Грозный идол, или Строители ада на Земле
(Собрание сочинений. Т. III) - Эльснер Анатолий Оттович - Страница 10

— К Дереву совещания, милые человеки, к Дереву совещания!

— Вот диво-то! — раздавались голоса с разных сторон.

— Откель звон-то идет — не понять.

Пробегающие люди в ответ на это выкрикивали:

— Теперь завсегда звоном будем вас созывать, милые человеки. Идите же, идите — старики, женщины, дети. Сам прадедушка Демьян речь будет держать.

— Что ж, хотя и Демьян, — громко проговорил высокий человек, ударяя по голове рукой, чтобы удобнее на ней сидела соломенная шляпа, — мы не невольники, хотим — будем слушать, не хотим — нет. Это овец так свирелью зазывает пастух. Вот я и не пойду, коли так.

Он упрямо топнул ногой и скрестил на груди руки.

— Ну, милый дядя Вавила, чего там, уж пойдем, — проговорила высокая девушка и, проходя мимо Вавилы, шутливо хлопнула его по плечу. Потом она обернулась и, маня его добрыми глазами, вкрадчиво сказала: — Пойдем, — а там вместе будем.

Великан Вавила покорно шел за ней, а она оборачивалась и все улыбалась.

Люди шли по всем направлениям — старики, молодые люди, женщины, дети. Мучимые любопытством, о чем будет говорить дед Демьян, они нехотя выслушивали людей, протестующих против такого нововведения — созывать их звоном.

— Да, ну уж нечего, — проговорила Катя, перебивая слова влюбленного в нее парня с черными усиками.

— Что мы, невольники, что ли, сзывать нас звоном? — угрюмо проговорил парень.

— А я в тебя розу брошу, — проговорила она со смехом и бросила розу в его лицо.

— Ой, не приставай, Никита, — раздался девичий голос в другом месте, — а то вот тебе, вот…

Говоря это, девушка начала бросать в лицо обнявшего ее молодого человека цветы.

Со смехом и разными шалостями обитатели Зеленого Рая быстро подвигались к Дереву совещания.

— Эй, человеки милые, что это такое, что это такое! — раздался громкий голос Вавилы, который раньше других, дойдя до дерева, остановился под ним с видом удивления, созерцая поразивший его предмет.

Прежде под этим деревом ровно никаких вещей не находилось, теперь было не то: около колоссально широкого ствола стояла огромная, в сажень высоты кукла с безобразным и глупым лицом, с венцом на голове, изображающим сияние, с золотой звездой на лбу и с протянутыми вперед руками, ладонями вверх. Под ногами куклы была картина, изображающая пламя, в котором светились голые тела с мученическими лицами. Высоко, между ветвями, висел колокол со спускающейся книзу веревкой, которую кто-то тянул, и колокол все еще продолжал звонить. Поодаль от куклы стояло грубо сделанное кресло, напоминающее трон.

Собравшись огромным полукругом, обитатели Зеленого Рая долго стояли, не двигаясь, с устремленными на куклу глазами: вид этой куклы слишком их поразил. И вдруг среди полной тишины раздался взволнованный женский голос, прозвучавший как-то пророчески:

— Алешенька, милый… не будет больше радости в Зеленом Раю, и счастье наше улетит к ангелам… Смотри, это пугало со звездой на лбу протянул руки… он будет вытаскивать монеты из карманов, выпивать кровь из тела и разбивать счастье и радость… Как безумные станут жители Рая… Как юродивые будут молиться, не зная кому, и кривляться, и воздыхать, и в душе поселятся ехидны… Господи, вижу тучи на небе, хотя оно ясно, слышу причитанье из домов и безумные пляски…

Говоря последние слова, Груня, около которой стоял Алексей, охвативший руками ее талию, стояла с запрокинутой головой и с глазами, устремленными на небо. Лицо ее сделалось бледным, и она вздрагивала с головы до ног.

Обитатели Зеленого Рая, выйдя из своего оцепенения, смотрели теперь то на куклу, то на странную девушку, совершенно не понимая значения ее слов.

— Какие дивные слова!.. Мы не боимся куклы, — стало раздаваться с разных сторон.

— Грунечка, милая, ты насказала неподходящие слова, — проговорил Алексей, нежно проводя рукой по ее волосам.

— Чудная она у тебя, Алеша, — раздался чей-то голос, в то время как другие крестьяне с негодованием заговорили:

— Не надо бы ей такое несуразное болтать. Кукла — кукла и есть. Шутник какой-то выставил ее под орешником нашим… Оно и хорошо — пугать воробьев будет чучело…

В другом месте кто-то закричал:

— Человеки милые, может, и вправду она вредная какая — кукла-то, так мы ее поволочем к берегу, да в море…

— В море, в море! — дружно подхватили голоса, и десятки рук протянулись уже было к кукле, как в этот момент произошло совершено ошеломившее всех «чудо».

Раздалось какое-то зловещее шипение, кукла задвигалась, и вслед за этим откуда-то снизу, где было изображение ада, показались два маленьких черных человека, или, правильнее, два черта с белыми глазами и с длинными бичами в руках. Бичи со свистом пронеслись в воздухе, со страшной силой хлестнув по протянувшимся к «святыне» рукам, и с быстротой мысли снова скрылись в свой «ад».

Толпа в испуге метнулась прочь от дерева, в то время как несколько человек завопили от боли.

Обитатели Зеленого Рая снова стояли неподвижно, совершенно ошеломленные удивлением и ужасом, и только несколько человек отчаянно вопили от боли, подымая над головой дрожащие, сочившиеся кровью руки, по которым пробежал бич «чертей».

— Чудо! Чудо! — громко прозвучал чей-то голос, по-видимому, изошедший из ствола Дерева совещания, но и это не вывело людей из состояния оцепенения.

Прошло довольно много времени, но они продолжали стоять неподвижно, с тупо и бессмысленно устремленными глазами на куклу. Вдруг опять раздался громко прозвучавший таинственный голос:

— Великие начальники идут, великие начальники и власти Зеленого Рая.

Все они так были ошеломлены явлением «чуда», что даже это жгучее для свободных граждан Зеленого Рая оскорбление не вызвало в них гнева, и они только, оторвав свои взоры от куклы, стали смотреть на показавшуюся в отдалении процессию.

Впереди всех медленно двигался, делая маленькие шаги, сгорбившийся дряхлый старик с длинным, доходящим до головы, жезлом в руках и в голубой мантии. На голове его сиял какой-то венок со звездой посредине, и от этого венца падали книзу снежно-белые волосы, достигая концами до длинной, белой, как снег, бороды. Влево и вправо от него, гордо выпрямившись, шли его два старших великана-сына. У Василия на плече блистал маленький топор, а у Петра было другое отличие: его грудь была накрест перетянута двумя широкими красными лентами. Сзади шел третий великан — Парамон, но сразу его трудно было узнать, так как он был одет в черное монашеское одеяние, с черным клобуком на голове и, как всегда, с палкой в руке.

Крестьяне продолжали стоять неподвижно, так как от одного удивительного зрелища переходили к другому. Процессия, между тем, приближалась.

— Нет, человеки милые, — проговорил вдруг Вавила, выходя из оцепенения, — или мой рассудок свихнулся и глазам моим кажется, чего нет, или нас, свободных человеков, оскорбляют злыми шутками… и даже бьют… Что это дед Демьян куражится в одежде, смеха достойной… что за колокол, что за кукла такая… в посмеяние нам…

Едва он проговорил это, как из глубины дерева послышалось зловещее шипение и потом что-то захохотало, заохало и засвистало.

Вавила испуганно отскочил, сделавшись почти таким же белым, как и его рубаха, а высокая девушка с добрым лицом, стоящая рядом с ним, поспешно стала отводить его еще дальше.

— Вавилочка, милый, вишь, хохочет дерево… духи там… Ох, как страшно!.. Уж молчи лучше и пойдем со мной… Так и быть, уж позволю тебе… что ты больше всего любишь…

В добрых голубых глазах девушки светилась ласка, но губы были бледны и исказились в выражении ужаса. Видя, что Вавила продолжает стоять на месте, она, охватив его шею руками, снова повторила шепотом, чтобы никто не слышал:

— Что больше всего — уж позволю тебе…

Вавила продолжал стоять неподвижно с глазами, устремленными на куклу, откуда все еще слышался свист и оханье; но не только он — решительно все обитатели Рая стояли, не двигаясь, с бледными лицами и глазами, устремленными на подошедшего к дереву Демьяна с сыновьями.