Мировые загадки сегодня - Адабашев Игорь Иванович - Страница 4

В своем основном, 1200-страничном, труде — «Общая морфология организмов» Геккель впервые в мировой науке теоретически обосновывает неизбежность существования в глубочайшей древности обезьяночеловека, которого называет питекантропом. Какой вызов церковникам. Это же потрясение основ религии! Даже сам Дарвин не рискнул прямо заявить об этом в своей книге о происхождении видов. Великий ученый ограничился лишь намеком: «Это бросит свет на происхождение человечества и на его историю».

События разворачивались дальше. Тактический ход с «культуркампфом» постепенно выполнил свое назначение и был отброшен вместе с цветистыми фразами и пустыми обещаниями. Германская буржуазия, добившись твердой политической власти, стремилась теперь к закреплению своего господства.

Вполне закономерно, что рост германского капитала привел к резкому обострению социальных противоречий, усилению классовой борьбы. Отношение к науке становится иным: буржуа нуждаются в науке, но они боятся ее. Материалистическое мировоззрение подтачивает основы религиозных догм, а церковь так же верно служит буржуазии, как ранее она прислуживала феодализму.

И вот в последней четверти прошлого и в начале нынешнего века в Германии пышно расцветают, расползаясь затем по всему миру, идеалистические философские учения, возрастает влияние идеализма и поповской мистики на естествознание.

Геккель видел эту, по его выражению, «победу папизма», горячо возмущался поведением власть имущих, печати и части ученых. Но… до конца своих дней он сохранил наивную веру в Бисмарка, государственного деятеля, который якобы «недостаточно оценил… бесконечное лукавство и вероломность» церкви и «вынужденно» отступил перед «легковерием необразованных католических масс». Геккель продолжал отстаивать «культуркампф», когда вчерашние союзники не только отказались от этого движения, но и стали его рьяными противниками. Сам он в 1910 году открыто порвал с религией и церковью.

Отход многих ученых от материализма, от того самого материализма, который позволил кое-кому из них сделать величайшие открытия, нельзя свести только к перемене экономического положения буржуазии и ее политической тактики, ликвидации «культуркампфа» или к личным буржуазно-классовым интересам ученых. Так же как нельзя свести все к одним лишь «безумным» открытиям, поставившим с ног на голову классические, твердо господствовавшие в науке положения. В реальной жизни это выступало сообща, взаимопроникало.

В силу специфики естествознания, которое все более складывалось в систему точных наук, эти ученые, исследуя реальную природу и открывая в ней объективные закономерности, не нуждающиеся для своего объяснения в чудесных, сверхъестественных силах, непроизвольно, стихийно приходили к материалистическому мировоззрению в процессе своей научной деятельности. Это в определенной степени (и не всегда равноценно) относится к плеяде крупнейших русских ученых — Бутлерову, Менделееву, Павлову и Вернадскому.

Наука по самой своей сути всегда материалистична. Ведь перед ней стоит задача объективного познания законов природы. Это зачастую приводит к парадоксальному положению, когда отдельные ученые, на словах выступая против материализма, фактически делали определенный вклад в развитие материалистического мировоззрения. К сожалению, некоторые ученые, порой весьма талантливые и эрудированные, но стоящие на неправильных философских позициях, не могут преодолеть всех трудностей, которые выдвигает на их пути жизнь.

Так, в частности, случилось с Рудольфом Вирховом. Да, да, с тем самым неистовым Вирховом, который когда-то изгонял потусторонние силы и прочую чертовщину из жизненных процессов организма. Тот самый «человек разума, рационалист», смущавший молодого Геккеля воинственным материализмом, теперь столь же пламенно доказывал незыблемость «высшей силы духа» и проповедовал зыбкость человеческих познаний.

Открытый разрыв между учителем и бывшим учеником произошел в 1877 году на Мюнхенском съезде немецких естествоиспытателей и врачей. Тогда Вирхов впервые публично высказался против дарвинизма. Между прочим, это отступничество типично и показательно. Когда-то Вирхов пришел к материализму в результате изучения межклеточных процессов и самих клеток путем точно поставленных опытов. Объективные научные данные, полученные Вирховом, наглядные и неопровержимые, принесли ему мировую славу и неизбежно привели его в лагерь материализма. Теперь же Вирхов шел не от объективного эксперимента, а от отвлеченных рассуждений, основанных на традициях и приверженности установившимся понятиям. Поэтому его критика Дарвина была фактически голословной и неубедительной.

Перерождение взглядов Вирхова, характерное для многих буржуазных ученых, также во многом зависело от социально-классовых интересов. Возражая Геккелю, предложившему преподавать дарвинизм в школе, Вирхов долго рассуждал о якобы «недоказанности» этой теории, о ее недопустимой атеистичности и затем заявил, намекая на Парижскую коммуну: «Кроме того, на нее опираются социалисты, наделавшие так много неприятностей в соседней стране…»

Прошло три года. В 1880 году на заседании Берлинской Академии наук с речью «Семь мировых загадок» выступил крупный немецкий физиолог Эмиль Дюбуа-Реймон. Его выступление было, можно сказать, «программной речью». Используя все последние научные достижения, все «безумные» открытия, ломающие старые логические построения, он попытался доказать принципиальную непознаваемость мира.

В своей речи Эмиль Дюбуа-Реймон сформулировал следующие семь труднейших проблем познания, «семь мировых загадок»: 1) сущность материи и силы (энергии); 2) происхождение движения; 3) возникновение жизни; 4) целесообразность в природе; 5) возникновение простейших ощущений и сознания; 6) разумное мышление и происхождение тесно связанного с ним языка; 7) вопрос о свободе воли.

Докладчик утверждал, что из этих семи мировых загадок три, а именно первая, вторая и пятая, являются для человеческого разума вечно неразрешимыми и полностью трансцендентными, то есть находящимися за пределами сознания, непознаваемыми. Три других загадки — третья, четвертая и шестая — очень трудные, но познаваемые. По поводу седьмой загадки ничего определенного сказано не было.

Эрнст Геккель воспринял речь Дюбуа-Реймона как акт предательства истинной науки, как перебежку в стан врага одного из вчерашних своих союзников. (Справедливости ради следует отметить, что именно Дюбуа-Реймон понимал под познаваемостью. В речи, произнесенной еще в 1872 году, он так сформулировал свою позицию: познание природы — «это сведение естественных процессов к механике атомов». При таком понимании познания мы, конечно, согласимся, что, скажем, ощущения и сознание действительно вряд ли можно свести к механике атомов.) В 1899 году Геккель выпускает книгу «Мировые загадки», где показывает, как природа в своем развитии опровергает агностицизм и пессимизм Дюбуа-Реймона. Любые загадки, поставленные природой, наука в состоянии разгадать, — таков вывод Геккеля.

Однако, не владея в должной степени материалистической диалектикой, находясь на довольно шатких и противоречивых философских позициях, Эрнст Геккель, с его, по меткому выражению В. И. Ленина, «стыдливым материализмом», не смог понять, что начавшийся в Германии в конце XIX века отход буржуазных ученых от материализма к идеализму, перемирие, а затем союз с духовенством, укрепление религиозно-идеалистического мировоззрения были вызваны объективными особенностями развития человеческого общества.

Глава 2

БЕЛАЯ ЗВЕЗДА ПОЗНАНИЯ

то лет отделяют нас от дней, когда Эмиль Дюбуа-Реймон провозгласил ряд основных научных проблем вечными неразрешимыми «мировыми загадками», а Эрнст Геккель показал несостоятельность этих утверждений. Время вынесло свой приговор. То, что казалось непознаваемым, стало яснее и понятнее. С другой стороны, возник целый рад новых, принципиально важных, сложнейших научных проблем. Мы можем их назвать «мировыми загадками» второй половины XX века. Хотя, точнее говоря, новые «загадки» — это в основном те же старые проблемы, но рассматриваемые на новом уровне, более углубленно и комплексно.