Синий лед (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 52

— Здравствуйте! — гаркнул Никита в темноту. — Есть кто живой? Алё!

За дверями завозилось что-то большое, звякнула посуда, а потом в коридор стремительно выскочила маленькая женщина лет пятидесяти-шестидесяти, в длинном бордовом платье, заколотом у ворота брошкой с разноцветными стекляшками. Поверх платья женщина куталась в серую шаль, недоглоданную молью.

— Вы на экскурсию? Пятьдесят рублей билет, — торопливо сказала она высоким птичьим голосом.

— Нет, я не на экскурсию, — зачем-то соврал Никита, выудил из кармана журналистское удостоверение и показал женщине. — Я из газеты. Пишу статью про судьбу провинциальных музеев.

По сути, это не было совсем уж неправдой. Оказавшись без дела, Шмелев хотел всего лишь выжать из ситуации по максимуму, написать небольшой репортаж на сотню строк, добавить пару фото, тем самым оправдав свое шатание по районному центру, в котором ему, по сути, было нечего делать. Редактору будет нечем крыть, а Никита сможет оправдать свое отсутствие на работе.

— А нас не предупреждали, — ахнула женщина. — Вы звонили?

— Звонил, — радостно подтвердил Никита. Звонил и звонил… и звонил… Но не дозвонился. А потом позвонил в управление культуры, Александре Ковалевской. Знаете Александру?

Женщина помедлила, а затем опрометью метнулась в кабинет, откуда послышался ее приглушенный взволнованный голос. Никита ждал, без интереса разглядывая потолок с глубокой трещиной в форме африканской реки Нил.

— Молодой человек, — послышался голос сотрудницы, — вас к телефону.

Никита вошел в комнату, служившую сотрудникам бытовкой, и взял трубку древнего телефона.

— Шмелев на проводе.

— Ты что там делаешь? — сердито спросила Саша. — Да еще на меня ссылаешься.

— Здравствуйте, Александра. Как вы помните, я пишу серию очерков о краеведении, — занудно произнес Никита. — Это моя любимая тема.

— С каких пор тебя интересует краеведение?

— О, краеведение — тема очень занимательная, вы не находите? Тем более, в провинции, — серьезно ответил Никита, косясь на сотрудницу, беззастенчиво подслушивающую разговор. В трубке здорово трещало, голос Сашки доносился, как из подвала.

— Ты там совсем с ума сошел? — возмутилась Саша.

— Отнюдь. Достояние государственных фондов — тема очень широкая. Помните, в последний раз я консультировался с господином Коростылевым и госпожой Крайновой. Они дали много ценной информации.

Услышав фамилии погибшего антиквара и пропавшей подруги, Саша на пару мгновений замолчала, а затем испуганно спросила:

— То, что ты сейчас в музее имеет какое-то отношение к убийству?

— Ни малейшего, — успокоил Никита, памятуя, что в прошлый раз Сашку едва не выгнали с работы после громкого расследования журналистов. (Данные события описаны в книге Ирины Мельниковой и Георгия Ланского «Лик Сатаны»). Но в «подвале» дыра, и ее надо заткнуть. А тема хорошая.

Саша достаточно долго общалась с Никитой, чтобы понять, о каком подвале идет речь. Конечно же, речь шла о дыре внизу газетной полосы. Немного успокоившись, она велела передать трубку сотруднице. Та взяла ее с опаской, как дохлую сколопендру. Никита загадочно улыбался.

Женщина закончила разговор, положила трубку и с тоской поглядела на Никиту.

— Директор-то у нас на больничном, — запричитала она. — Как я без ведома вам все расскажу?

— А вас как зовут? — улыбнулся Никита.

— Агафонова я, — ответила женщина. — Елена Борисовна.

— Елена Борисовна, во-первых, ничего криминального я у вас не спрошу. Это будет небольшой материал, без каких-либо скелетов в шкафу. Расскажете немного о музее, сотрудниках, состоянии фондов, проблемах, с которыми приходится сталкиваться. Во-вторых, привет вам от Марфы Сидоровны.

Елена Борисовна нахмурилась, а затем подобрела и махнула рукой.

— Ладно. Давайте поговорим. Здесь беседовать станем или вы хотите экспонаты осмотреть?

— А можно?

— Чего ж нельзя. Правда, у нас штат сократили, так что я и заместитель директора, и экскурсовод, и хранитель фондов. Только я дверь запру. Больше-то нет никого на работе, не дай бог кто зайдет и что-нибудь стащит, пока мы тут ходим… Вот, кстати, первая проблема. Сотрудников из-за кризиса разогнали, хотя, может и правильно. У нас одни пенсионеры работали. Начальство — не наше, областное — решило: слишком жирно и пенсию и зарплату платить. А какие у нас зарплаты? Слезы, да еще и минус налоги… Пойдемте, у нас в соседнем зале замечательная экспозиция самоваров…

«Замечательная экспозиция самоваров» на деле таковой не оказалась. Никита быстро заскучал и, с трудом сдерживая зевоту, лениво фотографировал убогие экспозиции, старательно задрапированные тумбы, на которых одиноко стояли невыразительные предметы старины. Не замечая его страданий, Елена Борисовна трещала, как счетчик Гейгера рядом с атомной подстанцией. Журналист украдкой поглядел на часы.

Господи Боже… Электричка только в четыре… А сейчас половина двенадцатого…

— Марфа Сидоровна говорила, что раньше жить было лучше, — вставил Никита. — Ну, при советской власти. Вы согласны?

— Она склонна все идеализировать, — махнула рукой Елена Борисовна. — Это сейчас кажется, что все было замечательно, стабильно, все работали и были уверены в завтрашнем дне. Но это касается только эпохи застоя. При Хрущеве или Сталине разве мы хорошо жили? Бросьте! Вы слишком молоды, не знаете, что это такое. А я помню, как моих родителей раскулачили. А за что? Мы же не были даже зажиточными, просто мои родители имели маслобойку. Понимаете? Маслобойку! И за это на них донесли соседи, те же самые, что приносили молоко. При Хрущеве нельзя было держать гусей. А почему? Кто бы нам объяснил. Несколько кур, одну свинью — не дай Бог лишнее заведется — сразу под статью. И это все чушь, что у нас безработицы не было. Была! Только ее маскировали, раздували штаты. Вон, в паспортном столе сидели десять человек — куда столько? Сейчас одна сотрудница работает и то полдня. А наш музей и в советские времена не процветал. Никому и раньше не было дел до наших экспонатов. Да и сами видите — ничего интересного. Хлам…

Последние слова она произнесла с горечью, а затем, спохватившись, попросила об этом не писать. Но Никита ее уже не слышал. Застыв перед витриной, он почуял знакомый холодок на затылке.

В витрине стояла шкатулка. Деревянная, резная, хорошо знакомая по фотографии, показанной Мироновым. На табличке скромно значилось: «Чайная шкатулка. Мастерская Ружа. XIX-ХХ века». Шмелев почувствовал жгучее желание схватить экспонат, но для этого нужно было как минимум избавиться от экскурсовода, открыть витрину, но, увы, сделать это было не реально.

— А это наш самый ценный экспонат на сегодня, — сказала Елена Борисовна и ткнула пальцем в именную табличку. — Преподнесен как выставочный образец, на время господином Чебыкиным. Это наш местный… бизнесмен.

Последнее слово она произнесла с запинкой, словно зная о бизнесмене Чебыкине больше, чем следовало.

— Господин Чебыкин увлекается антикварными чайными шкатулками, коллекционирует их. Мы уже неоднократно пытались убедить его выставить его коллекцию у нас, но, увы, он отказался. Зато в качестве жеста доброй воли пожертвовал для экспозиции одну жемчужину из своей коллекции… Хотя она не особо ценная, да и состояние не ахти.

— Сколько она может стоить? — небрежно спросил Никита.

— Ну, от силы тысяч сто. Видите ли, эта шкатулка сломана, потому Чебыкин и смог с ней расстаться, у него есть такая же. Но и эту он нам не подарил, дал на время… Над своей коллекцией Алексей Николаевич чахнет, как царь Кощей.

— Она давно здесь?

— Шкатулка? — Елена Борисовна повела плечами и запахнула шаль. — Да месяца три. У нас экспозиция примерно по три- четыре месяца по плану. Вот, скоро чайную экспозицию свернем, самовары в запасник, а шкатулку — владельцу. Жаль, конечно… Но ничего, скоро мы выставим коллекцию минералов, это гораздо интереснее. Может, школьников на экскурсию приведут, все не так тоскливо будет…