Libertango на скрипке - Блик Терри - Страница 30

плавно. У Шереметьевой округлились глаза при виде такого способа передвижения, но сразу

стало понятно, почему ночные светильники так низко. «Кажется, твоя голова болит очень часто, и это настолько привычно и регулярно случается, что даже свет подстроен под тебя», -

подумала Шереметьева и тихо пошла за Кирой.

Свет, действительно, горел во всей квартире, и в полумраке Шереметьева увидела, как девушка

буквально подползла к огромному матрасу, лежащему возле французского окна, и потянулась

за чем-то, стоящим на низкой тумбочке. Послышался звук пересыпаемых таблеток, затем

Александра увидела, как Кира пьёт из широкого стакана. После этого журналистка мягко

скользнула под плед, свернулась клубочком и затихла.

Шереметьева подошла ближе, взяла флакон, поднесла ближе к свету и разобрала название. Оно

показалось ей смутно знакомым, но это знакомство явно было неприятным и болезненным.

Шереметьева задумчиво повертела таблетки в руках и поставила обратно, после чего присела

на колени возле матраса. На подушке смутно вырисовывалась голова Киры, перетянутая

платком. Отрастающие волосы смешно топорщились, и это было так трогательно и беззащитно, что Александра не удержалась и провела кончиками пальцев вверх по линии скулы,

почувствовав бешеное биение венки на виске. Тихонько погладив девушку по голове, Александра уже хотела подняться, когда услышала тихий хриплый шёпот:

- Просто… Вы… дверь… перепутали… улицу… город… и век… Просто…

Кира застонала и затихла. Она дышала слишком легко, иногда казалось, что не дышит вообще, и это было настолько пугающим, что Александра не могла встать и уйти, и сидела возле неё, обжигающие слёзы катились по щекам, дыхание рвалось, и ей хотелось что-то сказать Кире, но

вот только что? Что?!

Прошло, наверное, не меньше часа, когда Александра заставила себя подняться. Ещё раз

посмотрев на лежащую в забытьи, ни разу не двинувшуюся Киру, она прошептала:

- Кажется, я как раз пришла туда и тогда… Я расскажу тебе. Потом. Может быть… Но я

вернусь очень скоро, и не смей никуда уходить, потому что… потому. Я должна увидеть тебя

снова такой, какой я тебя знаю…

Шереметьева вышла в светлый коридор, огляделась, запоминая комфортную геометрию стен

широкого коридора, лаконичность и теплоту мебели, изогнутые по линии огромные полные

книжные шкафы, высоченные лепные потолки, и прошла к входной двери. Несколько комнат

были закрыты, и она не стала в них заглядывать. Немного постояв возле тумбы, на которой

лежали всякие мелочи, Александра хотела уже уйти, когда заметила небольшой бумажный блок

и карандаш рядом. Шереметьева недолго подумала и твёрдым, решительным почерком

написала: Кира, не волнуйтесь. Ваши ключи у меня, я обязательно сегодня приду к Вам.

Дождитесь меня, я всё объясню. А. Шереметьева.

Александра усмехнулась, вскинув бровь, представляя, что было бы с ней, попади она в

подобную ситуацию. Это будет интересно… И тут же помрачнела: лишь бы только… Лишь бы

Кире стало легче… А дальше мы разберёмся… Шереметьева подхватила ключи с тумбы, вышла, заперла за собой дверь и шагнула в свежую майскую ночь.

Такт 11

Александра вошла к себе домой, разулась и, не включая свет в прихожей, сразу направилась в

ванную. Раздевшись, она бросила на себя критический взгляд: её фигура не была такой

скульптурной и подтянутой, как у Киры, но постоянные тренировки, дома и в тренажёрном

зале, когда выдавалось время, а также регулярное плавание держали её в форме. Да, руки и

плечи, ноги и спина – тренированные, грудь была не такой упругой, но всё ещё высокой и

красивой, хотя и полнее, живот – мягче и более округлый, но в целом тело Шереметьевой пока

не жаловалось на недостаток физических нагрузок. «Детский сад», - тихо ругнулась

Александра и зашла в душевую кабину. Она долго стояла под струями горячей воды, смывая

усталость, беспокойство и страхи этого дня, потом вышла, вытерлась, накинула белоснежный

длинный халат, сложила вещи в корзину для белья и открыла дверь. В кухне почему-то горел

светильник, и Шереметьева заглянула туда.

- Доброй ночи, Саша.

- Мама? Почему ты не спишь?

- Я задаю себе тот же вопрос. Наверное, потому, что твой голос сегодня вечером был слишком

расстроен. Могу я спросить, почему ты вернулась домой только в три часа ночи? Ты ничего не

хочешь мне рассказать?

Александра вдруг потерялась и неловко приткнула себя на диванчик. Сложила руки перед

собой, задумалась. Потом с силой потёрла лицо и запустила руки в волосы, сильно сжимая

кулаки. Что она могла сказать, глядя в пристальные и проницательные, так похожие на её, глаза

своей матери? Что она себе могла сказать? Что стоит на подступе к чему-то такому, что не

понимает сама? Что любое окно сейчас – тусклый рыбий глаз, а ей хочется ликующего солнца?

Что кабинеты и коридоры её работы стали душными и кажутся заколдованным кругом, а ей

хочется на берег океана? Что стало всё чужим и тесным – люди, вещи, стены, и хочется бежать, бежать, разбивая стеклянное небо… И что всё это связано только с одним человеком? Да ещё –

с женщиной? Не сошла ли она с ума?

Мария Константиновна тем временем налила горячего крепкого чаю, поставила перед явно

неспокойной дочерью мёд и кружку на блюдце, положила ложку, тихо вернулась на своё место

и откинулась на спинку другого диванчик: приготовилась слушать. Или смотреть и

догадываться, что в последнее время стало часто случаться. Можно подкинуть спасательный

мяч: предположить, что все неприятности связаны с работой, и обойтись без подробностей –

мало ли что на работе случается. Но её гордой и умной дочери такие подсказки ни к чему. Да и

не водилось за ней вранья… Умалчивала – да, но всё же не скажешь, да и незачем, и не всё

можно сказать, это понятно. То, что она видела, беспокоило материнское сердце всё сильнее: её

дорогая Саша явно маялась, маялась чем-то неизбывным и огромным… Случилось что-то, это

точно. Мария Константиновна очень тихо сказала:

- Саша… Ты не говори ничего, если не можешь. Давай я тебе скажу, что меня тревожит, хорошо?

Александра кивнула, не поднимая головы, не открывая глаз.

- Неделю назад, вечером, после праздника, ты вернулась домой такой, какой я тебя не помню с

детства: сияющей, летящей, светлой. Я подумала, что ты влюбилась.

Шереметьева вздрогнула, но головы всё равно не подняла.

- Вчера ты приехала потерянная, колючая и грустная. Макс говорит, что ты такая уже несколько

дней. Мальчик волнуется, он думает, что это связано с ним, и мне стоило большого труда

убедить его, что он ни в чём не виноват. Ведь так?

Александра дёрнулась, как от удара, и ещё больше съёжилась. Это правда, последнюю неделю

она мало уделяла сыну внимания, и возможно, что была слишком погружена в свои мысли, встречи, беседы…

- Сейчас ты пришла… Мне кажется, ты плакала, Саша. А я не помню, чтобы ты плакала. Это

было так давно… Чем ты так расстроена? Что тревожит тебя? Что мучает?

Александра встала, подошла к окну, прижала к стеклу пылающий лоб.

- Всё так и не так, мамочка. Это долгая и трудная история. Но если коротко, то… Мне

поставили задачу выяснить отношение общества к законопроекту о введении уголовной

ответственности для лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией. И если два месяца назад

я спокойно к этому отнеслась, то сейчас… Мне кажется, что многое в этом проекте

неправильно. И он становится для меня неприемлемым в том виде, в каком он есть. Я не могу

сейчас сформулировать, что в нём не так, прости. Но я много об этом думаю, изучаю

материалы, у меня много разных встреч, и от этого просто кругом голова. Мне нужно к концу

лета составить аналитический обзор, который будет рассмотрен на закрытом совещании. Сама