Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 49

То, что юноша возбужден, откликается искренне, уже не полностью владея собой, не вызывало никаких сомнений. О чем-то задумываться, и играть в верю — не верю тоже становилось все труднее… Чуть придерживая любимого, Амир целовал его стянутые лентой запястья, ловил губами кончики вздрагивающих тонких пальцев, целиком зацеловал след от зубов пантеры на предплечье и шрам на груди — каждый раз при взгляде на него холодело сердце, что его драгоценный упрямец мог умереть, и они бы так и не узнали друг друга…

Он не лукавил, когда говорил, что запомнит, что нравится юноше: Амани нравится, когда целуют шею и ласкают соски? А ему нравится, когда его строптивая звезда так стонет от наслаждения! К тому времени, как мужчина добрался до впадины пупка, юноша был готов разрыдаться… А когда ощутил прикосновения губ к члену, то почувствовал, что вот-вот сойдет с ума!

— Господин!!! — но ноги были крепко прижаты, а руки связаны.

— Еще раз назовешь господином, — вкрадчиво пообещал Амир, — завяжу и рот.

И вернулся к своему занятию. Амани выгнулся и с жалобным криком кончил.

— Нари, — уже серьезно говорил мужчина, нежно гладя вздрагивающие лопатки, прижавшегося к нему потрясенного юноши, — Аллах создал тебя целиком, а не какую-то часть по отдельности, и создал прекрасным. Тоже целиком. Почему я должен брезговать какой-то частью твоего тела и лишать нас обоих того, что приносит радость? Эта ночь и эта постель только наша, и никому больше в ней нет места… тем более святым мужам и их книгам. Иногда ты стыдливее девственницы, пламенный мой цветок!

Юноша, уткнувшийся ему в плечо и млевший ласк, неожиданно фыркнул:

— Ты все-таки варвар, господин мой!

— Разумеется! — смеющийся Амир опять уложил его на спину, заглядывая в черные очи, подрагивающие как озерная гладь от ветра, и низко шепнул. — Дикий необузданный горец… Не жди пощады!

Аман развел ноги и качнул бедрами, потеревшись о угрожающе упиравшееся в него орудие. Это трудно было принять за намек, но мужчина входил в него осторожно и медленно. Амани не ждал чего-то феерического — он испытал оргазм только что, и приятная дрожь еще сотрясала тело… Но мужчина входил все глубже, резкими толчками вонзаясь в жар упругой плоти и действительно не собирался щадить своего возлюбленного, целуя колени оказавшихся у него на плечах ног.

Увы, собственное окончание наступило слишком быстро из-за долгого ожидания. Однако любоваться, как юноша всхлипывает и начинает беспомощно кусать пунцовые губы, если пощекотать у него головку подушечкой, как стонет и мечется, если сжать член, гладкую мошонку, перекатывая яички, бьется и кричит, когда кончики пальцев щекочут крохотный бугорок внутри разгоряченного тела… доставляло не меньшее удовольствие!

— Мой!!! — голос больше напоминает низкий звериный рык.

И Аман не протестует, он покорнее ленты, по-прежнему стягивающей запястья над головой, лишь бы слышать заклятье, страшнее и вернее которого не отыскать и в легендах:

— Амани! Амани… Мой… Мое ярое пламя, моя ясная звезда… — и каждое слово из него причудливым узором выжигается прикосновением губ…

Ягодицы горят под ладонями, ночь катится под откос огненным колесом. По угрозой смерти юноша не смог бы объяснить как, когда и почему он вновь подается вперед, толкаясь в ладонь, обхватившую его напряженную плоть, и сразу назад, насаживаясь на заполнившую его без остатка твердь — до стона, до крика:

— Ами-и-ир! — вжимаясь потной спиной в его грудь, растворяясь в стальном объятии…

Время остановилось ради них двоих, и даже луна стыдливо прятала лицо, не желая своим серебряным лучом разбить творимое колдовство. Мужчина опомнился только тогда, когда после пятого, а то и шестого, сухого и мучительного оргазма — Аман даже не смог свести ноги. Серая дымка предупреждала о том, что вот-вот солнечный диск вынырнет из бездонного океана ночи и займет свое место на небосклоне…

И хотя тело юноши не несло на себе следов грубой похоти, у Амира впервые в жизни тряслись руки, когда он распускал пресловутую ленту, разминал пальцами и нежил губами ее исчезающие следы — он все-таки потерял голову! Не задумываясь, он поднял находившегося почти в обмороке юношу, закутав его в покрывало, и направился туда, где располагалось прекрасное средство от упадка сил.

Амани вначале не понял, что происходит, а потом с тихим вздохом просто опустил голову на плечо мужчины. Надо ли говорить, что еще никогда у него не было такой безумной и такой упоительной ночи? На руках его тоже несли впервые, даже из детства он не помнил о себе ничего подобного… В затуманенный разум почему-то пришло сравнение с полетом.

Прохладная вода приятно охватила измученное тело, убеждая в реальности происходящего. Собрав в тяжелый узел и аккуратно придерживая волосы юноши, чтобы они не намокли, другой рукой Амир осторожно обтирал его, смывая пот и следы их страсти. Пальцы бережно касались высокого лба и точеных скул, твердой линии подбородка, нехотя спустились ниже, к груди с горящими пунцовыми сосками, тщательно омыли вздрагивающий живот, послушно раздвинувшиеся бедра и ягодицы от липкого семени… Амани лишь тихонько охнул, когда рука мужчины опять дотронулась до его члена, а затем перешла к растянутому, опухшему анусу.

— Очень больно? — в голосе Амира отчетливо слышалось раскаяние.

— Нет… — почти беззвучно выдохнул Аман, качнув головой.

Он действительно не ощущал боли и вообще почти не чувствовал своего тела, способный только цепляться за его плечи и шальными, абсолютно пьяными глазами всматриваться в тепло мерцающие глаза мужчины, который сотворил с ним все это и продолжал творить дальше.

Обратно его тоже несли на руках, голова юноши покоилась на плече князя, а руки обвивали его шею, как будто не было ничего более естественного и правильного, чем держать его так.

— Прости, — сокрушенно произнес Амир, — я совсем измучил тебя… Слишком давно, слишком сильно желал тебя и потерял рассудок!

Амани не удержался и не открывая глаз, фыркнул в ответ:

— Кажется, я не был против в этом участвовать!

Последнее, что юноша услышал, прежде чем сдаться приятной истоме и погрузиться в сон, был смешок, за которым последовало легкое прикосновение губ.

Амир крепче прижал к себе драгоценную ношу и с замиранием сердца понял, что Аман заснул прямо у него на руках. Улыбаясь, потому что ничего не мог с собой поделать, он отнес юношу в его покои, бережно уложив на постель, откуда одним взглядом была изгнана наглая кошатина, от удивления похоже забывшая, что она вроде должна рычать и кусаться, и сам опустился рядом. Во-первых, во сне Аман так и не разжал рук, продолжая его обнимать, а во-вторых, ложе в княжеских покоях сейчас походило скорее на поле боя и мало располагало ко сну.

Амир лежал, пропуская сквозь пальцы черную прядку, слушая спокойное дыхание юноши, чувствуя тепло его расслабленного тела даже сквозь ткань наброшенной на себя галабеи, которую не стал снимать, чтобы не потревожить, разомкнув обнимающие его руки, — и понимал, что ради таких мгновений можно пойти на все…

«Мой! Любимый…» — ведь судя по всему, не говоря уж о последнем замечании, Амани до конца принял их связь и перестал изводить себя страхом и недоверием.

«Значит, мой…»

Это пробуждение было куда менее приятным, чем предыдущее, потому что еще не открывая глаз, юноша понял что лежит один, и Амира нет рядом, что необъяснимым образом испортило настроение даже прежде, чем Аман окончательно проснулся. Он едко напомнил себе, что привыкаешь к хорошему быстро, а потому это особенно опасно, и нет ничего необычного в том, чтобы просыпаться в одиночестве. Скорее вчера случилось волнующее исключение, а теперь все потихоньку должно войти в привычное русло, ведь князь уже добился своей цели, — то есть его, — утолил первый «голод», и вполне понятно, что страсти слегка поутихли. И без того, окончание вчерашней ночи было как в чудесной сказке… Однако все эти разумные доводы не отменяли непонятного разочарования, горечью разлившегося внутри и отравившего душу: вот так! Не настолько он и интересен оказывается…