Дорога длиною в жизнь - Людников Иван Ильич - Страница 1

ОГНЕННЫЙ ВИХРЬ

В феврале сорок первого года сменилось руководство Киевского Особого военного округа. Командующим был назначен М. П. Кирпонос. Я его знал по казанскому училищу, где он был начальником, а я преподавал тактику. Забегая чуть вперед, скажу, что Кирпоносу я обязан жизнью. Когда меня, тяжело раненного, доставили в окруженный немцами штаб Юго-Западного фронта, Кирпонос приказал вывезти меня из окружения на последнем самолете По-2. А весной сорок первого года, за шесть месяцев до своей трагической гибели, Кирпонос вызвал меня из Житомира в Киев для назначения на должность командира дивизии. В мобилизационном отделе штаба округа мне сказали:

— Ваша дивизия вон в том углу, забирайте.

Поднимаю с пола опечатанный мешок с биркой «200 сд. Почтовый ящик 1508». Содержимого в мешке немного. Кто-то даже пошутил:

— Не шапка Мономаха…

Срок формирования новой дивизии был жестким. Вместе с командным составом прибывало пополнение бойцов из переменного состава. Обычно их призывали на переподготовку после уборки урожая. Мы и этот факт расценили как признак приближавшейся грозы.

16 июня командиров дивизий второй линии вызвали на оперативно-тактические сборы в Житомир. В штабе 36-го стрелкового корпуса мы узнали, что сборы внезапно отменены, а офицеров штаба округа срочно отозвали в Киев. Командующий округом приказал нам возвращаться в войска и ждать указаний. Объявил нам об этом полковник Рогачевский, начальник оперативного отдела штаба корпуса. Все разошлись, а меня Самуил Миронович немного задержал. В 1924 году в одесской пехотной школе, где я учился, он командовал курсантским взводом, и нам было что вспомнить.

— Не забыл, Иван, — спросил Рогачевский, — как в лаптях совершали боевой марш на границу под названием «Наш ответ лорду Керзону»?

— А шут с ним, с Керзоном!

Мне было не до английского лорда, и я подвел Самуила Мироновича к большой карте, на которой были заштрихованы целые государства, оккупированные гитлеровской армией, и районы сосредоточения гитлеровской армии в Восточной Польше.

Директивой штаба округа от 16 июня 1941 года 200-й дивизии предписывалось в полном составе, но без мобилизационных запасов, 18 июня в двадцать часов выступить в поход и к утру 28 июня сосредоточиться в десяти километрах северо-восточнее Ковеля.

Провожать дивизию вышло все население городка. Самые горячие заверения, что идем на учение, не могли утешить наших матерей и жен. Предчувствие близкой беды их не обмануло.

Целуя жену и сынишек, я почти не сомневался, что ухожу на войну.

В ночь на 22 июня дивизия совершала четвертый переход.

Начали мы его раньше, чем рассчитывали. Днем прошел сильный дождь, появился туман. Это позволило выступить вскоре после полудня. Поэтому и закончить переход рассчитывали раньше намеченного. Все мы радовались предстоявшей дневке, на которой можно будет дать бойцам хороший отдых после марша. Когда головные части дивизии вышли к селу Степань на реке Горынь, я вместе с комиссаром Прянишниковым и командующим артиллерией Леоновым выехал вперед, к реке Стырь: там намечалось расположить людей на отдых.

Около трех часов ночи послышался нараставший гул самолетов. В темноте нельзя было определить их принадлежность. Но почему самолеты идут с запада на восток?.. И звук у них необычный. Наши ТБ-3 так не воют.

Через полчаса дивизия подошла к переправе. Марш близился к концу, а люди не чувствовали усталости — бодрила предутренняя прохлада.

Снова послышался нараставший гул самолетов. В небе уже посветлело, и с помощью бинокля я точно определил: над нами бомбардировщики Ю-88. Хорошо были видны немецкие опознавательные знаки.

«Юнкерсы» нас не бомбили. Полагаю, они имели другую задачу: нанести удар по глубоким тылам. Но вскоре донесся гул близких разрывов — вражеские самолеты все же атаковали колонну нашего 661-го стрелкового полка. Этот зловещий сигнал заставил меня отдать частям приказ организовать противовоздушную оборону, вырыть щели, замаскировать материальную часть, выделить сторожевое охранение.

Докладываю комкору А. И. Лопатину, где мы находимся, и жду указаний. Лопатин ответил, что еще не разобрался в обстановке, так как связь с командующим 5-й армией, в состав которой входит корпус, пока не установлена.

И все-таки генерал Лопатин информировал меня о том, что произошло. Сегодня в четыре часа утра фашистская Германия своими сухопутными войсками перешла нашу государственную границу от Балтики до Карпат. Идут сильные бои. Обстановка сложная и во многом неясная.

Еще через день у большого леса мы встретили семьи пограничников. Ко мне явился легкораненый командир с пограничной заставы Устилуг. Ему поручили сопровождать в тыл женщин с детьми.

Пограничник рассказал о недавних событиях на своей заставе.

В субботу 28 июня, в тот самый день, когда предполагалось завершить марш 200-й дивизии к Ковелю, мы вели бой на реке Стырь в районе Рожище.

— А помните, Иван Ильич, бой под местечком Рожище? Помните командира 648-го стрелкового полка Леонида Савельевича Алесенкова.

С этими вопросами недавно обратился ко мне ветеран 200-й дивизии, бывший артиллерист лейтенант Петр Малиновский.

Да разве первый бой когда-нибудь забудешь!

Это произошло днем. Находясь в полку Алесенкова, я впервые увидел развернувшихся в цепь солдат гитлеровской армии. Четыре роты, поддерживаемые двумя артиллерийскими дивизионами, наступали с плацдарма на восточном берегу реки Стырь. Немцы шли не сгибаясь, не оглядываясь и стреляли на ходу из автоматов. Да и чего им, теснившим одну обескровленную роту, было опасаться? Мы в тот день только выходили к передовой, чтобы сменить части 27-го стрелкового корпуса, и предполагали, что смену проведем ночью.

Наблюдательный пункт майора Леонида Алесенкова был расположен у разъезда 305-й километр. Этот разъезд, как потом показали пленные гитлеровцы, им приказали захватить до наступления темноты.

Увидев меня, когда я подходил к наблюдательному пункту, Алесенков воскликнул:

— Товарищ полковник, в самый раз контратаковать! Один мой батальон изготовился, другой на подходе. Разрешите?

Связываюсь по телефону с командиром гаубичного полка, ставлю перед ним задачу и приказываю трубку от уха не отнимать — ждать команды.

Не более четырехсот метров отделяло нас от вражеской цепи, когда на нее обрушился огонь. Взвилась ракета — сигнал для контратаки, — и полк Алесенкова двинулся вперед.

Немцы поняли, что дело дойдет до рукопашной, и стали пятиться. Помню, они все оглядывались. Не иначе надеялись увидеть за спиной свои танки. Но там их не было. Опасаясь поразить своих, молчала немецкая артиллерия. И тут грянуло мощное «ура». Гитлеровцы в панике побежали. До Стыри добрались немногие. Через час Алесенков докладывал: «Противник сбит с плацдарма у железнодорожного моста через Стырь».

Чем примечательна наша первая победа под Рожище, столь незначительная в масштабе боевых действий, развернувшихся на широком фронте от Баренцева до Черного морей? Перед войной 200-я дивизия пополнилась призывниками из недавно освобожденной Ровенской области, где вражеские лазутчики распространяли панические слухи, пугая малодушных непобедимостью немецкого оружия. Полк Алесенкова показал всем частям дивизии да и ее соседям, что не так страшен черт, как его малюют, что врага можно остановить, гнать и уничтожать.

А сдавались фашисты в те дни редко, и пленные вели себя на допросах вызывающе. Мне особенно запомнился наглый тип — первый немецкий подполковник, плененный разведчиками 200-й дивизии. Он потребовал, чтобы я наказал разведчиков, не проявивших достаточной вежливости, когда тащили его через болото. Никаких показаний пленный так и не дал, а в ответ на наши вопросы прославлял «великую Германию и ее фюрера». К слову сказать, наша разведка постоянно испытывала в тот период нужду в «языках».