Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ) - Дьюк Александр - Страница 27

— Все ты понимаешь, сестрица, — проворчал он. — Здесь завелся колдун, который считает себя самым умным и что облапошил самого Старика, бегает от него уж сколько-то там лет, помирать отказывается. Это неправильно, даже я согласен. Если уж родился человеком, будь любезен помереть как все нормальные люди, чего выделываешься? Но что бы ты там не твердила, сестрица, а наш любимый дедуля не такой уж и терпеливый. Уж чего-чего, а ждать он ненавидит. Попробуй-ка отложить встречу с ним или с тобой, девочка на побегушках, — таких этих, как их, возмутительных балансов схлопочешь, что в альвьем Далуринне аукнется. Потому-то сюда и заманили меня. Заманили, сестрица, не оправдывайся, — поднял руку Эйнар, видя, как возмущенно раскрылся рот Смерти. — Вы все время это как-то делаете, когда вам надо. Но тут выясняется, что колдуна этого ничем и никому не убить, даже мне со всей моей родней оттудова! — он со злостью потыкал пальцем в небо, точь-в-точь как совсем недавно это любил делать Магни Каменная Рука.

Смерть состроила самую свою любимую невинно печальную гримаску, мастерством которой никогда не овладеет Отец Обмана.

— Неужели ты боишься, Эйнар? — спросила она с неподдельной озабоченностью.

— Я?! — рявкнул Эйнар, подскакивая, и пнул пяткой в борт перевернутой лодки. Доска печально треснула, саму лодку протащило по песку и столкнуло с соседней. — Еще чего!

Смерть приблизилась к нему, положила руку на плечо. Это было отнюдь не предложение оставить всю мирскую суету и сиюминутные заботы живых и не приглашение проследовать в иной мир вечного покоя. Это был жест заботливой сестры, которым только ей одной под силу успокоить вспыльчивого брата.

— Тогда тебе не о чем переживать, Эйнар, — сказала Смерть. — То, что случится завтра, целиком и полностью зависит от тебя и только от тебя. Но ты и сам об этом знаешь, потому что так происходит всегда. Конечно, — она сцепила пальцы опущенных рук, беззаботно пожала плечами, — я могла бы рассказать все возможные варианты развития событий, но что это изменит? Во-первых, ты устанешь слушать, а во-вторых, пока я о них рассказываю, появится еще больше новых. Могу лишь посоветовать делать то, что у тебя лучше всего получается.

— Ну, — сквозь зубы шумно втянул воздух Эйнар, — некоторые говорят, лучше всего у меня получается не думать.

— Значит, не думай, — Смерть снова взяла его за руку. — Пойдем, — потянула она, — послушаем, как поет тот мальчик. Мне и вправду понравилось. Знаешь, нужно очень постараться, чтобы Смерти захотелось побездельничать и послушать еще одну песенку о своем геройствующем братце.

Эйнар невнятно проворчал себе под нос, оставаясь на месте.

— Услышу еще одну его песенку — сверну ему шею, — посулил он.

Смерть замерла, на миг задумалась, прикрыв веки, печально вздохнула и выпустила руку Сына Войны.

— Да, — нехотя согласилась она, — пожалуй, не стоит. Не хотелось бы, чтобы пропал такой талант. Знаешь, Эйнар, скажу тебе по секрету, — Смерть приложила ладошку ко рту, — я не удержалась, подсмотрела одним глазком в его судьбе. Если ты его все-таки не убьешь, однажды он прославится настолько, что его песни продолжат любить и петь еще много веков, даже когда в живых не будет уже ни его, ни тебя. Хотя, — смутилась девушка, — с «Девой под дубом» они, конечно же, не сравнятся. Эта песенка будет звучать… вечность, — последнее слово она произнесла невнятно, принявшись мурлыкать под нос незатейливый, приставучий, дурацкий, легко узнаваемый мотивчик.

— Тебе же нельзя рассказывать смертным об их судьбе, — недовольно напомнил Сын Войны. — Это же поломает твою ненаглядную, как ее, вселенную.

Смерть надулась, обиженная таким бесстыдным обвинением в беспечности и легкомысленности.

— Мне, — возмущенно заявила она, гордо вздернув носик, — нельзя рассказывать смертным только об их собственной судьбе. Никогда не забывай о мелком шрифте, Эйнар!

В корчме было тихо и пусто. За исключением всеобщих тингов, празднеств или редких гостей, вроде странствующих скальдов, жрецов или сказителей, здесь было тихо всегда. Но утренняя тишина была какой-то особенно безмятежной и умиротворяющей, несмотря на то что само утро заставило всю Рыбачью Отмель замереть в тревожном ожидании.

Как-никак вести о том, что Эйнар Сын Войны бросил вызов самому колдуну, тиранившему Рыбий Берег много лет, разнеслись по деревне практически мгновенно и разделили жителей на два лагеря. Один лагерь, надо признать, весьма малочисленный, смотрел в будущее с оптимизмом и уже подсчитывал, сколько излишков рыбы после избавления от вымогателей можно продать на ярмарке в Лейхоре. Другой же лагерь, и к нему примкнуло большинство, в панике искал способы заставить овец дать больше шерсти, чтобы задобрить грабителей, и активно интересовался, не будет ли мошенничеством, если для объема и веса дани обрить всех жителей Отмели налысо во всех доступных местах? Впрочем, лагерь скептиков тоже был не однороден. Кто-то нашел в себе силы не поддаться унынию и смотрел на предстоящее с оптимизмом, приблизительно оценивая, например, сколько выйдет колбасы с геройского коня, или раздумывая, добрые ли выйдут вилы, если переплавить геройский меч. Даже щиту можно найти применение, говорили они, например, можно сделать из него колесо или использовать в качестве блюда. Однако, несмотря на неоднородность, скептики все же сходились во мнении, что враг, который принципиально отказывается умирать, способен доставить неудобство даже такому герою, как Эйнар Сын Войны. Даже если допустить мизерный шанс, рассуждали скептики, что герой каким-то чудом умудрится одолеть колдуна, как он засвидетельствует факт своей победы? Ведь всем доподлинно известно, единственным приемлемым доказательством победы героя над злодеем является смерть последнего. Как подтвердить факт его смерти? Естественно, предоставленной на суд экспертов головой злодея. Можно ли считать доказательством смерти злодея голову, которая вместо того, чтобы обвинительно смотреть на всех остекленевшим мертвым глазом, примется злобно зыркать и обвинять присутствующих вербально? А если начнется ругаться, да еще в присутствии детей и женщин? И вообще, по каким правилам надо вести бой с врагом, который не хочет умирать? Как засчитывать победу? По очкам или по раундам? Или по количеству отрубленных конечностей? А если, пусть его в капусту изрубят, он заявит, что в состоянии продолжать бой и ведь, что примечательно, ни разу не соврет? Какая уж тут победа? Максимум, ничья. Но ничья — это всего лишь не-поражение, а не-поражение — это не-победа. Вот и получается, как ни крути, а даже Эйнар Сын Войны с колдуном не совладает.

Но в корчме было тихо и спокойно и ни о каких тревогах тут даже не догадывались. Кот, верховный король и единоличный сюзерен лавки, восседал на своем троне и деловито лизал лапу, одним глазом следя за мухой, покушающейся на чужую территорию. Хозяйка корчмы неспешно мела пол, заканчивая уборку последствий бурного гуляния, затянувшегося допоздна. Таков уж парадокс человеческой природы: чем отчаяннее ситуация, тем веселее пир, особенно если для кого-то он станет последним. Никто точно не знал, что хозяйка думает по поводу всех этих редких, но все же довольно утомительных сборищ людей; никто не слышал, чтобы она хоть раз возмущалась или жаловалась. Если честно, никто не удивлялся тому, как хозяйка умудрялась в кратчайшие сроки наводить порядок даже после самого опустошительного и разорительного тинга. На Стор-Йорде авторитетные мудрецы давно уже сделали бы однозначные выводы, весьма неутешительные для трудолюбивых хозяек и хранительниц домашнего очага. На Симскаре лишь многозначительно пожимали плечами: если это колдовство или чудо, попробуйте пережить симскарскую зиму и дотянуть до следующей — гласило неписаное правило в принципе несуществующих на острове охотников на ведьм.

Сам виновник вчерашних гуляний полулежал за столом. Он был зелен, жалок и медленно, мучительно умирал — бессонные ночи для него, конечно, не являлись чем-то страшным или неизведанным, а вот такое похмелье было в новинку. Если бы Гизур вдруг услышал, что его ждет славное будущее, ни за что бы не поверил — он сильно сомневался, что доживет хотя бы до вечера. Впрочем личный опыт, хоть немного и снизил его самооценку, но заставил испытывать еще больше уважения к знаменитым воинам, закаленным в беспощадных боях бесконечной войны человечества с алкоголем.