверь.

– Приятель, ты в порядке?

Из-за двери послышался голос мистера Томаса.

Он попытался ответить, сказать, что с ним все в порядке, но вместо этого захныкал.

– Я могу войти? – спросил голос.

Он пытался сказать "нет", что он в порядке, что всё нормально, нет необходимости переживать, всё было в полном порядке, нет необходимости беспокоиться, он большой мальчик, всё было...