Командарм (СИ) - Мах Макс - Страница 29

— На войну я попал из-за дурости, — Кравцов пыхнул трубкой и отпил глоток чая, чтобы смочить горло. — Патриотизм затмил тогда все доводы разума. И ведь я же мог направиться на фронт дипломированным врачом. Всего-то и надо было, что подождать несколько месяцев, возможно, год. Однако я был охвачен энтузиазмом — вы, вероятно, помните тогдашнюю эсеровскую риторику? — а потом стало поздно. Коготок увяз, как говорится… Я попал на войну и с удивлением обнаружил, что делаю трудное, но важное и посильное дело. Идеология отступила в тот момент в сторону, уступив место практическим задачам, которые я, как оказалось, мог решать даже лучше кадровых офицеров. Впрочем, кадровых офицеров в ту пору оставалось в войсках немного, а я… Ну, думаю, я не должен вам объяснять, что страх — проблема в первую очередь психологическая, а моя психика оказалась устойчивой к напряжениям, и фантазии о смерти и увечье до времени удавалось вытеснять из сознания. Так что я прослыл отважным, что для воинского начальника является непременным условием популярности у "нижних чинов", как мы тогда говорили, а так же разумным — в смысле исключительно военном — и справедливым командиром. Но все это внешнее, вот что я хочу сказать. Изнутри же, я просто научился относиться к войне, словно к работе. Я делал дело, Лев Давыдович, так я это понимаю теперь. Дело сложное, опасное, но в то же время важное, ответственное, и… ну, я бы сказал, простое. В смысле незамысловатое. Вот, собственно, и все.

— А в Гражданскую? — Троцкий слушал внимательно, не перебивал. Курил папиросу, поблескивал стеклами очков, изредка подносил к губам стакан в подстаканнике.

— В Гражданскую, ко всему сказанному добавилось понимание уникальности момента, ответственности за судьбу Революции, революционный энтузиазм, наконец…

— Понимаю, — кивнул Троцкий. — Но семь лет на войне, ранения, тяжелая контузия… Вы как себя кстати чувствуете?

— Нормально, как ни странно, — пожал плечами Кравцов. — Врачи говорят, здоров. Но я, вроде бы, и чувствую себя здоровым.

О головных болях он решил Троцкому не рассказывать. Это уж как бог даст, а козырей против себя он никому предоставлять не станет. Не обязан.

— Значит, вполне восстановили работоспособность?

— Да, вполне, — твердо ответил Макс.

— Я слышал о вас хорошие отзывы в Академии, — Троцкий оставил папиросу дымиться в пепельнице, встал со стула и прошелся по кабинету, заставляя Кравцова следить за собой взглядом, а то и поворотом головы. — Учитесь вы хорошо, знания демонстрируете обширные, а ум — острый…

Троцкий явно цитировал характеристику, данную Кравцову кем-то из преподавателей или руководителей Академии. Снесарев, Тухачевский? Кто-то другой?

— Спасибо, Лев Давыдович, — улыбнулся Макс. — Весьма лестная характеристика, но мне, и в самом деле, нравится учиться.

— Начитанный, знает языки… — Ответил улыбкой Троцкий. — Вступает в дискуссии с преподавателями, демонстрируя широкую военно-историческую эрудицию и способность доказательно отстаивать свою точку зрения. Так?

— Наверное.

— А что в Региступре? Интересная работа?

— Рутина.

— Так уж и рутина? — прищурился Троцкий, возвращаясь к столу. — Чем вы там кстати занимаетесь?

— Я делаю опись трофейных документов на иностранных языках.

— Тем не менее, о вас очень хорошо отзываются и Лонгва, и Зейбот, и Берзин…

— Я рад, что оправдал их доверие.

— Вы давно знаете Михаила Васильевича? — неожиданно спросил Троцкий. Он все время менял тему разговора, но, вероятно, не случайно.

— Я его совсем не знаю, — честно признался Кравцов. — За меня ходатайствовал Якир, которого знаю по совместной работе на Украине еще с восемнадцатого года. А с товарищем Фрунзе виделся и говорил один раз, когда решался вопрос об Академии. Я даже его поездом в Москву прибыл, но за всю дорогу, может быть, двумя словами обменялся.

— А Гусев?

— Гусев меня еще по семнадцатому году знает, и позже на Украине в Гражданскую приходилось встречаться.

— Вы знаете, Макс Давыдович, что товарищ Кайдановская по ряду вопросов примыкает к платформе меньшинства?

— Хотите, попрошу не примыкать? — Кравцову очень не понравился этот "грубый намек" на осведомленность Вождя. И попытка обозначить возможные рычаги воздействия, по душе не пришлась.

— Не обижайтесь, товарищ Кравцов, — сухо заметил Троцкий, отреагировав, вероятно, на изменение тона кравцовской речи. — В ЦК обсуждается ваша кандидатура в связи с назначением на один весьма важный военный пост…

"Твою мать! Снова Ленин?! Какой пост?"

— … Я просто обязан и как председатель Реввоенсовета, и как член ЦК, понять, подходите ли вы, Макс Давыдович, для этой работы, или нет.

Троцкий взял новую папиросу, закурил, выпустил дым, думая о чем-то своем.

— Я не зря спрашивал вас о том, кем вы себя ощущаете. Вы военный человек, товарищ Кравцов, или, может быть, хотите вернуться к мирной работе?

"Спрашивал? Что-то не припоминаю, но…"

— Вы старый член партии, образованный, энергичный, заслуженный…

"Мы не забудем написать эти слова в некрологе по случаю вашей безвременной кончины. В конце концов, контузия и многочисленные ранения вполне могли свести меня преждевременно в могилу, ведь так?"

— Я к тому, — продолжал между тем Троцкий. — Что вот, например, товарищ Семашко давно ищет себе подходящую кандидатуру на должность первого зама. Наркомат Здравоохранения, чем плохо?

— Ничем, — согласился Макс.

— Или на партийную работу… В Петрограде следует усилить партийное влияние… я думаю о городском комитете, потяните?

— А кто заменит товарища Зиновьева в Петросовете? — прямо спросил Кравцов, полагавший, что если уж Троцкий нашел правильным попытаться "развести его на мелочах", то и он может подыграть, прекрасно понимая, что на самом деле речь идет о чем-то куда более серьезном, чем Питерский горком[14].

"Похоже, Ильич перешел к решительным действиям," — мысль не лишенная оснований.

— Товарища Зиновьева нам заменить некем, — Троцкий его вопрос не проигнорировал, но ответил сухо, без эмоций. — Есть мнение направить в Петроград Серебрякова в Петросовет, Молотова — на совнарком Северной области… Мы видимо, воссоздадим ее если и не как административную единицу, то, как минимум, в целях экономических и военных… Таким образом остаются горком РКП(б) и Округ.

"То есть, ни партийного, ни советского вождя Северной Коммуны все-таки не будет… Умно, черт возьми!"

— Я бы предпочел Округ, — сказал он вслух.

— То есть, хотите остаться в РККА? — уточнил Троцкий.

— Да, хочу, — ответил прямо Кравцов.

— Стреляли издалека, с крыши дома, — Семенов, как обычно, сидел на подоконнике, курил, рассказывал новости. — Питерские чекисты говорят, выстрел невероятный. Стрелок находился почти в пятистах метрах по прямой. Винтовка немецкая… У них там есть пара людей, которые умеют определять такие вещи. "Маузер" — 7.92, девяносто восьмого года, что наводит на мысли…

— На какие? — Кравцов тоже закурил. Он сидел за столом, помешивал ложечкой в стакане с чаем, слушал друга с интересом, задавал вопросы.

— В Мировую войну такими винтовками немцы вооружали своих снайперов, но у них тогда имелись еще и оптические прицелы. Пятикратные, кажется. И если так, то точный выстрел с полукилометра теоретически возможен, хотя стрелок все равно должен быть выдающийся. Место покушения, наверняка, выбиралось с учетом этого обстоятельства. И вообще, судя по всему, работала опытная группа. Пожалуй, что и получше нашей. Тщательности и выдумки не меньше, но технически на голову выше.

— РОВС или Савинков?

— Ответственности на себя не берет никто, но все намекают.

— Это я и сам знаю, — отмахнулся Кравцов, выпустив на лицо гримасу раздражения. — А может так быть, что это военные?