Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 51

Опустившись рядом на колено, Амир не торопился его будить, вглядываясь в расслабленные, необыкновенно открытые сейчас черты — что ты видишь в это мгновение, кальби, что твоя улыбка, как солнечный луч среди холодных скал на дне ущелья?

Каким бы сильным духом и телом не был человек, но бывают моменты, когда в заботе нуждается каждый. Даже не подозревая, к чему приведет, его поступок, Амир убрал свиток, а затем, улыбнувшись пристально наблюдающей за ним пантере, осторожно снял с ног юноши шитые бисером туфли. Распустил шнурки, которые могли бы помешать и стеснить его, разомкнул и вынул из волос заколку, расправляя густые пряди. Аккуратно поддев руки, поднял Амани, так же как и вчера относя его на кровать и укладывая.

Покрывало ресниц чуть дрогнуло, но даже увидев над собой князя, Аман лишь вздохнул, по-прежнему улыбаясь продолжению своего сна… Сердце в груди сжало. Быстро сбросив с себя все лишнее, мужчина лег рядом, и юноша, не просыпаясь, придвинулся к нему, устраиваясь поудобнее желанных объятиях. К чему просыпаться, если сновидения так сладки?

Однако все имеет свое окончание и вполне понятно, что в отличие от князя, не сомкнувшего глаз едва ли не полночи, на этот раз Амани встретил новый день первым. Он с изумлением обнаружил, что почти раздет и вольготно расположился на обнаженной груди спящего мужчины, закинув ногу ему на бедра, Амир крепко прижимал его к себе у поясницы, а вторая его рука накрывала ладонь юноши. Но… но… но вчера… — Аман замер, словно у него к шее было приставлено острие кинжала, понемногу осознавая, что произошло.

Что-что! Травки оказались коварными — вот что, и в облаках витать надо меньше! А Амир… он… Ооо!

Он не сразу понял, что с ним, почему очертания комнаты в предрассветной дымке расплываются еще больше, только плечи вскоре начали вздрагивать.

— Нари? — мужчина спал чутко.

Слезы прорвались еще сильнее, как юноша не пытался их удержать, выворачиваясь из рук.

— Нари, что с тобой? Что случилось? — всерьез испуганный неожиданными, необъяснимыми слезами своей неукротимой и довольно-таки колючей звезды, Амир тщетно пытался добиться хоть сколько-нибудь внятного ответа, а когда это не удалось, прижал его к себе, шепча в растрепанные кудри, что все хорошо. — Успокойся, хаяти, драгоценный мой… Я с тобой!

От последних слов, юноша буквально зашелся в рыданиях, уткнувшись лицом в раненное плечо князя.

— Нежный мой…

Амир пытался успокоить его ласковыми поцелуями и прикосновениями, и мало-помалу слезы иссякли. Только тогда мужчина отпустил любимого от себя.

— Ты в порядке?

Аман вздохнул, промокая пальцами мокрые дорожки, и со стыдом за свою истерику отвел глаза:

— Не знаю… — тихо признался он, — я никогда раньше не плакал.

Горло перехватило, Амир бережно собрал губами последние капли с его ресниц:

— Значит, тебе это было нужно.

Юноша вскинул на него взгляд, но не нашелся с ответом, поэтому просто вернулся в кольцо надежных рук.

— Сколько ты за меня заплатил? — тихий вопрос, заданный голосом, в котором уже было всхлипов, раздался внезапно, и заставил мужчину вздрогнуть.

Амир приподнялся, вглядываясь во все еще заплаканное лицо юноши, но не заметил ни вызова, ни злости, ни даже всегдашнего щита из упрямой гордости, если не гордыни… лишь странную задумчивую сосредоточенность во взгляде.

— Зачем тебе?

— Сколько? — настойчиво проговорил Аман.

— Много! — парировал в тон мужчина.

Кофейные глаза князя начали темнеть, но пока возможная гроза была еще далеко, Амани упорно повторил свои слова. Нависавший над ним Амир, слегка наклонил голову, так что упавшие на лоб пряди не позволили различить выражение его глаз, но ответил честно:

— Всю свою часть за тот поход, и… кое-что из хранилища… — внезапно тон его стал непривычно жестким, и мужчина веско завершил тему. — Если понадобилось бы — отдал больше! Или выкрал бы тебя.

У Амани даже дыхание прервалось от последнего признания. Он прислушался к себе: не так давно Аленький цветочек точно взбесился бы от подобного расклада, но после всего, что было между ними и есть сейчас — именно в этот день и в этот миг…

— Что если я однажды захочу уйти? — вырвалось само собой, прежде чем новая мысль успела оформиться.

Он почувствовал, как напряглось сильное тело рядом, с неосознанным полностью страхом утраты увидел, как до хруста сжались челюсти и до белизны губы, но — в первом луче рассвета, на перекрестье клинков ночи и дня — можно было быть лишь откровенным, и Амир это тоже знал.

— Ты уйдешь… — тяжело уронил мужчина.

Прозвучало четко и ясно, весомее, чем любая клятва.

И снова «но»! Почему-то услышав его ответ, юноша ощутил не столько торжество от осознания абсолютной своей свободы, тем более не азарт от возможности достичь возвышенного положения, сколько — необъяснимую, нелепую и никому не нужную обиду, которой трудно было найти оправдание.

— Но это не значит, что я не стану пытаться вернуть тебя обратно!

Низкие мурлычущие ноты сопроводил поцелуй у виска, поскольку, оказывается, несравненный Ас-саталь успел позорно уткнуться носом в подушку, и — такая же глупая и нелепая, как и предшествующая злость, на ярких волнующих губах немедленно проступила улыбка. Пьянящее чувство — быть тем, кого завоевывают, а не продают!

Не тем, чем пользуются, а тем, кого лелеют и берегут… и внезапно действительно захотелось быть нежным — только для него, с ним… Кончики пальцев сами по себе чертили на коже мужчины прихотливые узоры и остановились только у бинтов, не решаясь пока их коснуться.

— Если пожелаешь, — Амир зарылся в разметавшиеся волны черных волос, одновременно предусмотрительно сжимая юношу так, чтобы лишить его любого намека на сопротивление, — украду прямо сегодня!

И приблизившись к губам, чтобы смешалось само дыхание, спросил:

— Хочешь, проведем этот день вдвоем?

В черных глазах бесчисленным отражением переливалась утренняя звезда, а в карих — уже золотом пылал рассвет…

— Да! — просто выдохнул Аман.

Словно сдвинулась какая-то незримая ось мироздания, меняя знакомые до мелочей очертания предметов и смысл событий. То, что раньше казалось незыблемым, вдруг покачнулось, дрогнуло, сорвалось и покатилось в пыль, как изъеденный червями прогнивший плод. Амани не хотелось сейчас думать об этом, о своих недавних слезах, о том, что они значили, и что Амир сделал для него в тот миг: на это еще будет время.

Сейчас — он желал просто жить, дышать, наслаждаться каждой минутой радости, пронизывающей все вокруг подобно золотым лучам солнца и звенящей прозрачным горным ручьем… Аман даже не стал спрашивать, куда и зачем они направляются — похищение, так похищение, да и усилий, чтобы приноровиться к Иблису, для настолько «опытного» наездника как он, требовалось еще много.

Несмотря на вредную бестию, доставлявшую немало хлопот в пути, спроси его кто — юноша не смог бы назвать еще какой-нибудь момент в своем прошлом, когда ему было так хорошо и легко, как рядом с Амиром! Было неловко и странно, позволять кому-то, причем тому, от кого напрямую зависит твоя судьба, — увидеть, что в чем-то он может быть неопытен и неумел. Слаб и уязвим… Только теперь, превосходно разбираясь во всех возможных постельных тонкостях и хитростях — неожиданно узнать колдовское очарование и силу случайных прикосновений, как например, когда князь помогал своему Нари впервые самому седлать нетерпеливого жеребца!

А после чувствовать, как с головой тонешь в огненной купели взгляда мужчины, полного горделивым восхищением, — почему?! Просто потому, что ты — есть… Аман впервые не понимал, как ему нужно вести себя и следует поступать, поэтому с осторожной готовностью передал все в надежные руки своего повелителя.

И не пожалел! Юноша искренне наслаждался обычной прогулкой, полюбовавшись издали мощными бастионами Мансуры и разломами скал, постепенно переходящими в бесконечное царство пустыни. Конь пока слушался его, и Амани не удержался, пустил его вскачь к самому горизонту, где слепящая синь сливалась с белой рябью песков… Правда, почти сразу он вернулся к остановившемуся на бархане князю, но Амир, видимо, как всегда лучше него самого понимал, что происходит с бывшим мальчиком-наложником, поэтому смолчал, только покачал головой в ответ на чуть смущенную улыбку в черных глазах возлюбленного.