Пришедшие издалека - Хват Лев Борисович - Страница 30

Чуть ли не ежедневно на зимовке вспоминали англичан:

— Интересно бы знать, куда уже добрался Скотт?

— Ну, нет, он еще не вышел! Разве ты не понимаешь, что для его маньчжурских лошадей пока слишком холодно?

— Это верно. Но кто тебе сказал, что у них так же холодно, как у нас на барьере? Быть может, там гораздо теплее, а тогда можно душу прозакладывать, что баклуши они не бьют. Эти ребята показали, чего от них можно ждать!..

Амундсен встревожен — очень упорно держатся морозы! Долго ли это будет?! В начале сентября термометр показал минус 53 градуса, но спустя несколько дней значительно потеплело.

Четверо норвежцев пошли к 80-й параллели. С упряжками пришлось немало повозиться — за зиму они одичали. Внезапно температура резко упала; замерз даже спирт, налитый в компас. Но Амундсену в голову не пришло возвращаться с полпути — отряд привез запасы на склад.

— Ощущение у меня такое, будто пропала пятка правой ноги, — сказал Хельмер Хансен на привале по дороге к Фрамхейму.

— И с моей что-то неладно, — заметил Стубберуд.

Оба разулись, сняли чулки и обнажили восковидные, помертвевшие пятки. Амундсен с невеселой иронией подумал: «Эти пятки могут стать ахилессовой пятою экспедиции… Как бы из-за моих ротозеев не сорвалось дело!»

— Немедленно растирайте обмороженные места! — приказал он.

От холодов пострадал и Преструд. На зимовке все трое занялись «штопкой пяток».

В конце сентября на льду Китовой бухты появились тюленьи лежбища, над зимовкой проносились буревестники.

— Весна пришла всерьез. Недели через три двинемся в поход. Мы должны опередить англичан! — объявил Амундсен.

СХВАТКА НАЧАЛАСЬ

ОЛНЦЕ светило и зимовщикам мыса Эванса. Выплывая из-за горизонта, огромный пылающий шар окрашивал небо в нежнейшие тона и ярко освещал вершины гор. Роберт Скотт восхищался цветовыми переливами. Удивительная, непередаваемая красота! А в полярную ночь все вокруг было залито лунным сиянием — чистым, золотистым. Небесные светила временами принимали странный вид. Сильно искаженная кровавая Луна казалась пламенем далекого костра, а Венера напоминала бортовой красный фонарь судна. Как досадно было, когда густая облачность скрывала их, но стоило взглянуть на родной дом с освещенными окнами, и хорошее настроение возвращалось… Наши предки называли горные хребты и дикие скалы «страшными, ужасными», а мы видим их прекрасными, величественными, возвышающими душу. Что же породило поэтическое восприятие природы, новое отношение к ней? В какой-то мере изменились человеческие чувствования, а главное — расширились наши знания, они убили суеверие…

К Скотту подошел каюр Геров:

— Лэсси ощенилась, мы перевели шестерых новорожденных вместе с мамашей в конюшню.

— Правильно, там теплее и уютнее, — одобрил Скотт. — А вы, Дмитрий, научились неплохо говорить по-английски, это полезно. Ваш приятель Антон вернулся из поездки?

— Да вот он, балуется с Эвансом…

Низкорослый Омельченко нахлобучил поярковую шляпу на голову великана Эдгара Эванса. Скотту отрадно, что между молодыми русскими и всеми остальными установились добрые, сердечные отношения. Оба они усердно трудятся. У Антона больше работы. Дмитрий подкупает своей смекалкой и ловкостью.

Вернувшись в дом, Скотт снял форменное пальто, оправил его на вешалке. Он довольно равнодушен к какой-либо одежде, но это пальто дорого ему. Двадцать три года прослужило оно верой и правдой, знало и дождь, и ветер, и соленую воду, и тропический зной, и полярную стужу. Оно щеголяет теперь погонами с четырьмя полосками, как в былые времена единственным золотым жгутом скромного лейтенанта, и ему еще далеко до лавки старьевщика…

Вечерами в комнату Скотта доносятся из кают-компании обрывки споров. Он улыбается, слыша торжествующий голос какого-нибудь зимовщика, одержавшего словесную победу. Молоды все они, мальчики, но такие хорошие! Ни одного сердитого или резкого слова не бывает при этих стычках, всегда они завершаются дружным смехом… Вот Черри рассказывает, как повел себя Боуэрс, отыскав на мысе Крозье унесенную ветром парусину. Пташка устроил из нее нечто вроде чехла и укрепил вокруг своего спального мешка: «Если теперь ветер умчит парусину, пусть заодно возьмет и меня». Трех путешественников расспрашивают о холодах на мысе Крозье. «Если и у норвежцев держались 60-градусные морозы, вряд ли все собаки перенесли зиму», — басит Сесил Мирз.

Часто Скотт беседовал с доктором Уилсоном. У них сложилось одинаковое мнение — дальние походы в этой стране наиболее тяжелы для самых молодых, вот примеры: двадцатитрехлетний инструктор лыжного спорта Трюгве Гран и двадцатишестилетний Черри-Гаррард.

— Но характер у Черри стойкий, он никогда не жалуется на лишения, — заметил Скотт.

— Мне сороковой год, а в недавнем путешествии я куда меньше прежнего страдал от холода, — сказал Дядюшка.

— Пожалуй, самый лучший возраст для такой работы — от тридцати до сорока лет. Правда, Боуэрсу еще нет тридцати, но он замечательное исключение, чистое сокровище, прямо диво.

— Когда Пири проник в Центральную Арктику, ему было пятьдесят два года.

— Утешительное воспоминание для тех, кто перевалил на пятый десяток…

Скотт писал наставления командиру «Терра Нова», исследовательским санным отрядам и товарищам, которые останутся на мысе Эванса.

— Вы проводите нас со своей вспомогательной партией, вероятно, до ледника Бирдмора, а вернувшись на зимовку, будете замещать меня, — сказал он врачу Аткинсону.

— Когда вас ждать обратно?

— Твердо назвать дату не берусь. Думаю, это будет во второй половине марта или в начале апреля. Надеюсь, что где-нибудь в пути, пожалуй, за бирдморским ледником, мы сможем наметить более точный срок. Навстречу нам вы пошлете упряжки в Лагерь одной тонны.

Вместе с Боуэрсом он снова проверял расчеты: сколько и каких предметов взять в дорогу? Все должно быть в достатке, но ничего лишнего. Как лучше распределить поклажу? Не подведут ли мотосани?

— Поверьте, они могут везти большой груз, — твердил Скотту инженер Дэй не менее настойчиво, чем три года назад, когда воспевал достоинства злополучного «Джонстона». — Если будут поломки, мы с Лэшли сумеем исправить. Лэшли военный моряк, старшина кочегаров, но он увлечен новой техникой…

— Поймите, Дэй, что надеяться на безусловную удачу нельзя. Ведь мы первые попытаемся использовать мотосани не только на снегу и морском льду, но и на самом барьере.

Любопытно выглядели мотосани в пути. Запуск мотора длился минут двадцать, машина трогалась на малой скорости, а водитель шел рядом, иногда дотрагиваясь до регуляторов и рычагов управления. На легком слое снега, покрывающего морской лед, гусеницы скользили. Когда цилиндры перегревались, машину останавливали, а тем временем застывал карбюратор. Дэй и Лэшли из кожи лезли, добиваясь равномерного распределения тепла. «Все это довольно примитивно», — думал Скотт.

На зимовке продолжались вечерние лекции. Физик Райт говорил о радиоактивных элементах и возможности изменения свойств металлов; со временем наука использует открытие радиоактивности для теорий о происхождении материи, выяснения температурного режима Земли, для лечения больных. Геологи и врачи возражали, разгорелся спор.

Всех заинтересовало путешествие Мирза летом 1908 года в горные области юго-западного Китая. Феодальную систему, укоренившуюся там, он назвал «машиной, катящейся на хорошо смазанных колесах»; местные князьки по дешевке скупали правительственных чиновников. Мирз был одним из пассажиров грузовой баржи, которую китайские бурлаки тянули через ущелья и опасные стремнины. Путешественник видел кули, проходивших ежедневно больше 60 километров. Ему показали пробуренные бамбуком глубокие скважины, откуда извлекали соль. Иные из них создавались двумя-тремя поколениями.

Биолог Нельсон, Мэри, рассказал, как происходило развитие животных форм от простейших одноклеточных организмов.