Таша (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 4

— Я просил тебя? Шла бы ты куда в другое место спать завтра…Какой дурень это придумал?

— Нету других баб в обозе — только я одна, а ведун тяжко раненым занят. А вам помощь нужна, — прошептала я с обидой и улеглась на бок, поджав ноги.

Харазд опять тихо прошипел:

— С-собака драная…

Ему никто не ответил.

Больше ничего такого не было. Я не вспоминала и они тоже. Только теперь больше говорила я — рассказывала, как мы жили семьей, пока все живы были. А жили мы хорошо. Наш огород был самым урожайным в селе, это была заслуга старших — я для этого ничего не делала, потому что не знала — как. Зато умела находить самые ранние грибы, когда только поднималась первая трава, будто чуяла их. Они темными, морщенными комочками пробивались из земляных бугорков, раскрываясь потом уродливыми вершинками. Невзрачные, даже страшноватые на вид, весенние грибы были очень вкусными. Только их нужно было долго варить перед жаркой.

А летом собирала в степи и готовила потом под взболтанными яйцами мелкий дикий лук — крохотные головки, сладкие и острые.

Про свои медовые пряники рассказала и задумалась… замечталась. Его вспомнила. Как кусал он их еще теплые крепкими белыми зубами, хвалил меня. Забирал их потом с собой, бережно заворачивая в свежую холстинку, улыбался ласково при этом. Представлял, как лакомиться потом будет? Это было приятно вспоминать, и я тоже сейчас улыбалась, забыв обо всем. Потом опомнилась, взглянула во внимательные глаза стражников, подтвердила:

— Очень вкусные пряники, просто объедение какое-то… — вздохнула, затуманившись.

— Испечешь как-нибудь, — вдруг вымолвил Микей.

Харазд засопел, сердито задышал, а я удивилась.

— Не придется. Мне в другую от вас сторону. Вы подождите тут, мне нужно с ведуном поговорить. А то на стоянке он всегда занят. Зовите, если понадоблюсь, ладно?

Соскочила с повозки и пробежалась в голову обоза. Ведун ехал с самым тяжелым из раненых, почти не отходил от него всю дорогу. Я шла быстрым шагом по шершавому крепкому насту и смотрела, как он держит руку на бледном, покрытом испариной лбу молодого парня. Их повозка мягко качалась, скользила по снегу на зимних полозьях. Ведун не смотрел на меня — лечил, убирал видно жар. Когда закончил, кивнул:

— Заскакивай сюда, запалишь дыхалку — морозно.

— Зачем вы его везете, почему не оставили? У нас в селе неплохая травница.

— Она не справилась бы. Чего ты хотела?

И я рассказала про наше семейное проклятье. Спросила, где найти сильного ведуна или ведунью, которые могли бы снять его за хорошую плату? Он должен был знать про такое.

— Сильного? В столице… только это долго ехать, — задумчиво протянул ведун. И вдруг вскинулся, вспомнив: — Есть сильный, очень сильный! Старый только, но я думаю, что еще живой должен быть. Это по пути нам, не доезжая до города с полдня. А верхом и того ближе. Там будет нахоженная отворотка, к нему часто из города народ мотается. Так что точно не заблудишься. Дед хороший, поможет, если в силах будет. Тем более что он с огнем дружит, знаешь, что это значит?

— Откуда же мне?

— У меня воздух, ветер… это не такое сильное ведовство. Я дождь пригоню, если нужно, или стороной проведу, вражьим лучникам пылью глаза засыплю. Много чего еще… Лечу помаленьку, но для этого больше огневики годны — у них тепло целебное. Говорят, что это жар души. И чем чище душа и добрее, тем ласковее к нуждающимся ее огонь. А он — добрая душа. Даже если не сможет помочь, то скажет, кто может. Так что вовремя ты спросила — скоро мимо поедем. Ты как — с пожитками своими сойдешь, или в город их доставить? До его жилья порядком идти, надорвешься еще. Я бы лучше у стражника на городских воротах оставил, там приглянуты будут, и искать их тебе потом не придется.

На том мы и порешили. Когда подъехали к нужной отворотке, он позвал меня, и я соскочила с повозки. Легонько поклонилась своим подопечным и попрощалась. Микей вскинулся:

— Куда?!

Я объяснила. Он завозился, заволновался:

— Не пойдешь никуда сама! Дай, поднимусь на ноги — сам отвезу. Нельзя тебе одной, мелкая ты еще и глупая. В беду попадешь. Ты будто создана для этого…

Я рассердилась и ушла, не обращая внимания на его сердитые крики и ругань в сторону ведуна. Тот так же сердито обещал ему:

— Вас устрою — вернусь за ней или пошлю кого. Чего ты бесишься? К хорошему человеку идет, надо ей. Не твое дело — зачем.

К этому времени мы уже покинули степи. Частыми стали перелески, а потом хоть и небольшие, но уже настоящие леса. А между ними небольшими островками все еще — кусочки родной для меня степи. Уже вчера, мягко покачиваясь в скользящей по снегу повозке, я во все глаза разглядывала тесно стоящие стволы деревьев, переплетенные между собой голые ветки, неровные снежные сугробы под ними. На привале мне показали шишки, я узнала запах растертых между пальцами хвойных иголок, даже лизнула липкую живицу, выступившую из раны на коре дерева.

Высота деревьев пугала. Особенно кроны пушистых сосен, широко раскачивающиеся из стороны в сторону в один из ветреных дней. Но я уже потихоньку привыкла видеть настоящий лес, даже узнала названия некоторых деревьев. В таком же вот лесу, прямо возле небольшого, вытянутого в длину озера и должно было находиться жилище старого ведуна.

Я быстро шла по узкой тропе, выбитой конскими копытами. Налегке да по шершавому насту, идти было легко и весело. В этом краю серые тучи не опускались так низко над землей, почти ложась на нее, как в степи. Сегодня они прятали солнце, но это не мешало мне радоваться тому, что я видела: чистому снегу с розовыми чешуйками опавшей коры на нем, хвойным лапам в снегу, свисту птиц, дробному и веселому частому перестуку, разносившемуся по лесу. Я полной грудью дышала свежим, немного влажным воздухом. Срывая на ходу, жадно нюхала хвоинки и спешила туда, где неожиданно скоро найду помощь, так нужную мне.

На Микея я совсем не сердилась, скорее, была недовольна собой. Человек проявил заботу, побеспокоился обо мне, а я фыркнула… значит, только подтвердила что и правда — глупая и мелкая. А обиды за ту ночь не было совсем.

Тут нужно было понимать, что такое жизнь в неспокойном приграничье, где все мы жили в постоянном страхе перед набегами степняков. Надежду на то, что выживем, давала только крепость со стражниками. В наших глазах они были единственными защитниками и спасителями. Таковыми и являлись, а потому заслужили прощение и не за такое.

И ласку женскую, что тайком дарили им наши девки и бабы, тоже заслужили. Потому что многие воины жизнями своими расплатились за нее. И не выгонят родные из дому толстую Сташу, даже если узнают — пожурят разве. А втайне еще и гордиться будут — сам командир позвал, другие женихи должны оценить это. Конечно, деревенские сплетницы осудят, разговоры будут, а может уже и нет — последний набег стал новостью поважнее.

И Микей свои раны получил, спасая и меня тоже. Так и что с того, что рукой потянулся — не покусал же? Потерпела бы… это малая награда ему. Вот только противилось что-то этому, не хотелось терпеть, а радости хотелось от мужской ласки. Знала уже, как оно — когда такая же крепкая и сильная рука не чужая, а любимая, почти родная…

Они оба видные, веселые, — и Микей, и Хоразд. Раньше я бы нечаянно задумалась, помечтала, а сейчас уже не могу — мужней женой себя чувствую. То ли слова бабки Мокреи сказались, что как невесту меня собирает, то ли мое обещание, данное ему и не отринутое им… Но ту ночь я ощущала своей свадебной и за столько счастья, что подарил он мне, верность будет совсем небольшой платой.

Так же хранили свою любовь, и оставались верны ей всю свою жизнь и бабушка с мамой. И, насколько я знаю, не жалели об этом ни мгновения. Только вот рождались от этой любви в нашей семье одни дочки — проклятию нужно было кем-то кормиться. Оно крепко вцепилось в наш род и об этом знали все в селе, а потому и обходили парни стороной наш дом. Все равно же оно не даст быть ни с кем, да и дитя чужое мало кто примет с радостью.