Вино фей (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 7

Черити ужаснулась и похолодела. Сама она всегда смеялась над модными в эту пору готическими романами и не была суеверной. Глупое самообольщение — воображать, будто предметы гардероба, пауки, вороны, уличные коты или небесные светила принимают участие в незначительных событиях нашей жизни. Судьба, считала Черити, никогда не шлёт предзнаменований, для этого она недостаточно сентиментальна. Она спокойно перелистывает дни нашего бытия, нисколько не заботясь, комедия это или трагедия, и только мы сами добавляем в эту пьесу трепетание, обмороки и восклицания.

Но Черити помнила и радость, охватившую её, когда она нашла в Стейплфорде подкову. Она тогда на миг просто не поверила глазам: таким невероятным показалась ей это везение. Но какое везение? Думала ли она, что подкова принесёт ей счастье? Нет, конечно. Откуда ему взяться-то? Но ведь она обрадовалась…

Сейчас её неприятно поразило случившееся, но её испуг прошёл незамеченным. Сесили нахмурилась, леди Кассиди побледнела, Джин же была расстроена больше всех. Её сильно трясло, она побелела и потрясённо озирала треснувшее зеркало, на глазах бедняжки выступили слёзы.

Леди Изабелл и леди Хейвуд кинулись к ней, пытаясь успокоить.

Черити вздохнула. Вирджинии, изнеженной, привыкшей к всеобщему обожанию, жизнь представлялась чередой праздников. Она не терпела даже упоминаний о несчастьях, болезнях и смертях, не была на похоронах матери Черити, да и к тётушке в Бат отказалась ехать не только из-за намеченной поездки с мисс Сесили, но и, как думала Черити, из крайней неприязни ко всяческим старческим недугам. Даже рухнувший карточный домик горько удручал её сердце, расстраивал и не сошедшийся пасьянс. Она не могла сдержать огорчённого вздоха, видя сломанный ноготь и стёршийся каблук, и страшно боялась дурных примет, многократно преувеличивая любую из них. В прошлом году, заметив скрещённые ножи на столе, устроила истерику и постоянно жаловалась, что слышит в спальне писк летучих мышей. Пищала, как выяснилось, несмазанная петля на оконной ставне.

Но сейчас Черити не склонна была смеяться над огорчением Вирджинии: есть вещи, с которыми вековая молва неизменно связывала приход беды. Почему из века в век нам твердят, что дурно разбить зеркало случайно, но если оно треснуло само по себе, ничто не предотвратит приближающейся напасти? Неужели его амальгама — не только серебро на стекле, как хотела думать Черити, но и мистический вход в неизведанный мир потустороннего, полоса отчуждения на границе мира живых и мёртвых, портал в мир призраков? Неужели правда, что зеркало невидимой нитью соединяется с нашей душой, и любая трещина в зеркале образует трещину в душе?

В гостиную вошли мужчины. Мистер Хейвуд сразу бросился к плачущей дочери.

— Что с тобой, моя дорогая?

Леди Дороти рассказала о происшествии, но на мужчин трещина на зеркале особого впечатления не произвела, а сэр Бенджамин даже пустился в какие-то длинные научные объяснения, из которых тем, кто их понял, должно было стать ясно, что ничего особенного в том, что стекло лопается, нет. Энтони же, хоть и ничего не сказал, криво усмехнулся.

Черити при этом оказалась единственной, кто обратил внимание на странное совпадение: зеркало треснуло при имени Клэверингов.

Обычно эфемерные мысли Вирджинии неслись, словно на крылышках мошкары, и гибли вместе с капризами и безумствами пролетевшего часа. Но развеять дурное впечатление случившегося накануне было нелегко. Джин не умела переносить ни страдания, ни боли, даже падать духом предпочитала на мягкое. И весь следующий день она была в дурном настроении, кричала на горничных, злилась на мать, пытавшуюся её успокоить. Она раздражалась на любой шум, её нервировали голоса слуг и домочадцев. Не хотела она видеть и пришедшего чуть свет жениха, пытавшегося её утешить. Джин отказалась даже позировать живописцу, и лишь с большим трудом леди Дороти удалось уговорить её привести себя в порядок и выйти в гостиную, где уже стоял большой мольберт и ожидал пожилой художник.

Чтобы не искушать кузину своим докучным присутствием и не попадаться ей на глаза, Черити оседлала Мерлина и с наслаждением прокатилась по окрестностям, добравшись до Эймсбери, ей даже показалось, что в утреннем тумане видны очертания Стоунхенджа. Вернувшись домой через чёрный ход, Черити удалилась к себе и втихомолку раскроила несколько отрезов купленного в Бате дорогого дамаска, придумав на одном новый крой лифа и юбки, а на другом — интересный покрой рукава. Но ей нужен был полосатый муслин на отделку, и она решила сходить в модную лавку, а заодно навестить пастора, мистера Энджела Стэнбриджа и его супругу, которых не видела со времени отъезда в Бат.

Жена пастора всегда нравилась ей спокойной рассудительностью и непринуждённой светскостью. С миссис Кассандрой можно было поговорить, ничего не опасаясь: в ней, как в колодце, тонули откровения всей округи. Нравился Черити и мистер Стэнбридж, человек немногословный, но неглупый.

Дом священника, большой, двухэтажный, старый, носил следы многих перестроек, стены жёлтого кирпича были густо увиты жимолостью, пассифлорой и хмелем, под островерхой крышей лепились несколько ласточкиных гнёзд, а сами ласточки юркими росчерками то и дело рассекали небо.

Её встретили как родную.

— Черри, малютка, как ты расцвела! — мистер Стэнбридж улыбнулся ей с балкона, заметив её издали.

Черити вздохнула, немного удивившись. Пастор никогда не ронял пустых слов, с чего бы ему вторить мистеру Хейвуду? В её спальне было небольшое зеркало, она каждое утро расчёсывала перед ним волосы, но ничего нового в своей внешности не видела. С чего это все говорят такой вздор?

— Кто пришёл! — радостно поднялась её навстречу миссис Кассандра, откладывая в сторону вышивание. — Господи, как ты выросла, Черри! На три дюйма точно! — и, усадив её в лучшее кресло, забросала вопросами о Бате.

Вошедший в гостиную священник, спустившийся со второго этажа, тоже присел к столу.

Черити поведала им о своём пребывании в Бате, похвасталась полученным от тётушки щедрым подарком и сделанными покупками, но о Клэверингах умолчала: ведь кроме слов мисс Стивенс, которые ей вовсе не поручалось разглашать, сказать было нечего. Однако вопрос о гостях леди Рэнделл она задала почти сразу, как закончила рассказ.

Но и тут ничего определённого не услышала: Стэнбриджи их ещё не видели.

— А как прошла вчерашняя помолвка твоей кузины?

Черити смутилась, потом нехотя поведала о событиях вчерашнего дня и о треснувшем зеркале.

— Само треснуло? — удивилась миссис Кассандра и огорчённо покачала головой. — Не к добру.

Пастор не поддержал жену.

— Мне случалось отпевать покойников и в домах, к дверям которых была прибита подкова, Черити. Мисс Хейвуд не следует быть суеверной, именно это и приносит несчастье. Глупо верить в приметы.

— Кто смеётся над приметами, не умнее того, кто в них верит, — улыбнулась, оспаривая мужа, миссис Кассандра. — Верящим в приметы просто недостаёт мужества, или уж в них избыток поэтичности, ведь приметы — поэзия прозаической жизни. Но для бедняжки Вирджинии это, боюсь, непосильная тягота. Она чрезвычайно мила, но не очень мужественна. И даже, боюсь, не очень поэтична, — высказав последнее опасение, миссис Кассандра дипломатично умолкла.

— Но откуда что берётся? — спросила Черити, тоже умно пропустив мимо ушей последнее замечание миссис Стэнбридж, — несчастья случаются потому, что треснуло зеркало, или зеркала лопаются, потому что должны приключиться несчастья?

— Если бы знать это, моя девочка.

Черити повернулась к священнику и, готовая в любую минуту сказать, что её неправильно поняли, опасливо задала вопрос.