Серебряные слезы (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 4

— Я не жертва, зарубите себе на носу, уроды. Что бы вы со мной ни сделали, я больше не уползу в угол зализывать раны. В моей семье есть деньги, большие деньги. Я найму убийц и заплачу за то, чтобы они убивали вас с особой жестокостью. А если не найду — убью сама. Уж до одного кого-нибудь точно доберусь — я обещаю, я клянусь вам. Я вас ненавижу такой дикой ненавистью, что вам и не снилось и это не пустые слова. Не подходите ко мне, я глаза вам вырву и сердце выгрызу на фиг!

В глазах Руслана, на которого я только и смотрела, появилось какое-то выражение, помимо скуки, но я не поняла — что это. Заговорил Влад:

— Детка, да ты горячая штучка. А вы говорили… Я не жалею ни минуты. Мы, собственно, пригласили тебя, чтобы ты выбрала себе одного из нас. Была мысль кинуть монетку, но это скучно. А вот предоставить выбор тебе — забавно. Будешь с тем, кого выберешь. Со всеми вытекающими — переезжаешь жить к нему, живешь там сколько нужно, тебя выводят в люди, одевают, кормят, оплата учебы за этот период и все такое. Это для нас ново и должно быть интересно. Как тебе?

— Идиот! Я на бюджете! Хоть бы это узнали! — На большее не хватило дыхания и соображалки. Меня распирало от эмоций.

— Ну-у, это приятно — траты меньше. И не хами, — мягко сказал он, — так кого ты выберешь, детка?

— А как меня зовут? — прошипела я.

— Мария. Мария Ростовцева, — неожиданно заговорил Руслан.

— Мой дед — директор огромного военного предприятия. Его знают в Кремле. Мой отец — военный. Мой брат служит в ФСБ. Дядя — подполковник в уголовном розыске, служит в Питере. Его жена — майор, служит там же. Вы бы хоть подготовились, уроды, хоть бы выяснили, на чей забор подняли свою грязную лапу, готовясь его обоссать. Вы мне омерзительны до такой степени, что одна мысль о близости вызывает рвотный рефлекс. Ищите себе других, но имейте в виду, что если я заподозрю, что девушка с вами по принуждению…

Договорить мне не дали. Первым засмеялся Гор. Потом все они стояли и смеялись, ржали, как придурки. Даже замороженный Руслан хмыкнул.

— Да кому ты нужна, мышь серая? Тебя разыграли, как тупицу, а ты поверила, что на тебя клюнули? — прикалывался Гор.

— Ну, а я была с вами честна, как перед Богом. Все так бы и сделала. Надеюсь, на этом пристальный интерес ко мне, возникший уж не знаю по какой причине, сойдет на нет?

— Надейся, детка. Надеяться приятно. Пшла вон отсюда, мышь серая.

Я не стала возмущаться и демонстрировать гордость победителя, а ушла молча и быстро. Успела на конец пары и меня даже никто ни о чем не спросил — ни преподаватель, ни подруги. Что-то было у меня на лице такое, очевидно… Правдой из того, что я наговорила им, было только то, что мой дед руководил большим заводом. Остальное было чистой воды вымыслом. Меня трясло всю пару и я просто сидела молча, пропуская через себя снова и снова каждое слово нашего разговора.

В подсобке возле туалета остались Руслан, Влад, Гор и Миха.

Было тихо. Потом, прокашлявшись, заговорил Влад:

— И почему мне так не по себе? Не то, чтобы я сдрейфил, нет. Но… как-то неожиданно. Скорее всего, девочка блефовала, хотя и не во всем. Что-то из всего этого есть правда. Но паршиво мне почему?

— Девочка хорошая? — лениво спросил Гор.

— Внешне ничего особого — средненькая, и что в ней хорошего? Наглая до усеру. Нарывается конкретно. Я даже не знаю… Еле сдержался, бл…, чтобы не наказать. Ну, номер не прошел. Я все же надеялся, что на вашем фоне выгляжу прилично и выберет она меня, — расстроено ответил за Влада Миха.

— Она заглядывалась на Влада, а потом — на Руса, — возразил Гор.

— Влад говорил ей гадости, а Рус замороженный, его страшно даже мне бывает. А уж даме…

— Пацанка она, какая из нее, на х…, дама?

— Не скажи. Гонору у нее, как у благородной дамы, а…

Руслан встал с подоконника и сказал: — Нужно узнать, откуда она перевелась к нам и по какой причине. Я узнаю. Она была на пределе, вы не поняли? Она и вырвала бы и выгрызла. И убила бы, не задумываясь. Видно же было, вы чего? Горик хорошо выкрутился. Хоть не так стыдно. Зря это все… я говорил вам. Но теперь она моя. Никто не против? Ладно. С меня поход к клуб. Выбирайте в какой и когда.

— У тебя с ней ничего не выйдет.

— Возможно. Допускаю. Скорее всего. Но дело даже не в этом, не больно нужно. Мне интересно, что такое… она проговорилась… Ладно, не суть. Пошли, «окно» заканчивается. Скоро пара. Советую конспектировать со всей тщательностью — это тема будущего зачета.

После занятий я рассказала Женьке и Инге, что случилось, и почему я опоздала на пару. Выслушали они молча. А потом Женька охала и возмущалась, а Инга посоветовала:

— Не дразни их, не ходи с гордо поднятой головой, не строй из себя победительницу. Может, и оставят в покое. Я надеюсь.

А потом пошли зачеты, рефераты, проверочные, допуски и подготовка к экзаменам. Я учила, повторяла, зубрила. Голова пухла, соображала с трудом… тогда мы шли в бассейн или с подругами, или с бабушкой. Хоть какое-то разнообразие, на что-то другое не было времени.

Тем временем на улице резко потеплело, а потом и совсем повернуло на лето. Возле подъезда нашего дома вовсю цвела сирень, ее запах проникал ночью в раскрытое окно, дарил надежду на скорое лето и окончание пытки учебой. Четверка психов не подходила ко мне и никак не выказывала своего интереса все эти месяцы. Кроме Руслана… Я часто ловила его взгляды, но старалась не показывать в ответ никаких эмоций. Просто смотрела спокойно, если наши взгляды встречались, и так же спокойно отводила глаза. Инга предупреждала, что это говорит о не угасшем интересе ко мне. Однажды зашел разговор об этом:

— Маш, я, когда опоздала на физо, подошла со спины к Руслану. Он стоял у двери в зал и ел тебя глазами… Нет, точно тебя и, Машка, взгляд был не равнодушный, совсем нет. Ты ему нравишься, это понятно. Что, если это просто интерес парня к девушке, нормальный интерес? Если он подойдет и предложит встречаться? Он же понравился тебе вначале.

— Чисто внешне. Он такой же моральный урод, Инга, как и все они. Ты не понимаешь просто, а я не могу… Меня оскорбляли при нем, а он молчал. Он поддержал это «пшла отсюда, мышь серая». Ты серьезно думаешь, что я…

— Поняла-поняла. Вопрос снимаю. Согласна на все сто.

А Руслан получил накануне сведения из Питера о бывшей студентке финансово-экономического факультета одного из самых престижных вузов страны. Не просто письмо по своей почте, а и видеозапись на диске, которую достали для него. И он просмотрел вечером эту запись. И, не ожидая такого, сидел — смотрел в тупом ступоре, а потом внутренности скрутило от бессилия и ярости.

И бросило в жар и заколотило от возбуждения, когда камера вела съемку снизу вверх, медленно поднимаясь от маленьких голых ступней вдоль красивых стройных ног, изящно подогнутых и сомкнутых коленями. Дошла до аккуратно подстриженного небольшого лобка, показала тонкую талию, мягко сужающуюся от светящейся кожи округлых стройных бедер. Потом он увидел груди безупречной, идеальной формы, похожие на две небольшие перевернутые чаши. Упругие, с розовыми некрупными сосками, они слегка дрогнули, когда дернулось все тело. И он застонал, закрыв глаза, от почти боли в паху. Он уже понимал, что увидит дальше и готовился убивать. Знал, что поедет и убьет, если они посмеют.

Они не посмели. Просто показали лицо, почти скрытое длинными волосами, густыми кудрями, спадающими сзади до пола, прикрыв также лоб и глаза. И чужую мужскую руку, схватившую эти волосы, вздернув лицо кверху. И само лицо, как и все до этого, крупным планом — с закрытыми глазами, бросающими на щеки густую тень от накрашенных ресниц, несколько бледных веснушек на переносице, приоткрытый вялый розовый рот. Она без сознания или чем-то опоена. Дальше — конец фильма. Больше ничего.

Возбуждение покинуло его в тот момент, когда он увидел это бесчувственное лицо, беспомощное, нежное и уже не чужое ему за все эти месяцы. И волосы, эти волосы… Он не видел ничего прекраснее, ничего такого, никогда. Эта каштановая роскошь, водопад, лежащий кольцами на полу, прикрывающий ступни и плечи. Возбуждение схлынуло, и поднялась ярость, невыносимая, бесконтрольная. Он встал, вынул диск и изломал его на мелкие куски. Нельзя было это хранить, подглядывать за ней нельзя. И только сдавленно шептал: — Убью, убью сук, порву на куски.