Вкус вишнёвой лжи (СИ) - Angel-of-Death - Страница 67

— Я подчистил твою хату, — безразлично оповещает меня Костя. — Барной стойке хана. И телику тоже.

Молчу. Да, я помню, как разгромил половину студии в приступе ярости, а теперь во мне болезненная пустота. Ничего не хочу. Даже пить уже нет сил, хотя спасительное пиво неплохо-таки помогает.

А ещё я помню Элли и Иру. Вот только откуда?

— Мы чё к Ирке ездили? — прокашливаюсь, откидываюсь назад, облокачиваясь затылком о стену.

— В субботу, — отчитывается Назар. — Она, оказывается, знала про эту шлюху. То, что она с твоим братом тусовалась.

Очередной укол пронзает душу, подобно наркотикам вгоняя в неё прожигающую боль. Делаю ещё один глоток из бутылки, только сейчас замечаю, что руки замотаны грязными бинтами, местами покрытыми кровью. Где это я так?

— Ожидаемо, — бурчу я. — Они же подруги. По любому Элли всё ей рассказывала.

— Ожидаемо? — возмущается Костя. — Чувак, она знала и ничего не сказала! — я морщусь из-за его громкого голоса. — Я был о ней другого мнения.

А мне как-то плевать. Я пуст, выжат и раздавлен. И не знаю, что делать…

— А ещё она знает, что ты замочил Григорьева, — замечаю я. — Ей тоже стоит рассказать об этом?

Назаров мнётся, снова утыкается в сотовый.

— Нет, но… — пытается подобрать аргумент, но у него ничего не получается. — Просто неприятно как-то. Не знаю.

— Это не её дело, — шумно вздыхаю. — Правильно, что молчала. Крыс никто не любит… Бля-я-я… есть таблетка? Бошка раскалывается.

Назаров молча поднимается на ноги и уходит, а через несколько минут возвращается с кружкой воды и аспирином. Я закидываю в рот таблетку и жадно осушаю стакан.

Ставлю всё добро на тумбочку, прикрываю глаза. Пытаюсь прогнать навязчивое лицо Элли и её имя, водоворотом заполняющее сознание.

Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли.

Убирайся…

— Твой брат тебя искал, — вдруг говорит Костя.

Кривлюсь.

— Пошёл он.

— Сказал, чтобы ты набрал его, как просохнешь.

— Ага, щас.

— Типа, важно очень. Отца касается. И всей этой хуйни.

— Да похуй мне! — злюсь я, поднимаясь на ноги.

Направляюсь к выходу.

— Ты куда?

— В туалет…

— Там маман.

— Ну, на кухню тогда! Покурю.

— Сижки закончились…

— Сожру тогда чё-нить.

Достал.

— Стас.

— Что? — оборачиваюсь.

Молчит. Смотрит с жалостью, будто я собираюсь сигануть с балкона. Хотя, нет здесь его. Если только в форточку с разбега так, чтобы наверняка.

— Я знаю, что тебе хуёво, но это пройдёт. Поверь мне. Всегда проходит.

Ничего не отвечаю, выхожу в коридор. Назар когда-то был в аналогичной ситуации, вот только вся проблема в том, что больно-то мне сейчас. И ещё нужно пережить всё это дерьмо и дождаться этого сраного «потом». Станет легче. Обязательно. Но мне плевать на это потом, потому что оно ещё не наступило.

Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли.

Перестань о ней думать!

Дверь туалета открывается, и передо мной возникает мама Кости. Как обычно нервная и запуганная.

— О, Стасик, — пищит женщина, не зная, спрятаться ли обратно в туалет или же выйти из него.

Она теребит дверь костлявыми руками и неуверенно улыбается.

— Здрасте, тёть Ань, — мой голос хриплый и грубый — это пугает женщину ещё сильнее.

Она наконец решается выйти из туалета.

— Ты это, не шуми больше так, — просит Анна Алексеевна. — Спать мешаешь…

Пробирается по стенке в сторону своей комнаты. Её волосы неопрятно собраны в хвост, домашний халат уже, видимо, давненько не стирали, синяки под глазами, кажется, увелись.

— Извините, — бурчу я, запираясь в туалете.

Чё ж я делал-то такого последние дни?

Пока справляюсь со своими нуждами, слышу трель. Шаги Кости, открывающаяся входная дверь, голоса.

Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли.

Её глаза, волосы, смех, прикосновения, голос, губы.

Со всей силы ударяю правой частью кулака по стене туалета, чтобы избавиться от удушающего чувства в груди. В узком пространстве особо не размахнёшься.

Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли. Элли.

Поправляю штаны (кстати, не мои, а Назарова), выхожу в коридор и замираю, потому что на пороге квартиры стоит Артём и настойчиво пытается пройти через порог, но Костя его не пускает. Заметив меня, брат замирает.

— Стас, надо поговорить.

Не о чем нам с тобой разговаривать. Ты трахал мою девушку, и она залетела от тебя. Мне предатели не нужны. Хочется сказать это вслух, но я молчу.

— Проваливай, а! — возмущается Назаров, пытаясь вытолкнуть Тёму и закрыть дверь, но я вдруг делаю то, чего никогда бы в жизни на за что на свете не стал творить.

— Всё нормально, Костян. Дай мне пару минут.

Назар оборачивается, хмуро осматривая меня.

— Уверен?

Киваю.

Недовольно поджав губы, друг всё-таки впускает Артёма в квартиру, а сам уходит на кухню, чтобы не мешать. Требуется немного времени, чтобы преодолеть неприязнь и подойти поближе к братцу.

— Не о чем нам с тобой разговаривать, — спокойно говорю я. — В прошлый раз всё выяснили.

— Это ты всё выяснил, — хмурится Тёма. — Я хотел просто поговорить, а ты драться полез.

Лицо брата покрыто ссадинами и синяками, я отлично помню, как отделал его на ужине. Давненько не видел его таким потрёпанным.

— В смысле, поговорить? — фыркаю я. — Типа, кому достанется Элли? Да забирай себе.

— Я тоже в такой же ситуации, как и ты, — продолжает брат.

— Ага. Вот только ребёнок-то не мой. Она мне даже не дала. Что она, блять, нашла в тебе такого? — прячу руки в карманы, со всей силы сжимая кулаки, чтобы спрятать желание врезать Тёме.

Он молчит. Опускает взгляд, поджимает губы.

— Отец сказал, что не хочет скандала. Требует, чтобы Элли сделала аборт.

Коротко смеюсь. Ну, не удивительно. Это в стиле папочки. Он же у нас такой крутой, популярный бизнесмен, важная шишка. Если в газетах начнут писать, что от его сына залетела школьница, это будет фиаско.

— Ожидаемо, — пожимаю плечом. — А я тебе зачем? Хочешь, чтобы я уговорил папочку передумать?

Криво усмехаюсь. Нащупываю в кармане чьи-то ключи и сжимаю их со всей силы, позволяя физической боли перекрыть душевную.

— Нет. Я уговорил его преподнести всё так, словно мы с ней женимся по любви. Я хочу попросить тебя, чтобы ты никому ничего не рассказывал. Про то, что у тебя был с ней роман. Вся эта ситуация должна остаться между нами.

Люди не дураки. Как только увидят живот Элли, сразу догадаются, что свадьба по залёту. Пойдут сплетни, слухи.

— Ты совсем дебил? — смотрю на него с презрением. — Мне дела нет ни до тебя, ни до этой шлюхи. Разбирайся сам со своими проблемами, — собираюсь развернуться, чтобы уйти, но передумываю.

— Стас…

— Она наебала не только меня, но и тебя тоже. Тебе по кайфу жениться на такой шкуре?

— Она носит моего ребёнка, — холодно отвечает брат. — Я не ты. Мыслю в этой ситуации рационально. А тебе пора бы перестать думать только о себе. Повзрослей.

Последнее слово остаётся за ним — Артём разворачивается и покидает квартиру. Я смотрю на закрытую дверь ещё несколько секунд, надеясь, что она откроется и появится брат. Скажет, что пошутил, что всё это было враньём, розыгрышем, отвратительно постановкой. И ужин, и предательство Элли, и ребёнок и даже новость о намерениях брата жениться на Макеевой.

Но ничего из этого не происходит. Дверь остаётся закрытой, тишина сдавливает со всех сторон. Я стою в коридоре и тону в разрастающейся злости.