Зеркало любви (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 11

Какая там эротика!

У вас извращенные фантазии, господа. Эротика несовместима с рвотными позывами. И нежности тут нет никакой. Просто ей еще домой ехать с этим водителем, и в ее интересах привести господина Асатиани в чувство. Чтобы не сдох по дороге, вместе с ней за компанию.

Малена молчала, воздух был свежим, пальцы ласковыми и твердыми, и Давид расслабился. Постепенно вернулся на место желудок, прошли противные спазмы, и даже головная боль успокоилась.

- Еще полчаса - и поедем домой, ладно?

- Можно даже час, время есть, - согласилась Малена.

- А у тебя прав нет?

- Нет.

- Надо получить.

- Машины-то у меня нет.

- И что? Зато стаж будет, а каталась ты, или права в тумбочке лежали - кто там проверит? Страховку будешь меньше платить.

- Неплохая идея, - согласилась Малена. - Но это следующим летом. Весной, где-то. И кататься будет легче, и время будет, как сессию сдам.

Заодно и денег накоплю. Нет у нас сейчас 'самоподготовки', задушили, сволочи! А в автошколе - дорого...

Давид опять замолчал. Малена массировала ему виски, и думала, что день, в сущности, прошел неплохо. Даже Антону поделом досталось. Хотя лучше б на него обеих гарпий стошнило.

И чего он хотел этим добиться?

 - Всего сразу. Испортить вам интим, подложить под Давида Диану, дискредитировать его в твоих глазах, - бодро принялась перечислять Матильда.

 - Это недостойно, - поморщилась герцогесса.

 - Главное, чтобы подействовало. А там - какая разница? Победителей не судят, их отстреливают без суда и следствия.

 - И непорядочно.

 - Ничего, и не таких козлов любят.

 - Тильди!

 - А я что? Я ничего, и вообще, я за любовь! Вот взять бы что потяжелее, и ка-ак возлюбить покрепче некоторых...

 - Тильди!!!

 - А с чего ты взяла, что я про Антона говорю? Я, может, в принципе...

Так, в пререканиях прошло полчаса. Давид более-менее пришел в себя, уселся за руль, и здоровущий джип тронулся к выезду со стоянки. Медленно и очень осторожно. И - с открытыми окнами.

Малена на всякий случай огляделась, но Антона или его машины видно не было.

Вот и хорошо. Ибо - не фиг, ибо на фиг!

Она почувствовала бы себя отомщенной, знай, что Диану рвало еще полчаса, что Антону пришлось срочно приводить себя в порядок в туалете и покупать новую рубашку, что Юлию начало тошнить на выходе из центра, когда ей под нос сунули корзину с поп-корном, что дамочек рвало всю дорогу обратно, и Антон вынужден был останавливаться под каждым кустом. Так что домой они приехали уже за полночь.

Малена так этого и не узнала. А узнала бы - порадовалась.

Не по-христиански сие, чадушко?

А рыть другому яму - это как? Не лезь на рожон и не будешь поражен.

Они с Давидом доехали до дома ранним вечером, стемнеть еще не успело, Давид высадил девушку у подъезда, а потом еще отзвонился, как сам доехал. Малена волновалась и не уснула бы без этого звонка.

На следующее утро курьер принес девушке большой букет цветов и конверт.

В конверте был оплаченный абонемент в автошколу. То есть в любое время Малена могла прийти, предъявить его и учиться. Хоть осенью, хоть весной.

- А нашатырный спирт нынче дорог, - задумчиво прокомментировала Матильда. И облизнула поцарапанный палец.

Малена не стала спорить.

Дорога была не ампула, а сохраненное достоинство. И вообще, чего бы не хотел добиться Антон Великолепный, но сближению молодых людей он сильно поспособствовал. Общие трудности и не такие противоположности объединяют.

А платок с кровью Малены Давид почему-то не бросил в стирку. Сохранил...

Рид, маркиз Торнейский.

Атака началась на рассвете.

Рид помянул незлым матерным словом кагана, который даже перед смертью не дает приличным людям выспаться, и повернулся к Шарельфу.

- Кажется, конец?

Лоусель пожал плечами.

- Это будет хороший конец.

И поспешил на стену.

Командиры разделились. Шарельф оставался на стене, Рид отправился к воротам. Равно как и наступление велось по двум направлениям.

Тридцать. Тысяч. Степняков.

Это много, очень много. И они лезли и лезли, словно муравьи, захлестывая стены крепости, давили числом, и поворачивать назад не собирались. В крепости можно уцелеть.

А вот Хурмах точно не помилует.

Шарельф со стены выхватывал взглядом отдельные картины боя. Именно отдельные, потому что атака шла по всему периметру, и не хватало ни защитников, ни времени. Оставалось только держаться.

Вот, внизу, в ворота бьют тараном.

Со стены скидывают камни, по команде Лоуселя льют кипящее масло, но это бесполезно. Степняки не отходят. Пожары тушат, не обращая внимания на погибающих товарищей, и удары в ворота продолжаются. И постепенно, под натиском железного 'свиного рыла' трескаются старые доски, уже подточенные предыдущими штурмами.

Вот за стену цепляются крючья. С каждым разом их больше и больше, над стеной появляется первая чернобородая голова, кто-то размахивается палашом, и мощный удар смахивает ее с плеч. Несколько секунд степняк стоит, обезглавленный, а тело его поливает всех фонтаном крови из обрубка шеи, но потом смерть берет свое. Пальцы разжимаются, труп исчезает, но на смену ему лезет новый степняк.

Вот взмывают в небо черные стрелы.

И рядом с Шарельфом со стоном хватается за бок кто-то из солдат, кажется, Роско. Достали-таки, с-сволочи степные!

Вот поднатужившийся солдат с хэканьем скидывает со стены большой камень. Внизу что-то хрустит.

Лестница? Кости?

Слышатся предсмертные крики, но степняки не останавливаются. Воля кагана гонит их на убой.

И снова - лестницы, крючья, веревки, степняки... мертвые и живые, живые, становящиеся мертвыми.

Один за другим, один за другим...

Внизу, не удержав натиска, трескаются ворота, и кто-то из солдат бьет в дыру копьем. Слышится крик степняка, но таран продолжает свою работу. Кто-то разряжает в дыру арбалет.

Рано, слишком рано.

Рид стоит там, внизу. Он не собирается уходить от ворот, сегодня его поле битвы здесь. Красивые слова?

Таких на войне не бывает. Это грязь, кровь, слезы, это много боли...

И много долга.

Стоять, сквозь стиснутые зубы. Просто - стоять.

На стене отчаянно бьются люди.

И все же... степняков так много! Слишком много!

То там, то тут на стене вспыхивают очаги сражений. Первое время защитники крепости еще сдерживают их, но потом просто не успевают.

Падают солдаты, падает, схватившись за рану в бедре, Шарельф Лоусель, под руку ему лезет Карим...

- Держись!

И плевать ему на субординацию, что есть сил мальчишка тащит раненого командира прочь из боя, туда, где у донжона наскоро перевязывают раны.

- Отходим, - раздается крик на стене. - Медленно, отходим ко мне!!!

Аллес Рангор командует своей частью стены. Сегодня они все там, обозники, разведчики, арбалетчики...

Сегодня надо просто стоять. Стоять, держаться, невзирая ни на что. Стоять...

И медленно падает со стены Хенрик Эльтц, с пробитой копьем грудью.

- Отходим!

Встряхивает Карима за плечо комендант крепости.

- Труби!!! Слышишь - труби отход! 

Мальчишка послушно подносит к губам рог - и чистый звонкий сигнал зиливает пространство крепости, пронзая шум боя.

И так же медленно, словно в дурном сне, падают навзничь ворота. И в них показывается рыло тарана.

- Стрелы! - задорно кричит Рид. - Не цельтесь, не промажете!

Первых степняков просто сметает волна арбалетных болтов. И вторую волну - тоже. Но третья все же проникает в крепость.

И начинается резня.

Страшная, бессмысленная, беспощадная.

С холма, красуясь на белом коне, смотрит на это каган Хурмах.

- Сто золотых тому, кто принесет мне голову Торнейского. Тысячу тем, кто приведет его живым!

Он в бою не участвует. Ни к чему. Он потом придет на поле боя, омыть сапоги в крови побежденных. Потом.