Огни Новороссийска
(Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович - Страница 5

Нам предложили остаться ночевать или в комнате для приезжих в самом штабе, или в лучшей гостинице города «Червона Буковина», находившейся против горсовета. Товарищи из политуправления фронта легли на полу в штабе, мы же отправились в гостиницу и спали в номерах «люкс», впервые после долгого перерыва, на белоснежном белье.

Утром приняли душ, растерли тела мохнатыми полотенцами, позавтракали в отличном ресторане и были готовы ехать хоть к черту в зубы. Лифшиц обратил внимание на то, что из города исчезли автобусы, на которых уезжали первые предусмотрительные беженцы.

Фронт находился километрах в сорока от Черновиц. Несколько неприятельских дивизий рвались к городу. Мы разбились на две группы. Я и Лифшиц уехали в полк, стоящий у местечка Герц, трижды переходившего из рук в руки.

Ехали по отличному шоссе через села, полные зелени. Загорелые девушки с крупными темными глазами в расшитых цветным бисером белых кофтах бросали в наш грузовик белые и красные розы.

— Бейте крепче германа! — кричали они.

На остановках приходили босоногие крестьяне в узких белых полотняных штанах, черных фетровых шляпах с вязаными сумками через плечо и зонтами в руках; предлагали табак, боялись, что вернутся помещики, отберут землю, данную им Советской властью.

У Герца, зарывшись в землю, вел бои стрелковый полк под командованием подполковника Т. Подвиг. Он недавно назначен командиром полка, хотя год назад командовал всего-навсего ротой.

Явившись к Подвигу, я отрапортовал о нашем прибытии и протянул ему руку.

— Товарищ старший лейтенант, в армии заведено так, что первым подает руку старший по званию. Если вы забыли — почитайте устав.

Он не знал, что Устав внутренней службы лежал у меня в сумке противогаза и я прилежно зубрил его, будто стихотворение в детстве.

Семь дней Краснознаменный полк под командованием Подвига отбрасывал численно превосходившие силы противника. В боях проявили себя сержант Петр Крючков, младший политрук Вершинин, батальонный комиссар Фомин, красноармеец Гаджибек Агабеков. Нас водили в оборудованные по всем инженерным правилам окопы переднего края, и мы беседовали с отличившимися бойцами.

Крючков застрелил дюжину гитлеровцев. Товарищи подшучивали над ним:

— Наш Кузьма Крючков.

На фронте все чаще вспоминают национальных русских героев, отличившихся в первой мировой войне. Петр Крючков был задет осколком гранаты, но остался в строю. Орденов пока не давали, нашивки за ранения еще не были введены, и раны оставались единственными знаками отличия.

С болезненным любопытством всматривался я в ничейную землю, разделявшую два враждующих войска. Посредине этой земли, разделяя ее пополам, будто заросли держидерева, тянулась колючая проволока, и на пей висел убитый солдат. И как на высоте тянет посмотреть вниз, так и здесь хотелось вылезть из окопа и пройтись взад-вперед, испытать свою выдержку.

К обеду вернулись в прохладный глиняный блиндаж, вырытый у подножия горы под ветвистым ореховым деревом. Там, откуда мы только что пришли, разгоралась перестрелка.

— Вокруг горы ни одному танку здесь не пройти. А что касается пехоты, то в мире нет лучшей нашей царицы полей, — хвалился подполковник, любовно разглядывая видневшиеся всюду величественные холмы, приподнявшие к небу буковые леса.

Во время беседы в блиндаж вошел командир дивизии — генерал-майор Салехов, низкого роста, с толстой шеей, с двумя орденами Красной Звезды и медалью на квадратной груди. Он был взволнован, повалился на скрипнувшую деревянную скамью, вытер платком вспотевшую бритую голову и, узнав, что мы корреспонденты, попросил нас выйти.

Генерал уехал так же быстро, как и появился. Подвиг вышел к нам и сказал, что отдан приказ войскам — отходить и что его полк должен прикрывать движение отходящих частей. Командир полка высказал несколько критических замечаний по поводу поведения генерала, показавшихся мне неуместными.

Через несколько дней Салехов был разжалован в майоры.

Подвиг предложил нам отправиться на Черновицы, а так как ни одна машина из полка не шла в город, пришлось идти пешком.

Распрощавшись с офицерами, мы покинули КП полка, где уже принялись свертывать имущество. За лесистые холмы закатывалось солнце. Земля остывала и становилась холодной. Перестрелка разгоралась все сильней и сильней. Вдоль пустынной дороги легло пять или шесть мин, обдав нас комьями сухой земли и пыли. Промчалось несколько грузовиков с ранеными. В соседнем селе прозвонил колокол, призывая прихожан к вечерне.

Километров через пятнадцать с боковой дороги на шоссе вышла колонна войск. Мы присоединились к ней. Двигались пушки тяжелой артиллерии резерва главного командования, тягачи везли прицепы, нагруженные снарядами. В то время у нас было много крупнокалиберных пушек, мало противотанковых и почти не было минометов.

Колонна прошла густой грабовый лес и вышла на открытое, ничем не защищенное поле. По обе стороны дороги тянулись поля дозревающей ржи. Солдатам запретили выходить из колонны и садиться на землю.

Вдруг раздался тревожный возглас:

— Воздух!

Бойцы подняли головы, увидели шесть самолетов с тонкими серповидными крыльями, зло мерцающими в лучах заходящего солнца. Фашистские летчики пугливо прошли вдоль колонны и, убедившись, что поблизости нет ни зенитных орудий, ни пулеметов, стали круто снижаться. Красноармейцы увидели черные кресты и свастику.

Самолеты перешли на бреющий полет, словно намеревались давить людей колесами. Но никто из красноармейцев не бросил материальной части, не побежал, самолеты были встречены выстрелами из винтовок и ручных пулеметов.

Колонна, не задерживаясь, продолжала марш к ближайшему лесу. Там была отдана команда рассыпаться за деревьями.

Зажигательная пуля ударила в один из четырех прицепов, которые вез тракторист Николаев. Змейка яркого огня с шипением поползла по сухим доскам прицепа. Посыпались во все стороны колючие искры, и деревянные ящики с тяжелыми снарядами загорелись. Было ясно — пройдет несколько минут, и гигантский взрыв разметает колонну, уничтожит орудия и людей.

Николаев спрыгнул на дорогу, сделал несколько поспешных шагов в сторону, собираясь отбежать подальше, лечь на землю, переждать опасность.

Лежа на земле, он подумал: «Снарядов теперь уже не сберечь, но можно спасти орудия и людей, а для этого надо отцепить горящий прицеп, благо он был последним в колонне…»

Николаев оглянулся вокруг, увидел убитого командира батареи — лейтенанта Филиппова, и сердце его сжалось от боли. Он встретился взглядом с трактористом Федором Зеленцовым. Оба были из одной комсомольской организации и хорошо знали друг друга.

Николаев позвал товарища.

— Помоги отцепить прицеп. Быстро!

Два смельчака бросились вперед, навстречу пламени. Огненные языки заметались вокруг них, больно обожгли лицо и руки.

Как быстро и легко отцеплялся прицеп раньше, когда не было опасности, и как трудно сделать это сейчас, когда все металлические части накалены, когда вокруг лица мечется пламя и едкий дым забивает дыхание. Дорога каждая секунда, каждое мгновение могут начать рваться снаряды.

Наконец тяжелый крюк упал на землю. Николаев поспешно сел за руль, дернул рычаги, и трактор плавно пошел все дальше и дальше от огненного костра.

Снаряды взорвались, когда Николаев отъехал метров на четыреста от горевшего прицепа. Гигантский столб дыма поднялся к небу. Вздрогнули горы, сухая пыль осыпала тракториста, припудрила его улыбавшееся лицо с голубыми глазами и слегка вздернутым носом. Никто не пострадал, пушки были спасены, колонна продолжала марш.

Тракторист Зеленцов достал носовой платок, вытер им потное, измазанное землей и сажей лицо товарища.

Командир артиллерийского полка в присутствии красноармейцев — товарищей Николаева — поблагодарил его за проявленный героизм и находчивость. Николаев покраснел от смущения и ответил, что точно так же поступил бы каждый тракторист, случись это на его прицепе.