Два полюса (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка" - Страница 33

- Люблю, - твердо ответила, отворачиваясь от родственника.

Он расстраивал меня своим сомнением.

- Тогда я не понимаю тебя, Салли, - устало вздохнул дядя, разворачивая меня к себе лицом. - За любовь борются, а ты? Опять превратилась в молчаливую безвольную куклу. Я был рад, когда появился в твоей жизни Шейхник, ты стала сильной и решительной. Я гордился тобой, детка. Не знаю, что он тебе сказал, наверное, оскорбил, раз все у вас так обернулось. Борись, Салли.

Я лишь громче стала всхлипывать. Бороться надо за того, кто тебя ждет. А если ты не нужна, то смысл в этой борьбе? Зачем приносить боль тому, кто не хочет быть с тобой.

- Знаешь, почему отец к тебе так относится? – решил сменить тему дядя, но выбрал еще более неудачную, чем разговоры о Шейхе.

- Знаю, - тихо ответила и попыталась отвернуться. Но дядя не дал. Навис надо мной, заставляя смотреть ему в глаза.

- Нет, Салли не знаешь, - стальные нотки в голосе родственника пугали своей решительностью. - Он не боролся. Он сдался, позволяя моей сестре делать, как она сочтёт нужным. Он знал, что беременность ей противопоказана, и роды ее убьют, и не боролся. Он за это не может себя простить. Видит тебя и понимает, что мог настоять, мог надавить, упросить или заставить, но не стал. Просто сдался и наблюдал, как она радовалась всю беременность. Видел, как силы уходят из нее. Это было его решение. Но ты живое свидетельство его слабости. Бороться надо было до конца. Я не смог ее переубедит не рожать. До самой последней секунды ее жизни был рядом и боролся за ее жизнь. Это страшно, Салли, когда родной любимый человек умирает у тебя на руках, но я счастлив. Я видел ее последний взгляд на тебя. В нем было столько жизни и любви. Она умерла, переполненная радостью и счастьем, что смогла дать тебе жизнь. Тогда я понял, что все не зря. Поэтому я не оставил работу, хотя мог. Я продолжаю бороться за жизнь людей. И ты не сдавайся, детка. Моя сестра была очень сильной духовно, и это есть в тебе. Борись.

Слова дяди, словно раскаленные спицы, вонзались в сердце, бередя старые раны.

- За что бороться? – тихо задала вопрос дяде, желая услышать ответ. - Я не нужна ему.

Родственник усмехнулся и жестко спросил:

- А он тебе?

Как же тяжело мне давались ответы на, казалось бы, простые вопросы. Боль снедала душу. Рыдания вновь сдавливали горло, мешая говорить.

- Нужен. Но навязываться я не хочу.

- Тогда покажи ему, во что он превратил тебя! – продолжал настаивать на своем дядя Майкл. - Вспомни, как чувствовала себя ты, когда он был рядом и покажи ему, что все не зря. Пусть он будет спокоен, что с тобой все хорошо. Я уверен, он о тебе беспокоится, по-своему. Лацерты все же не люди. Но я видел его отношение к тебе. Он любит тебя, Салли. И ты должна ему быть благодарна за эту любовь.

Прикрыв глаза руками, стерла слезы, кивнула в ответ:

- Я благодарна.

Скептический взгляд разбил мои надежды поскорее отделаться от дяди. Он не собирался так просто сдаваться, он решил непременно довести меня, окончательно добить:

- Вовсе нет. Посмотри на себя, во что ты превратилась. Нос распух от слез, глаза все выплакала. Некрасивая ты, детка. Вставай, умывайся, и пойдем, поработаем. Дам тебе работу сложную, так чтобы забыла о себе и перестала жалеть. Понимаю, что у каждого из вас своя жизнь, но за любовь надо бороться.

Встав с кровати, он откинул одеяло, протянул руку. Я не стала заставлять себя ждать. Лежать мне и самой надоело. Он прав, надо забыться работой. Уйти в нее с головой и все пройдет. Время лечит. Оно способно излечить любые раны, даже сердечные.

- Спасибо, дядя, - искреннее поблагодарила родственника, единственного человека, который продолжал любить меня, несмотря ни на что.

- Тебе спасибо, детка. После смерти сестры, ты все, что у меня осталось от семьи, - тихо произнес дядя Майкл, прижимая меня к своей груди, стоило мне подняться с кровати.

Мы постояли немного, согревая друг друга в объятиях, прежде чем я решила отплатить ему за оскорбления.

- Ты сам не хочешь сближаться ни с кем, - напомнила ему последний раз, когда он отказался от свидания с ассистенткой – красавицей-блондинкой, которая души в нем не чаяла, ходила за ним по пятам. А он… Отказал ей в такой резкой форме, что девушка уволилась с работы, только чтобы не встречаться больше с ним.

- Это у нас с тобой семейное. И ты как никто иной должна меня понять, почему я этого не делаю, - услышала я веселье в голосе родственника.

- Знаю, - кивнула и отстранилась, чтобы на безопасном расстоянии произнести: - Потому что трус.

Затем я, не дожидаясь расплаты, вскочила на кровать и оказалась у самого выхода из спальни.

Дядя с отрытым от возмущения ртом выглядел очень комично. Он даже не сразу нашелся что ответить.

- Что? – выкрикнул он, негодующе воззрившись на меня. - Да как ты посмела меня обозвать?

Я проказливо рассмеялась.

- Трус, дядя, трус. Мы же родственники. Я тоже трусиха, как и ты.

Дядя Майкл рассмеялся, легко и непринужденно. Подошел ко мне и обнял, тихо шепча:

- Детка, как же я рад, что ты есть у меня.

***

Попрощавшись с Эдмундом, с облегчением выдохнула, стоило двери закрыться за ним.

- Я позвоню тебе, - передразнила президента, который уже месяц меня навязчиво обхаживал. – Вот пристал.

На Земле в свои права вступило лето. За окном открывался прекрасный вид на ночное звездное небо. Я, скинув туфли, прошла в гостиную. Свидания меня очень сильно утомляли. Эдмунд был прекрасным собеседником, умным, образованным, чрезмерно внимательным. Сильный политик, строящий далекие планы и идущий к намеченной цели. При нем Земное Единение приобрело много полезных союзников. Вступило в Межрасовый Конгломерат, возглавляемый лацертами. Экономика получила новый толчок и свежие потоки денежных средств. Появились новые рынки сбыта. Новые технологии.

Эдмунд многое сделал, чтобы земляне уверенно встали на ноги после разгрома в войне. И вот уже около месяца он настойчиво водит меня по разным заведениям, пытаясь расшевелить меня.

Дядя был рад, что у меня появился кто-то еще, пусть друг, но все же. Сам он попался в любовные сети одной кандидатки медицинских наук и постоянно был занят на очень важных консилиумах. Я не мешала ему, и чтобы он не отвлекался на меня, ходила на свидания с президентом. Мы посещали театры в окружении телохранителей, катались на яхте под неусыпным контролем служб безопасности.

А сегодня был званый вечер. На нем присутствовали представители посольств всех рас, и я согласилась, наивно надеясь увидеть Шейха. Но его не было, да и ни одного кесша не было среди делегации лацертов.

Сам вечер проходил в очень дружественной обстановке. Эдмунд был учтив и предупредителен, не оставлял меня ни на минуту, хоть и был хозяином. Он должен был уделять внимание гостям и уделял, не отпуская меня от себя ни на шаг.

Тайком поглядывая на лацертов, ловила на себе их безразличные взгляды, вот только я научилась определять настроение представителей этой расы. И они были насторожены. Пытались со мной не заговаривать, если это было можно. Я тоже не оставалась в долгу, по большей части молчала.

Дядя сумел меня вывести из депрессии, вернул к жизни. Но так и не смог найти мне место в обществе. Я везде приходилась не ко двору. Я, больше приученная к военной дисциплине, не улавливала ритм обыденной жизни простых граждан.

Дядя предложил попробовать вернуться в строй, но я понимала, что мне туда путь заказан. Были еще те, кто меня откровенно ненавидели. И я не хотела однажды в одно прекрасное утро не проснуться. Не для этого дядя вложил в меня столько усилий, чтобы так бездарно умереть.

Приняв душ, вернулась в спальню. Закрыла глаза, и опять накатила тоска. Вспомнила последние встречи, его ласковый голос, его нежные прикосновения, тихий смех. Слезы лились из глаз, рыдание сотрясало тело, но мне было тяжело. Это была светлая боль. Я не могла отпустить воспоминания. Не могла. Я пряталась в них, спасая себя от угасания. Я искала силы в этих днях счастья, которые я успела урвать в своей жизни.