Синий лед (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 36

— Чего трезвонишь? Не открывают, значит, дома никого нет. Ходют тут всякие, шум поднимают… Щас милицию вызову.

Никита был раздражен и потому на дискуссию не настроен, оттого ответил довольно резко, даже не попытавшись умаслить вероятный источник информации.

— Это вряд ли, — невежливо ответил он.

— Чего это? — насупилась старуха.

— Того. Нет больше милиции, переименовали. Полицию вызывайте.

Старуха пошамкала губами, словно перекатывая искусственную челюсть, и ответила с не меньшей грубостью.

— И вызову. Тоже мне умник.

Она победоносно вздернула подбородок и уже потянула на себя дверь, когда Никита, спохватившись, вымученно улыбнулся, выудил из кармана удостоверение и, описав им в воздухе кривую восьмерку, шутливо произнес:

— Не шумите, бабуля. Из газеты я. Не знаете, где хозяева?

Никита даже ахнуть не успел, как старуха молниеносно цапнула удостоверение у него из руки какой-то обезьяньей хваткой, нацепила на нос очки и тут же расплылась в крокодильей улыбке, распахивая дверь в берлогу во всю ширь.

— Или ты… Из газеты? Очень удачно, молодой человек, что вы зашли, — льстиво прошелестела она. — Я уже столько жалоб отправила, вы не представляете… А все они, Карандины! Представляете: ночь, тишина и тут — бац! Словно шваброй по голове! Музыка, визги! Устроили шалман наверху, никакого покоя. Я участковому жаловалась, в домоуправление ходила — без толку. Хорошо хоть вы пришли…

— Бабуль, секунду… — сморщился Никита, глядя, как старуха поднимает глаза куда-то в небеса. — Карандины — это сверху?

— Сверху, сверху… Заразы, сто чертов их маме! — закивала страдалица и вроде даже собралась плюнуть на пол, но передумала, угодливо заглядывая в глаза представителю четвретой власти. «Четвертая власть» осторожно вынула из пальцев соседки удостоверение и спрятала в карман. Старуха наблюдала за этим действом с неудовольствием, и даже рукой слабо дернула, как лишившийся трофея примат.

— А мне нужны хозяева этой квартиры, — настойчиво сказал Никита и для убедительности ткнул пальцем в закрытую дверь. Старуха сжала губы, явно недовольная, что до ее бед никому нет дело, и небрежно отмахнулась.

— Анжелка что ли? — презрительно фыркнула она. — Так нет ее, уже второй день нет. Она как с работы возвращается, музыку включает, а тут тихо. И оглоед ее не приходил, он всегда надымит на лестнице, хоть топор вешай.

— Это ведь не ее квартира, верно? — уточнил Никита. Внизу бахнула дверь и несколько мужских голосов принялись невнятно что-то обсуждать. Соседка Анжелики прислушалась, но Никита был ей явно интереснее неизвестных посетителей, уже вызывающих лифт.

— Снимает, у Елены Борисовны, — охотно подтвердила бабка. — Она в соседнем доме живет, а меня просила приглядывать… мало ли что… Сейчас никому верить нельзя. Вот явится такая скромница, глазки в пол, мол, студентка я, хочу квартиру снять. А что в итоге? Устроят из хаты бордель, начнут всякую шантрапу таскать, а после них в подъезде бутылки, вонь, да окурки, и гомон до ночи. Но эти вроде более-менее спокойные. А вам зачем Анжелка-то?

Никита открыл рот, затем закрыл, готовясь сказать какую-нибудь банальную историю, но не успел. Лифт с шумом остановился, и из кабинки вышел Миронов, в сопровождении мужчины с неприятным ястребиным профилем, участковым и хмурым мужчиной в черном бушлате, отягощенным чемоданчиком.

— Какие люди! — пропел Кирилл. — Шмелев, меня порой поражает, как ты все успеваешь. И чего тут делает независимая пресса?

При слове «пресса» мужчина с хищным лицом задергал бровями и уставился на Никиту, обшарив взглядом его фигуру, оценив сумку с фотоаппаратом. Соседка, отступив на всякий случай вглубь квартиры, слегка прикрыла дверь и робко поинтересовалась:

— А вы кто?

— А мы, мадам, полиция, — хохотнул Миронов и добавил, посерьезнев. — Соседи ваши дома?

— Расскажите им про Карандиных, — ехидно посоветовал Никита, предчувствуя, что его все равно выставят прочь.

— Про каких-таких Карандиных? — насторожился «ястребиный профиль». Вдохновленная старуха выскочила на лестничную клетку и принялась восторженно выкрикивать слова жалоб на соседей, превративших, по ее мнению, жизнь окружающих в ад. Лица полицейских скучнели, особенно у участкового, который наверняка о нехорошей квартире слышал, но помочь ничем не мог, или не хотел.

Миронов Кашлянул и вскинул вперед руку, загораживаясь от потока жалоб, перемешанных с бабьей бранью.

— Мамаш, Карандиными мы потом займемся. А сейчас меня хозяева этой квартиры интересуют.

Старуха открыла рот, но Никита, лелея последнюю надежду, успел ее опередить.

— Елена Борисовна, хозяйка, живет в соседнем доме. Бабуль, вы бы ей позвонили?… Кирилл, можно мне поприсутствовать? Вам ведь все равно понятые будут нужны?

— Майор, я вам настоятельно рекомендую убрать прессу с места осмотра, — сказал следователь скучным холодным тоном. Никита зло сжал губы, но возражать не стал, понимал — бесполезно. Вместо этого он с деланным равнодушием уставился в пол, внимательно вслушиваясь: а ну как ляпнут правоохранительные органы что-нибудь полезное?

Органы хранили стоическое молчание, зато вернулась соседка и отрапортовала:

— Я Елену Борисовну предупредила, сейчас она придет. А что случилось то?

Кирилл мягко взял за локоть упирающегося Никиту и настойчиво попросил:

— Никит, шел бы ты, в самом деле, отсюда. Видишь — следствие против прессы.

Никита послушно кивнул. В голосе Миронова прозвучало нескрываемое ехидство, видно, следствие он и сам не жаловал. К тому же настаивать действительно не имело никакого смысла. Внутрь не пустят, вместо этого отправят в кутузку на пятнадцать суток с обвинением в хулиганстве или препятствованию следственных действий, да еще и аккредитации лишат, хотя аккредитация — не самая великая беда журналиста. Все равно пресс-служба внутренних дел стала работать из рук вон плохо после смены руководства. Новый начальник не желал выносить сор из избы, и потому газеты и телевидение потчевали унылыми пресс-релизами о доблестной службе патрульно-постовой службы, вялыми информации о задержании очередного торговца гашишем и количестве дорожно-транспортных происшествий. Все эти материалы были безликими, скучными и абсолютно не вызывали интереса. Так что более-менее стоящим репортерам приходилось добывать интересные истории, основываясь на свои источники. И лишиться этих источников было куда страшнее. Пресс-служба все равно не редактировала списки журналистов, даже отлученных от информации волею главного начальника, и те исправно получали скупые пресс-релизы. А вот рассорившись с информаторами можно было в одночасье все потерять. И что делать? Описывать городские праздники, такие же бессмысленные в своей одинаковости?

Никита описывать праздники не хотел. Миронову, естественно, от Шмелева в обмен на информацию кое-что перепадало. Не деньги, упаси господи, откуда они у нищего журналиста? Мелочи, вроде купленного в аэропорту виски, сигарет и прочих полезных и приятных мелочей, в обмен на строго дозированную информацию и полунамеки. Вот и сейчас Никита околачивался у машины, подозревая, что Миронов скоро выйдет поговорить.

Кирилл, действительно вышел, но отнюдь не так скоро, как хотелось бы Никите, и он, с промокшими ногами, забрался в машину и сидел, слушая радио и бессмысленно барабаня пальцами по рулю. Миронов покрутил головой, словно филин, нашел Никитин «фольксваген» и сел рядом. Никита выждал, пока Кирилл закурит и открыл рот для первого вопроса, но Миронов его опередил.

— Ты как тут оказался вообще? — сердито спросил он и с досадой поглядел на выходящую из подъезда следственную бригаду. — Блин, еще и припарковался так палевно. Сейчас кто-нибудь увидит, что я с тобой болтаю. Тогда вообще кердык, на одних объяснительных поседеешь. Давай отъедем что ли?

Никита послушно тронулся с места, успев скрыться до того, как из дверей выйдет следователь. Миронов с облегчением вздохнул и, хмуро взглянув на Никиту, повторил вопрос.