Чудо (СИ) - Вонави Нави - Страница 27

— Ты пойми, я как человек — прекрасно тебя понимаю. — он разводит руками, и заканчивает: — Но закон есть закон.

— Что же её ждёт? — насупившись, и скрестив руки на груди, спрашивает Алесия.

— Каторга, десять лет, и это лишь учитывая то, что она не знала законов Союза и не являлась гражданкой и служащей армии. — он разминает руки. — Или отряд Искупающих, нужно будет покопаться в бумагах, возможно получится оформить всё как…

— Искупающих? — не выдерживаю я.

— Искупающих свою вину, конечно же. — виконт похоже не замечает, что я его перебил, весь в своих мыслях. — Пару боёв на передовой, и обвинения будут забыты. Но придётся продолжить службу в рядах армии Союза, уже на общих условиях, до конца войны. Это как альтернатива каторге, ты должна понимать, что Искупающих бросают в самые трудные участки. Выживают двое-трое из десяти. Ну и контингент соответствующий.

— Я согласна. — быстро отвечаю.

— А я пока ничего не предлагал, только предполагаю, завтра утром будет понятно, что из этого выйдет. Попробую это дело подсунуть в стопку, что будут рассматривать утром. Нужно кристалл с воспоминаниями предоставить суду, сделать пару запросов, и тогда станет ясно, на что тебе можно рассчитывать. — он опять смотрит на меня. — Охрана, проводите её в душевую, и выдайте лёгкий комплект пехотинца, только без оружия и знаков различия, а то знаю я вас! Потом в одиночку и накормить!

Двое стражей заходят в кабинет и ожидающе на меня смотрят. Я встаю, и под ободряющий взгляд девушки, меня уводят. Появилась хоть какая-то определённость в будущем — или каторга, или армия. Ни того, ни другого я не хочу. Но это лучше, чем изнасилования, лишение органов и конечностей.

Засыпал в одноместной камере, на относительно мягком матраце и подушке. Сейчас же стою посреди коридора незнакомой квартиры. Слышу женский голос в дальней комнате, осматриваюсь.

Весёленькие бежевые обои с улыбающимися ромашками. Делаю шаг назад, заглядываю на кухню — детский высокий стульчик, стол и стулья для взрослых. Раковина, стиральная и посудомоечная машина, микроволновка. Неплохая такая кухня, выполненная в белом цвете.

Прохожу, беру у плиты коробок спичек, рассматриваю его — да, я опять в своём мире. И я реальный, не призрак, очень интересно как это работает. Может быть она может меня тут оставить?

«А документы где брать?» — спрашиваю себя, криво усмехаясь.

Ну выгляжу я лет на семнадцать-восемнадцать, можно придумать плаксивую историю о родителям-изуверах. Которые держали меня всё это время на цепи. Только вот умные психологи раскусят, и что тогда?

Выхожу в коридор, смотрюсь в зеркало. На мне одежда пехотинца союза, самая простая, без брони. Штаны с карманами по бокам, которые чуть облегают ноги, высокие сапоги, чёрная рубашка и сверху тёмно-синий камзол. Головной убор, треуголку, я снял, когда ложился спать. Поправляю волосы, смотрю на себя.

Трогаю шрамы на лице, руках, шее. Как быстро они могут всё заживлять, и как быстро я всё это получил, даже особо не усердствуя. Потерял часть ушей и глаз, что же будет дальше?

— Главное не потерять себя. — шепчу своему отражению.

Прохожу по коридору, насчитываю ещё две комнаты. В одной явно рабочий кабинет, в другой спальня, а в конце видимо этакая гостиная. Сейчас дверь туда прикрыта, и оттуда раздаются голоса. Один очень знакомый, женский, а другие детские. Непонятно что говорят малыши, или малыш — видимо совсем маленький.

Я просто толкаю дверь вперёд. Она медленно ползёт вовнутрь, показывая мне большую комнату. Тут пару кроваток, белый ковролин на полу. Стенка с телевизором, большой диван у противоположной стены. На улицу выходит широкое окно, там сейчас ночь, прямо как у нас.

— Ой! — вскрикивает девушка, услышав меня и обернувшись.

Она сидит на полу, играет с двумя ползающими детьми. Мальчик и девочка, судя по одеждам. Розовая и голубая распашонки. На самой Арине фиолетовые шорты, красная футболка. Она не накрашена, а рыжие волосы собраны в хвост. Лицо всё так же в веснушках, как будто ничего не поменялось. Но она ещё сильнее повзрослела, ей сейчас лет тридцать, немного пополнела, но ей это идёт. Как же быстро тут бежит время.

— Привет. — говорю тихо.

— Вася, это ведь ты, да? — она встаёт, забывая про детей.

— Я. — киваю, и, кажется, краснею. — Ты узнала?

— Ещё тогда, когда ты исчез, и сказал, что любишь… — она подходит очень медленно, и осторожно, будто боясь меня спугнуть. — Это ведь правда ты?

— Я, Арина, я это. — делаю шаг, и крепко обнимаю девушку. — Прости, что оставил тебя, я не хотел.

— Дурак! — она плачет, прижимается сильнее. — Какой же ты дурак, Вася!

У меня тоже текут слёзы, гляжу её по спине. Я сейчас немного ниже её, не очень сильно, но в моей памяти она всегда могла уткнуться мне в грудь. Мы так стоим какое-то время, и я спрашиваю, стирая у неё со щеки слезу:

— Ты вышла замуж?

— Да… — тихий ответ, в голосе вина.

— Я рад что у тебя всё хорошо, Арина. — целую её в шею, беру в руки лицо, и чмокаю в губы. — Это тот, с которым ты тогда была?

— Нет, другой, в общем там всё сложно. — она смотрит мне в глаза, гладит лицо. — Как так получилось, что с тобой сделали?

— Да, ерунда. — отмахиваюсь, улыбаюсь. — Случайно.

— Глаз, а с ушами что? — она сейчас вновь разрыдается.

— Мешали, чуть подрезал. — снова прижимаю её к себе. — Ты лучше расскажи, как ты тут?

— Ой! — она вскрикивает, отстраняется, идёт к детям и поднимает мальчика: — Знакомься, это Вася, твой тёзка!

— Привет, Вася! — улыбаюсь я тёзке.

— А это Арина! — приходит черёд девочки в розовом.

— Привет, Арина! — радостно приветствую тёзку своей бывшей девушки.

Она кладёт детей в кроватку, подходит ко мне, смотрит, и спрашивает:

— Куда ты попал, почему так, и что случилось?

— Я сам не знаю, Арина. — качаю головой, беру её руки в свои. — Там война, большая, но мы скоро победим.

Целую её ладони, снова обнимаю.

— А ты нашёл себе девушку? — она отрывается, смотрит на меня: — Ой, в смысле, ну я не знаю в общем, как там у тебя?

— Нет, ты что, не с мужиками же мне! — смеюсь грустно. — Да и там меньше времени прошло, чем тут. И не до этого сейчас, совсем не до этого.

— Да, ты почти не изменился, всё такой же. Такая же, как тогда, на берегу. Сколько прошло у вас времени?

— Не знаю, месяца четыре, может пять. — смотрю сквозь неё. — Ну, после того случая, с заключёнными.

— Так для тебя всё это было совсем недавно… — она округляет глаза, смотрит ошарашено. — Это тебя так за неполные полгода, Васечка, что же это, куда же ты попал…

— Я справлюсь, Арин. — обнимаю её. — Это последний раз, когда я смог прийти. Я очень рад, что у тебя всё хорошо, ты такая молодец.

Прижимаю её ещё раз к себе, шёпотом добавляю:

— Я тебя очень люблю, прости, что так вышло.

— Я тоже…тебя…люблю. — говорит она, и снова плачет. — Прости ты меня, если сможешь.

Мы стоим, и я начинаю слышать странный звук.

— Мне не за что тебя прощать, любимая. — прижимаю крепче, пытаюсь запомнить её запах, эти ощущения, всё.

— Кап-кап-кап.

Да, это у меня в камере, где-то рядом капает вода. Значит я просыпаюсь.

— Ты исчезаешь, Вася! — вскрикивает девушка. — Ой я дура, сейчас, подожди ещё секунду!

Она отрывается, выбегает из комнаты куда-то. Слышу, как копается в коридоре, потом возвращается, и протягивает мне тот самый метательный нож. Я беру его осторожно, своей уже прозрачной рукой, ещё раз обнимаю Арину, шепчу:

— Я люблю тебя, прощай, и пусть всё будет хорошо.

— Я тоже тебя люблю… — слышу её голос уже слабо, она как будто отдаляется, и я просыпаюсь.

***

Я открываю глаза, смотрю на серый потолок. Поднимаю правую руку, и рассматриваю свой кинжал. Она следила за ним, никакой ржавчины, чистое и зеркальное лезвие. Убираю его во внутренний карман камзола, нечего светить местным стражам.