Лунный курьер
(Книга забытой фантастики. Том II) - Фоменко Михаил - Страница 25

— Не волнуйтесь, — сказал я ему, — это я не для себя. А теперь не будете ли вы добры показать мне ход на крышу, откуда я мог бы добраться до дракона?

Дрожа с головы до ног, он указал мне лестницу в башне, по которой, однако, не предложил проводить меня; лестница привела меня на нечто, казавшееся похожим на бастион. Я осторожно подполз к парапету и заглянул через него; тут в первый раз я целиком увидел зверя, который лежал прямо подо мной. Я знаю, как наиболее правдивые склонны к преувеличению в таких случаях; но даже приняв во внимание свое возбужденное состояние в тот момент, я думаю, что не ошибусь в определении размеров зверя, сказав, что он был немногим меньше, или даже нисколько не меньше, чем «Diplodocus Carnegii», модель которого находится в Естественно-историческом музее, в то время как вид его был неизмеримо ужаснее.

Я не стыжусь сознаться, что вид его заставил меня настолько потерять самообладание, что на мгновение я испытал почти непреодолимое желание вернуться тем же путем, каким я пришел, раньше, чем животное заметит меня. И все же, оно не было лишено своеобразной красоты; я склонен считать даже, что это был необычно красивый экземпляр этой породы; я был особенно поражен великолепной окраской его чешуи, которая превосходила окраску даже самых крупных питонов. Однако, для непривычного глаза есть, должно быть, нечто в драконе, что внушает больше страха, чем восхищения, и я не был в настроении любоваться видом дракона. Он лежал свернувшись, положив голову назад между крыльями, как птица, и, казалось, дремал. Я думаю, что нечаянно дал знать чем-либо о своем присутствии, так как внезапно я увидел, как роговые пленки поднялись, как шторы, на его глазах, лишенных век, и он уставился на меня с холодным любопытством.

Затем он грузно поднялся на ноги и медленно вытянул шею, пока его ужасная голова не поднялась вровень с зубцами бастиона. Нечего говорить, что при этом я быстро ретировался в место, где, я полагал, мне не грозила немедленная опасность. Но у меня было достаточно присутствия духа, чтобы помнить о цели, для которой я был там: укрепив приготовленный ломоть на железном наконечнике зонтика, я протянул его так далеко, как только хватала рука, по направлению к дракону.

Я полагаю, что его давно не кормили. Голова его молниеносно сверкнула над парапетом, жадно щелкнули челюсти, — и в следующий момент и хлеб и зонтик исчезли в его огромной красной пасти.

Затем голова исчезла. Я слышал отвратительный хрустящий звук, как будто медленно жевали остов зонтика. После этого наступила тишина.

Я снова подполз к парапету и заглянул вниз. Громадное животное облизывало свои покрытые пластинами челюсти, как будто, — что, впрочем, вполне вероятно, — зонтик оказался непривычным лакомством для его пресыщенного вкуса. Оно было теперь занято спокойным перевариванием этой закуски.

Но сердце мое замерло при виде этого. Ибо если зонтик из альпака с ручкой черного дерева мог быть так легко усвоен, то какие могли быть шансы за то, что средство от тараканов произведет какое-нибудь вредное действие? Я был дураком, что возлагал малейшую надежду на такое безнадежное предприятие. Скоро он попросит еще, а у меня не было ничего для него.

Но мало-помалу, в то время, как я с отвращением следил за ним, как зачарованный, мне показалось, что я замечаю легкие признаки беспокойства в поведении гада.

Сначала это было почти ничто; легкое подергивание по временам и моргание, которого раньше я не замечал в его остановившихся глазах, но оно дало мне проблеск надежды. Затем я увидел, как большой гребень на его хребте медленно подымается. Зубцы, окаймлявшие его челюсти, стали дыбом, и он начал злобно клевать свой растянутый оливково-зеленый зоб, который он, очевидно, считал причиной беспокойства.

Как ни мало я знаю о драконах, но даже ребенок мог бы видеть, что этому не по себе. Только, что причиной этому — зонтик или средство от тараканов? Что касается этого, я мог только гадать, и моя судьба, — и судьба принцессы, — зависела от того, который диагноз правилен!

Однако, я недолго ждал. Внезапно животное издало нечто вроде не то мычания, не то рева — самый потрясающий звук, кажется, который мне когда-либо приходилось слышать; затем я не совсем понял, что произошло.

Кажется, с ним был какой-то припадок. Он извивался и катался по земле, ударяя по воздуху своими огромными кожистыми крыльями, сплетаясь в такие узлы, которые я назвал бы невозможными, — если бы не видел их сам, — даже для дракона.

Это продолжалось некоторое время; он развернул свое тело и, казалось, успокоился; как вдруг он выгнулся громадной дугой и совершенно окоченел с распростертыми крыльями почти на полминуты. Потом он внезапно свалился на бок, тяжело дыша, храпя и сотрясаясь, как какой-то чудовищный автомобиль, после чего он вытянулся во всю свою длину раз или два и затем остался лежать неподвижно. Его роскошные краски постепенно уступили место тусклому свинцово-серому цвету… Все было кончено — средство от тараканов все-таки подействовало.

Я не могу сказать, чтобы я испытывал восторг. Я не уверен даже, что не чувствовал некоторых угрызений совести. Правда, я убил дракона, но способом, который вряд ли показался бы св. Георгию достойным спортсмена, хотя обстоятельства не оставляли мне другого выбора.

Однако, я спас принцессу, что в конце концов более главное, и ей не было нужды знать ничего, кроме голого факта, что дракон мертв.

Я собирался спуститься и сообщить ей, что она свободна и может покинуть замок, как вдруг я услышал гудение в воздухе; оглянувшись, я увидел, что на меня сквозь падающий снег несется пожилой человек грозного вида, явно в состоянии крайнего раздражения. Это был дядя принцессы.

Я не знаю, как это случилось, но до этого мгновения я как-то не сознавал, на какие несоответствующие профессиональной этике поступки толкнула меня моя горячность. Но теперь я увидел, хотя и слишком поздно, что, действуя самовольно и дав яд животному, которое, как бы оно ни было свирепо, составляет чужую собственность, я совершил проступок, недостойный уважаемого адвоката. Это был, несомненно, проступок, подлежащий судебному рассмотрению, а дядя принцессы даже мог бы считать это уголовным преступлением.

Итак, когда волшебник с лицом, искаженным от бешенства, спустился на крышу, я почувствовал, что ничто не может спасти положение, кроме полного извинения. Но чувствуя, что лучше будет, если первое замечание будет сделано им, я только приподнял цилиндр и ждал, что он скажет.

— Вам отпускают, сэр? — были слова, которые я услышал, и слова эти, как и тон, были так отличны от того, что я ожидал, что я вздрогнул.

И тогда, к своему изумлению, я заметил, что зубчатые бастионы и волшебник исчезли. Я снова стоял в магазине игрушек, глядя в стеклянный шар, в котором снежинки еще медленно кружились.

— Вам нравятся эти шары в один шиллинг со снежной бурей, сэр? — продолжал приказчик, по-видимому, обращаясь ко мне. — Они у нас идут сейчас в большом количестве. Очень подходящий подарок для ребенка, сэр, и только по шиллингу штука в этом размере, хотя у нас имеются и более крупные.

Я купил шар, который я держал, — но я не подарил его крестнику. Я предпочел сохранить его для себя.

Конечно, мое приключение, может быть, только сон наяву.

Один друг, натуралист, которому я рассказал это происшествие, утверждает, что это обыкновенный случай самогипноза, вызванный продолжительным рассматриванием стеклянного шара.

Но я не знаю. Я не могу не думать, что за этим скрывается нечто большее.

Я все еще временами смотрю в шар, когда я бываю один по вечерам. Но, хотя я иногда снова оказывался в снежной метели, мне не удалось пока ни разу попасть в замок.

Быть может, это к лучшему; ибо, хотя я не отказался бы увидеть снова принцессу, но она, по всей вероятности, благодаря мне уже давно покинула это место, — а я не могу сказать, чтобы мне очень хотелось встретиться с волшебником.