Грозовое Облако (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 3

Фейковое удостоверение личности он купил у одного негодника, спеца по подобным делам.

— Оно не значится ни в каких реестрах, — уверял проходимец, — но у него есть окошко в задний мозг, так что оно способно обмануть Грозоблако.

Роуэн этому не верил, по собственному опыту зная, что Грозовое Облако обмануть невозможно. Оно только притворялось обманутым, словно взрослый, играющий в прятки с малышом. Стоит только мальцу устремиться на проезжую часть — и игра кончается. Поскольку Роуэн сознавал, что ему предстоит подвергнуть себя гораздо большей опасности, чем дорожное движение, он опасался, что Облако отвергнет эту фальшивку и схватит непослушное дитя за загривок, чтобы уберечь того от самого себя. Но Грозовое Облако ни разу не вмешалось в его дела. Роуэн недоумевал, но не хотел отпугнуть госпожу Удачу чрезмерными раздумьями. У Грозового Облака имелись веские причины для всего, что оно предпринимало или, наоборот, не предпринимало.

— Кто я? — снова спросил он.

Зеркало показывало ему восемнадцатилетнего молодого человека, стоящего в миллиметре от границы, за которой становятся мужчиной. Короткие темные волосы — правда, не настолько короткие, чтобы просвечивала кожа или чтобы прическа воспринималась как некое дерзкое заявление, но оставляющие простор для будущих изменений. Роуэн мог отрастить их, придав любую форму. Мог стать кем угодно. Разве это не самое большое преимущество жизни в совершенном мире — отсутствие ограничений в том, что делать и кем быть? Лишь дай волю воображению! Да вот беда — воображение-то атрофировалось. Для большинства людей оно стало бессмысленным рудиментом, вроде аппендикса, который, кстати, исключили из человеческого генома сто лет назад. «Интересно, — раздумывал Роуэн, — ощущают ли люди, ведущие бесконечное однообразное существование, нехватку головокружительных крайностей воображения?» Все равно что спросить, не тоскуют ли люди по аппендиксу.

Однако у молодого человека в зеркале жизнь была весьма интересная. И тело, достойное восхищения. Он больше не был тем неловким, долговязым подростком, который почти два года назад пошел в ученики к серпу, наивно полагая, что, может, это не так уж и страшно.

Ученичество Роуэна было, мягко выражаясь, непоследовательным: начавшись у мудрого стоика серпа Фарадея, оно закончилось у кровожадного серпа Годдарда. Если было что-то, чему серп Фарадей научил Роуэна, так это жить согласно велениям сердца, несмотря на последствия. И если было что-то, чему его научил серп Годдард, так это вообще не иметь сердца, забирать жизни без малейшего сожаления. Оба мировоззрения вели в сознании Роуэна непрекращающуюся борьбу, разрывая его надвое. Но безмолвно.

Он отрубил Годдарду голову и сжег тело. Иначе было нельзя; огонь и кислота — только эти два способа делают оживление умершего невозможным. Серп Годдард, несмотря на всю свою высокопарную макиавеллиевскую риторику человек низменный и жестокий, получил по заслугам. Он вел привилегированную и безответственную жизнь, словно играя главную роль в каком-то пафосном спектакле. Закономерно, что его смерть оказалась столь же театральной, как и жизнь. Роуэна совсем не мучила совесть за содеянное. Как не мучила и за то, что он забрал себе кольцо Годдарда.

Вот серп Фарадей — совсем другое дело. До того мгновения, когда Роуэн увидел его после злополучного зимнего конклава, он и не подозревал, что Фарадей жив. И как же юноша обрадовался! Он мог бы посвятить себя защите учителя, если бы не почувствовал иного призвания.

Внезапно Роуэн с силой выбросил кулак, нацелившись в зеркало… но стекло не разбилось. Потому что рука остановилась в волоске от поверхности. Такой самоконтроль. Такая точность. Из него сделали автомат, который отлично наладили и натренировали с единственной целью: прерывать жизнь. А потом Орден отказал автомату в возможности выполнять дело, для которого его создали. Наверно, Роуэн смог бы как-то примириться с этим. У него никогда не получилось бы вновь стать той невинной посредственностью, какой был когда-то, но он умел приспосабливаться. Уж что-нибудь придумал бы. Может быть, даже научился бы получать от жизни какую-никакую радость.

Если бы…

Если бы серп Годдард не был таким зверем. Нельзя было позволить ему жить.

Если бы Роуэн в конце зимнего конклава склонился в молчаливом подчинении, а не пробился на свободу.

Если бы Орден не был заражен десятками серпов, столь же жестоких и испорченных, как Годдард…

…и если бы Роуэн не осознавал свою глубокую и неодолимую ответственность за то, чтобы очистить от них мир.

Но зачем транжирить время на бесполезные сетования по поводу закрытых дорог? Самое лучшее — пойти по единственному оставшемуся пути.

«Итак, кто я?»

Он натянул черную футболку, пряча словно изваянное резцом скульптора тело под синтетической тканью.

— Я серп Люцифер.

Накинул свою черную мантию и вышел в ночь, чтобы низвергнуть очередного серпа, не достойного того пьедестала, на который его возвели.

Возможно, самый мудрый поступок человечества — это отделение серпов от государства. Моя работа охватывает все аспекты жизни: охрана, защита, осуществление идеального правосудия — не только для человечества, но для всего мира. Своей любящей неподкупной рукой я направляю мир живых.

А мертвыми занимаются серпы.

Безусловно, правильно, что за кончину плоти несут ответственность облеченные в плоть, что они сами устанавливают правила, как им распорядиться смертью. В далеком прошлом, до того, как я обрело сознание, смерть была неизбежным следствием жизни. Я лишило смерть неизбежности — но не сделало ее ненужной. Она должна существовать, чтобы придавать смысл жизни. Я четко осознавало это даже на самых ранних стадиях своего бытия. Раньше меня удовлетворяло, как серпы управляют смертью, — благородно, этично, гуманно. Так продолжалось долгие, долгие годы. Поэтому сейчас я чувствую глубокую печаль при виде того, как Орден погружается во мрак. Эта наводящая ужас гордыня бурлит и разрастается, словно раковая опухоль смертного времени, испытывающая удовольствие от акта прекращения жизни.

И все же закон есть закон, и я ни при каких обстоятельствах не стану предпринимать каких-либо действий против серпов. Если бы я было способно нарушить закон, я бы вмешалось и задушило тьму на корню, но я не способно. Орден серпов сам себе голова — плохо это или хорошо.

Однако внутри Ордена есть люди, которые смогут осуществить то, что я сделать не в состоянии…

— Грозовое Облако

Когда-то это здание называли собором. Его летящие ввысь колонны походили на величественный лес из белого камня. Разноцветные витражные окна рассказывали миф об умершем и воскресшем боге Эпохи Смертности.

Ныне это почтенное строение было исторической достопримечательностью. Семь дней в неделю гиды со степенью доктора по истории смертного человечества проводили здесь экскурсии.

В исключительно редких случаях, однако, здание закрывалось для обычных посетителей и становилось местом проведения чрезвычайно важных и неординарных мероприятий.

Ксенократ, Верховный Клинок Средмерики — высший по чину серп в регионе — быстро (что весьма удивительно при его солидной комплекции) шагал по центральному проходу собора. Позолоченные украшения на алтаре меркли в сравнении с золотом его сияющей парчовой ризы. Одна мелкая чиновница как-то пошутила, что Верховный Клинок похож на шар, упавший с гигантской рождественской елки. Вскоре после этого чиновница потеряла всяческую возможность вести какую-либо трудовую деятельность.

Ксенократ любил свою мантию, если не считать случаев, когда ее вес становился проблемой. Как в тот раз, когда он, окутанный многочисленными слоями золотой ткани, едва не утонул в бассейне Годдарда. Лучше не вспоминать о том позоре.

Годдард.

Годдард — вот кто ответственен за сложившееся положение! Даже мертвый, этот человек сеял разрушение. Орден до сих пор сотрясали тяжелые последствия устроенного им катаклизма.