Выйти замуж за злодея (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 21

   Оставить несчастного воина страдать от людского ханжества мне не позволила совесть. Ну и, может быть, желание мелко напакостить Богартам. Я чуточку помялась и ринулась к статуе. Сдирать розовое безобразие в прыжке, как это делал Ашер, когда прикрывал воину мужскую гордость, побоялась. Воровато оглядевшись вокруг, я приподняла узкую юбку и оперлась о постамент коленом. Раз! И носовой платок был сдернут. Воин вновь предстал в первозданном виде и услаждал женский взор не только чудовищной лопоухостью.

   — Так-то лучше!

   Аккуратно выпрямившись, я одернула юбку, подхватила ридикюль и с независимым видом, словно не совершила акта милосердия, вышла из зала.

   Все случилось в один момент! Краем глаза я заметила высокую фигуру, отлепившуюся от стены и сделавшую ко мне широкий шаг. На плечо легла тяжелая ладонь.

   — У тебя очень красивые ноги, — промурлыкали почти над ухом.

   От страха помутился рассудок. Не издавая ни звука, я размахнулась ридикюлем с увесистой книгой и со всей силы вмазала нападающему по физиономии.

   — Женщина, ты рехнулась?! — отпрянул лиходей, и в зале сами собой вспыхнули лампы. Помещение залил ослепительный свет.

   Тут ко мне вернулись сознание, зрение и способность соображать. Я замерла с занесенной над головой сумкой и уставилась на покалеченного Соверена Гарда, прижимавшего ко рту ладонь.

   — Соверен?

   — Ты там кирпич, что ли, носишь? — морщился он.

   — Какого демона ты меня пугаешь?! — завопила я, потрясая ридикюлем, и страшный крик эхом отразился от музейных стен. — Просила же не подкрадываться! Зачем до греха доводишь?!

   Я была готова огреть его второй раз исключительно ради закрепления мысли, что не стоит пугать хрупкую нимфу, в детстве безжалостно дралась с хулиганами, но Соверен убрал пальцы от лица… Нижняя губа оказалась разбитой до крови, а в уголке рта наливалась нездоровая красота.

   — Ой, у тебя… Ба-ба-батюшки, у тебя кровь! — мгновенно растеряв воинственный запал, пролепетала я и полезла в ридикюль за носовым платком.

   — Добить меня решила? — с подозрением предположил он.

   — Я бы с радостью, но боюсь измять «Домоводство»! — огрызнулась я и протянула розовый в белую клеточку клочок:

— Приложи к ране.

   — Это та тряпочка, которую ты сдернула с причиндалов статуи? — отшатнулся Гард.

   — Да брось, — полезла я к нему, чтобы промокнуть разбитую губу, — статуя каменная. Она не обидится. Давай кровь сотру.

   — Воздержись, — отказался он, ловко перехватывая мое запястье. — Я обязан сохранить самоуважение.

   На мой взгляд, мужчине, которому только что вмазали по физиономии ридикюлем, было поздно говорить о самоуважении, но я мудро придержала мысли при себе. И когда Гард не терпящим возражений тоном заявил, что мы немедленно уезжаем из музея, даже ерепениться не стала, а послушно зашагала рядом.

   При виде побитого хозяина Марк Тегу, встречавший нас возле экипажа, изумленно округлил глаза, но не позволил себе ни одного лишнего слова и быстро опустил голову. Видимо, догадывался, что первого, кто посмеет неловко покоситься или отвесить неуместное замечание, ждет неминуемый и очень быстрый расчет.

   — К дому госпожи Астор, — буркнул Соверен, забираясь в салон.

   Экипаж тронулся с места, а маг осторожно прикоснулся к разбитой губе и тихо зашипел от боли.

   — Мне правда очень жаль, — тут же объявила я.

   — Как нимфа может быть такой воинственной? — не удержался он от возмущения.

   — А нечего меня пугать!

   Неожиданно карета дернулась. Ридикюль, как живой, выскользнул из рук и плюхнулся Соверену на ногу. Он скривился.

   — Больно?

   Гард одарил меня хмурым взглядом, мол, ты издеваешься, девица, которую сейчас высадят посреди улицы и отправят домой пешком? Согласна, если бы мне на ногу неосторожно уронили том весом с кирпич, я бы воспользовалась темной магией и, не страдая муками совести, прокляла криворукую нимфу.

   За сумкой мы нагнулись одновременно и неизбежно на полпути встретились лбами.

   — Проклятье! — охнула я, откидываясь на сиденье, и потерла ушибленное место. В ярости сверкнув глазами, Соверен ткнул в мою сторону пальцем и… ничего не сказал. Но в этом красноречивом молчании прозвучало столько обидных комментариев, что хватило бы обругать половину острова Тегу.

   — Не смей шевелиться! — Подняв ридикюль, он присвистнул:

— У тебя там действительно камень?

   — Гранит домоводческой науки.

   — Ты никак задумала этой наукой кого-нибудь прикончить, — с такой серьезной миной, что не сразу разберешь насмешку, предположил Соверен. — Или просто готовишься стать идеальной домохозяйкой?

   Я даже не огрызнулась, просто насупилась. Пусть видит, гад спесивый, что обидел девушку до глубины души.

   Квартал на холме находился всего в пятнадцати минутах езды от музея. Когда экипаж остановился напротив дома, то, глядя на помятую физиономию мужчины, я заколебалась.

   — Пригласишь? — тихо спросил он.

   — Мой дом по-прежнему чистенький, но бедненький, — не преминула съехидничать я.

   — Всегда знал, что нимфы злопамятные.

   — Ладно, — буркнула я. — Но только умоешься и тут же уйдешь!

   — Лаэрли, ты такая гостеприимная, — усмехнулся Гард и поморщился из-за разбитой губы.

   Вдруг припомнилось, как Соверен бережно отнес на руках меня в башню, а потом заставил лучшего знахаря острова Тегу лечить банальное растяжение, и стало нестерпимо стыдно. Но затем перед мысленным взором всплыло воспоминание, как чуть позже он вжимал меня в угол дивана, уверяя, что рано или поздно (лучше рано) затащит в постель, и совесть немедленно заткнулась.

   Мы вошли в квартирку, с трудом разминулись в тесном пространстве, толкнули рогатую вешалку, смяли оставленные на проходе домашние тапки Руты и наконец оказались в гостиной.

   Надо сказать, с прошлой недели совершенно ничего не изменилось. Я не об обстановке. Понятно, что никто не бросился менять старенькую мебель только потому, что некоторые посчитали ее убогой (каковой она, конечно, и была). Соверен Гард по-прежнему вопиюще диссонировал со скромным домом, выделялся на фоне выцветшей стенной ткани и вытертого дивана, небрежно накрытого перекошенным измятым пледом.

   Я немедленно решила, что если гость попутает берега и отвесит хоть один невежливый комментарий моему любимейшему диванчику, то выставлю взашей. Но побитый ридикюлем визитер разумно промолчал.

   — Умыться можно там, — указала я на приоткрытую дверь. — Сейчас принесу чистое полотенце.

   Он скрылся в ванной комнате и тут же крикнул:

   — Как зажечь свет?

   — У нас вчера перегорела магическая лампа, — отозвалась я. — Там на полке стоит свечка. Зажги ее.

   Световой кристалл потух еще зимой, но тратиться на новый не хотелось. Мы с Рутой здраво рассудили, что поплескаться в стоячей ванной можно и в полумраке. Все равно, когда моешь голову, закрываешь глаза. Да и мимо собственного тела вряд ли промахнешься — намылишься как миленькая.

   Я быстро заскочила в спальню и вытащила из старого комода полотенце. Ящик, как всегда, застрял и запихиваться обратно не захотел. Пришлось подналечь бедром. С грохотом комод принял полку обратно, но мстительно прищемил чулок.

   В ванной комнате гудели старые трубы и лилась вода. Я постучалась.

   — Возьми полотенце.

   — Заходи, — ответил Соверен.

   В тесном закутке, больше похожем на чулан, горела магическая лампа! Пронзительный, яркий свет заливал каждый уголок и наверняка просачивался через плотную занавеску на окне. Не спрашивайте, который год живем, а до сих пор с соседкой не можем понять сакраментального смысла большого окна, прорубленного напротив ватерклозета.

   — О, ты зарядил лампу, — вырвалось у меня.

   — Не люблю умываться в темноте, — буркнул Соверен и закрутил вентиль. Несколько раз обиженно хлюпнув, кран принялся энергично капать в крошечную, почти кукольную раковину. Я подала побитому гостю полотенце и… взглядом уперлась в аккуратный рядок сохнущего кружевного исподнего, развешенного на перекладине. Мама дорогая! Как я забыла о том, что накануне устроила постирушки?!