Командарм (СИ) - Мах Макс - Страница 25

— Ну а кто с ним не знаком. В девятнадцатом пересекались, но лучше бы тебе меня при встрече не упоминать. Меня в их конторе не шибко любят, как раз за девятнадцатый.

— Все равно придется сказать, — пожал широкими плечами Фишман. — Он же не отдаст дело мне. Максимум, там, у себя, тебе покажет.

— Ну, вот, когда согласится, тогда и называй…

От встречи с Фишманом остался неприятный осадок. Не так следовало им встретиться, совсем не так. Но делать-то что? Что, мать их, прикажете делать, если время уходит, а земля уже едва не горит под ногами? Не дай бог, зазеваться! Тогда лучше бы и вовсе не начинать…

Он долго оттягивал этот визит. Сколько мог, хотя прекрасно понимал, что, в конечном счете, дело не в стародавних чувствах или интеллигентской щепетильности, а в том, что "дело требует".

И сейчас, стоя в подворотне перед ее домом, в последний раз проверил себя: не блажит ли? И, если нет, имеет ли право? Получалось, не блажит. Будрайтис собрал в свое время достаточно "информации к размышлению" — целое досье. Оставалось только прочесть его внимательно, вспомнить, что и как происходило тогда на Украине, и придти к очевидным выводам. Кравцов к ним, как минимум, три раза пришел. Все проверял себя и перепроверял. Но факты, как говорится, упрямая вещь. А что касается права, то тут, кто смел тот и съел, и он в своей борьбе за Коммуну ничем не хуже Ульянова-Ленина или еще кого.

Макс пыхнул трубкой, и в этот момент дверь во флигель отворилась, и Маруся сама вышла к нему. А то, что не случайно, а именно к нему, и к бабке не ходи! Вышла, посмотрела в тень подворотни, словно могла найти там, в полумраке, его, Кравцова, взгляд, да и пошла. Медленно, уверенно. К нему.

— А я все думала, придешь, не придешь. Пришел.

— Здравствуй, Маруся! — Макс успокоился сразу вдруг, как будто и не волновался совсем. — Страшно рад видеть тебя живой.

— Здравствуй, Максимушка! — конечно, возраст и жизненные невзгоды изменили ее лицо, но не настолько, чтобы не узнать. Кравцов любил ее когда-то, и от той любви отказываться не собирался.

— В двадцатом, весной, один человек сказал мне, что тебя больше нет…

— Ну, так меня, вроде как, и не было. Почти год без памяти, вполне себе смерть.

— Да, пожалуй… Может быть, я тебя у бога и отмолила. Знаешь ведь, молитвы грешников ему прямо в уши идут.

— Ты, и отмолила? — удивился Кравцов.

— А что тебя смущает? — чуть повела плечом Мария. — Что я идейная анархистка пошла в церковь и поставила свечку? Пошла, Макс. И свечку поставила, и на колени встала… И вот он ты, стоишь передо мной. А говорят, бога нет.

— А я напился, — сказал тогда Макс. — Услышал про Севастополь и напился. Три дня из запоя не выходил. Первый и, надеюсь, последний раз в жизни.

— Объяснились, — кивнула женщина. — Переходи к делу. Сдашь?

— Тебя? — удивился Кравцов. — Да ни за какие коврижки! Ты что совсем спятила?! Я бы тебя не сдал даже если бы было за что. А ту липу, что наши в Киеве фабриковали, пусть сами и едят.

— Спасибо, Макс, — ее глаза были сухими, но Кравцов знал, чего ей стоят эти слова. — Меня предали почти все… Ты — нет.

— Это не достоинство.

— Как знать, — чуть дернула губой женщина. — Времена нынче не те, волки в поле лютуют…

— Я не волк, и ты не волчица, — Макс пытался сейчас вспомнить ту, прежнюю, парижскую Марусю. И не мог. Образ ушел, вытесненный другим. Жизнь есть жизнь, и никуда от этого не уйдешь. — Скажешь, "нет", я не обижусь. Настаивать не стану. Уйду и никогда не вернусь.

— Я опасный спутник.

— Знаю.

— Куда зовешь?

— В Коммуну.

— Сладко поешь, Макс. Но это будет большевистская Коммуна, ведь так?

— А никакой другой в нынешней Росси быть не может. Да и раньше… Максимализм хорош, когда подкреплен реальной силой, а ее ни у вас, ни у нас никогда не было. До раскола, возможно… Но ты же понимаешь, где Керенский с Савинковым и где мы с Яшей Фишманом. Одно слово, что и те, и те — эсеры. Но ведь и у эсдеков то же самое. Плеханов, Валентинов, Мартов и… наши — Троцкий с Ульяновым. В одну телегу впрячь не можно…

— Опасные вещи говоришь, Кравцов! Жить надоело?

— С тобой можно.

— Со мной… Что тебе известно?

— Я полагаю, что идея исходила от Свердлова и Прошьяна. Ошибаюсь?

— Нет. — Покачала головой Никифорова. — Не совсем. Идею, насколько я знаю, подал Саша Гольдберг. Ге. Он был…

— Я помню Ге. Его убили в Пятигорске, кажется, — Кравцов не помнил лица этого анархиста-коммуниста. Помнил имя.

— Он обратился к Прошьяну, а тот привел его к Якову.

— Заговор гривенника с полтинником.

— Ну, не скажи! — возразила Мария. — Они друг друга давно знали, уважали, а момент был острый. Ты же помнишь, никто не мог поверить в такую удачу: победили, ну, надо же! А кольцо фронтов все туже.

— Ну, я где-то так и предполагал. А почему ты?

— Нестор настоял.

— У Махно, возможно, на то свои резоны были… И вот все главные персонажи перешли в мир иной… — Макс выбил трубку, постучав чашечкой о камень стены, и достал кисет. — Хочешь?

— Не надо. У меня свои есть. — Мария полезла куда-то за ворот кацавейки и достала пачку папирос. Папиросы были из новых, нэпманские.

— Богато живешь, — усмехнулся Кравцов и начал набивать трубку.

— Богато живут те товарищи, что паек от власти имеют.

— Так и ты будешь иметь…

— Маруся Никифорова? Бандитка и атаманша? Побойся бога, Кравцов!

— Нет, — покачал он головой в ответ. — Маруся повешена деникинской контрразведкой в Севастополе. И точка. Умерла, так умерла, ее возвращать — резона нет. У тебя другое имя имеется?

— Ольга Викентьевна Гаврилова.

— Документы?

— Чистые.

— Может быть, ты и в партии состоишь?

— Да, с декабря восемнадцатого. Я, Макс, инвалид. Контузия, припадки, на ногу хромаю…

— Ну, вот и славно, — кивнул он, закуривая. — У меня как раз людей не хватает.

— Где "у тебя"?

— Специальная группа Региступра.

— Разведка?

— Не совсем. Посмотри вот, — и он достал из кармана фотографию.

— На кого смотреть?

— На этого.

— Ну, и что я должна увидеть?

— Это Бирзе — известный анархист.

— Кому известный? — подняла взгляд Мария.

— Ну, он говорит, что был твоим близким другом.

— Не был.

— Вот и я так подумал…

Встречу организовал Николай Горбунов. Познакомились они в Питере летом семнадцатого года. Тогда Горбунов еще не был большевиком, а состоял в организации "межрайонцев"[10]. Чуть ли не член ЦК, но подробности этого периода не слишком хорошо сохранились в памяти, да и не принципиально. В девятнадцатом, летом, пожалуй, даже ближе к осени, Горбунов появился на Украине. Он был уполномоченным РВС Республики в Тринадцатой и Четырнадцатой армиях. Тогда и сошлись ближе, хотя друзьями так и не стали. Николай Петрович был более ученым, чем революционером — организатором, чиновником, служащим — чем командиром Красной Армии. Макс Давыдович же, в ту пору, и "помнить забыл", что когда-то собирался стать врачом. Он был офицером, командиром Красной Армии, коммунистом, наконец, — пусть и не совсем большевиком в классическом понимании термина, — но никак не функционером. И, тем не менее, оба они, каждый по своему, симпатизировали один другому. И не то, чтобы гадостей не делали — что уже не мало, — помогали, если появлялась к тому необходимость.

Так и теперь. У Кравцова возникли проблемы и он обратился к Горбунову. Макс перехватил бывшего уполномоченного РВСР в Баумановском училище, заранее выяснив, где и когда Николай Петрович проводит занятия. Они встретились в коридоре — по видимости случайно — потискали друг друга в дружеских объятиях, поулыбались, коротко переговорили и разошлись каждый своей дорогой. Но перед расставанием Кравцов попросил об услуге, и Горбунов не отказал. Обещал попробовать, что совсем не мало, поскольку соответствовало действительности: сам он прямого доступа к вождю уже не имел, однако хорошо знал Фотиеву и был знаком "кое с кем еще". Так или иначе, двадцать второго ноября в Военную Академию телефонировали из Кремля, точнее из Секретариата Политбюро, и попросили "позвать к трубке командарма Кравцова". Внешне все выглядело так, что Владимир Ильич сам вспомнил о Максе Давыдовиче и, почувствовав себя лучше, позвал старого знакомого в Кремль. Не чудо. Не редкость. Не невидаль заморская, хотя у некоторых заинтересованных лиц и должно было засвербеть. Кравцов же, вроде, из обоймы выпал. Слушатель Академии не персона, не член ЦК. И однако, кое-кто слышал и то, что вождь не просто "товарища Кравцова" в гости позвал, а вызвал к себе, в личный свой кремлевский кабинет "командарма Кравцова". Две большие разницы, как говорят в Одессе. Просто День и Ночь.