Комбатанты (СИ) - "Майский День" - Страница 2

Я не со зла говорю, вот честно слово. Суть в том, что я не бездельник какой-нибудь, а нормальная бестолочь, которая не потрудилась выучить, что надлежит предпринять в данном конкретном случае. Вот нужда и заставляла сваливать обязанности на первые же подвернувшиеся плечи. Широки они или нет — это уж как повезёт, и кому-то однозначно придётся трудно, потому вместо затрещины я наделил светлого добрым, всепрощающим взглядом.

— Как думаешь, разумная раса здесь уже появилась или нам придётся дожидаться нудного течения эволюции?

— Приди мы на готовое, знали бы свои имена, — рассудительно ответил предвечерний.

В логике я бы ему отказал, не умел только. С грустью пришлось признать свою зияющую некомпетентность. Просчитывать варианты пока не хотелось, я надеялся, что они сами проплывут перед глазами, как мусор по течению.

— Спустимся в долину? — предложил я. — Там мило.

— Мне и здесь хорошо! — буркнул он в ответ.

Я и сам ощущал настоятельную потребность оставаться на месте, что в целом расходилось с обычными устремлениями моей деятельной натуры. Я не лентяй, как уже говорил, нет, просто энергию чаще всего направляю в кривое русло удовольствий, а не на прямую дорогу к знаниям.

Светлый торчал на солнцепёке, впитывая благодетельное тепло, я тоже этим занимался, потому что ощущал некую слабость после прохождения забросившего нас сюда импульса, но нутро просило экзотики, а не унылой благости, потому когда какая-то ящерка дерзнула пробежать у моих ступней, я схватил её и мигом откусил голову. Заметив, как поморщился мой добродетельный напарник я съел и всё остальное, со вкусом хрустя лапками и панцирем. Предутренние могут использовать в качестве пищи вообще всё, даже камни, но отведать щебёнки, на которой сидел, я пока не стремился. Невкусная она и в рот тяжело засовывать из-за клыков.

— Мой обед подсказывает, что с эволюцией здесь пока глухо, разве что призвали нас к разумным черепашкам, но тогда и мы уже отрастили бы панцири вместо крыльев.

— Я не знаю, — просто сказал светлый.

Его очевидная растерянность и менее заметная удручённость заставили меня подумать, что не только плохая компания портит бедняге настроение. Понятно почему послали в эту дыру меня — чтобы избавиться от несносного курсанта хоть на время местной эволюции, а вот светлый где налажал и в чём?

— За что тебя упекли? — спросил я прямо.

— Не твоё дело! — огрызнулся он, утвердив в первоначальной мысли, что и на белых крыльях бывают пятна.

— Конечно, не моё, так ведь потому и интересно.

Пожалуй, эта логика несколько расходилась с формальностью, предписанной каноном, но мне показалось, что предвечернего она заинтересовала. Я ведь честно не хотел с ним ссориться, потому что коротать миллионолетья, наблюдая, как рыбы выходят на сушу — занятие невероятно скучное. Тут любой собеседник — ценность, если он не черепашка и может тебе ответить.

Пока мы так сидели, предаваясь возвышенным думам, в воздухе начало накапливаться нечто. Угроза не угроза, а словно сгусток вселенской боли, довольно быстро приближавшийся к предложенной нашему вниманию долине. Я заглянул в небо. Там разгорались одновременно свет и тьма, словно мирозданье вознамерилось угодить сразу обеим стихиям, чьими представителями мы являлись. Я не прочь был признать, что мир готов подсуетиться с развлечением, но покой устраивал больше.

— Астероид что ли летит? — спросил я собрата по несчастью.

— Что-то большое, — ответил он.

— То есть вот оно сейчас вдарит прямо в грунт, динозавры вымрут и начнётся эволюция надлежащего вида? А кто такие динозавры, и кому они помешали?

Предвечерний не ответил, впрочем, и не требовалось. Я уже знал про ящеров достаточно, чтобы благополучно эти сведения забыть. Я наблюдал за посадкой космического корабля, а точнее — его крушением. Лавина сведений, хлынувшая в мозг, смела бы сознание любого смертного бедолаги, но я-то был предутренним и не страдал от информационного передоза.

Что-то у наших астронавтов не задалось с самого начала или задалось да не так, потому что, отчаянно сопротивляясь неизбежному, корабль падал слишком быстро. Раскалённый корпус начал разрушаться. Вот отлетел фрагмент, почему-то вынесенный вбок, закувыркался далеко в сторону.

— Ну кто так строит? — пробормотал я.

Светлый не ответил, жадно глядел на небесный гостинец, а меня между тем осенила гениальная в своей удобности мысль, причём я, дурак, поспешил выразить её вслух:

— Если эта хрень сейчас брякнется и разобьётся вдребезги, то и разумных не останется, за которыми нас сюда посылали! Свобода, Аргус, вот она уже, почти нарисовалась. Они точно не смогут посадить своё корыто и при этом не сдохнуть!

Промолчи я, и судьба пошла бы иным путём, потому что светлый, как видно, большой сообразительностью не отличался, но я сказал, что думал, и тем пробудил его к действию.

Мерзавец вытянул руки, развернув их ладонями вверх, он принял терпящее бедствие судно под свою защиту. Скорость падения снизилась, корпус перестал раскаляться, детали его отваливаться, и неведомая махина не врезалась в грунт со всей дури, а опустилась почти плавно и даже в озеро не угодила, где могла бы взорваться от слишком тесного соприкосновения с прохладными водами.

На какое-то время я онемел. Глядя на горячего жука, уродливо распластанного в моей чудной долине, я последнее соображение утратил. Поначалу всё складывалось так удачно, что разочарование буквально на месте убило живость моей натуры.

— Гад! — прошептал я. — Какой же ты светлый предвечерний гад!

— Меня зовут Аргус, а тебя Мерцур, и я сделал то, что требовалось от нас обоих, хотя ты и не помогал!

От его благости затошнило. Я вскочил, разбрызгивая щебёнку.

— Ты урод белопёрый! Мы уже могли пулей лететь домой, а теперь привязаны к этой куче хлама! Да я так зол, что сейчас дам тебе веский повод отрастить новые зубы, потому что старые разлетятся изо рта на кровавой смазке куликами и перепелами!

Он тоже встал, вздёрнул нос.

— Я тебя не боюсь, порождение мглы!

А следовало бы! Я же видел, как он ставит ноги, не умел этот зубрила драться, понятием не обзавёлся, как это делается, зато я знал все подлые приёмы, и полетел этот недоумок в щебёнку впереди своей надменной улыбки, только пятки сверкнули.

Врезал я ему не сильно — так, душу отвести, потому что сделанного не воротишь и исправлению ситуация не поддавалась. Хоть плачь, хоть ругайся, а упаковались мы в свою задницу и нескоро из неё выберемся. Я хмуро отряхнул ладони.

Светлый валялся на груде камней, хлопая веками. Вытерев пястью нос, уставился с изумлением на оранжевые сопли. Он что, вообще не в курсе, какого цвета у него кровь? До сих пор учил это лишь теоретически? Девственник недомордобитый.

Стыдно мне стало, хотя злость ещё гуляла внутри, разнося широко плечи. Вот зачем я с ним так резко: солдат ребёнка не обидит, а я сразу драться. Приплыли уже, так чего теперь ластами по воде стучать? Лупить такого нескладёху не искусство, а ремесло. Я же типа бог теперь, надо хоть местами должности соответствовать.

— Ну извини, — сказал я сухо. — Был не сдержан, хотя и прав. Не мгла меня родила, а мама, пора бы знать такие вещи даже если сам ты с конвейера сошёл. Вставай, уже, бог, хватит обиды на кулак наматывать.

Он не спешил, поглядывая, пожалуй, с опаской.

— Это я — бог, — сказал язвительно, — а ты — дьявол! У них в культуре это есть. Так что отращивай рога и копыта, тёмный!

— А не перетопчешься ли ты, ваше благородие?

Рассердил он меня. Не люблю я таких намёков. Да, клыки у нашего племени отродясь во рту не обитают, я себе завёл потому что они мне нравились, хотя жрать и мешали, но вот украшать себя другими зверскими атрибутами не стремился.

— Предвечерний, мы по твоей вине угодили в эту жо… хм… жовописную местность, так что вставай и пошли принимать хозяйство.

— Рано, не остыло ещё. Корпус слишком горячий. Люди разве что завтра смогут выбраться.