Страсти по Анне - Данович Дина - Страница 20
- Предыдущая
- 20/40
- Следующая
— Кофе? — переспросила я. — После кофе я не сплю всю ночь. Впрочем, будем пить кофе. Я совсем ненадолго. Во сколько вы уезжаете завтра?
— В пять утра.
— Вам надо отдохнуть…
— Не беспокойтесь об этом, — и тут он рассмеялся. — Ваш визит стал для меня приятной неожиданностью. Я до сих пор не могу поверить в реальность происходящего.
— Но я здесь, — с улыбкой сказала я. — И если не верите, то вот вам моя рука. Это я. Живая. Из плоти и крови.
К Любомирскому постепенно возвращалось привычное игривое настроение.
— Просто чудо! — отозвался он. — Женщина из плоти и крови! Кто бы мог подумать!.. Лично я был уверен до сего вечера в том, что женщины состоят из иронии, одним им понятных тайн, украшений и капризного настроения. — Он взял меня за руку. — Действительно, плоть. — Провел пальцем по моим венам вверх, к локтю. — Кровь… Но вы хотели кофе. Не буду отвлекаться. Кофе будет готов через несколько минут. Простите, я покину вас.
Но даже за чашечкой крепкого кофе беседа наша не вязалась, рассыпалась на мелкие осколки, мы теряли нить разговора и замолкали. Мы чувствовали неловкость, сохраняя молчание. Слова казались нам наполненными каким-то иным смыслом, и даже простые предложения приобретали в своем звучании новые оттенки.
— Вы вернетесь? — спросила я, когда наступило время прощаться.
— Буду очень стараться, Анна Николаевна, даю вам честное слово, — сказал Вадим Александрович. — Но, поймите, не все зависит только от меня.
— Я понимаю, — едва ли не со слезами сказала я. — Я все понимаю… Приезжайте… Прошу вас.
Потом Вадим Александрович проводил меня до моей дачи, несмотря на все мои протесты. Зайти он отказался, сказал, что кофе в эту ночь выпито уже достаточно. Мы стояли и все никак не могли расстаться. Он целовал мои руки, но совершенно ничего не говорил о любви.
Над нами качались под теплым летним ветром ветви старого тополя, над нами сияла огромная любопытная луна на бездонном черном небе. Пролетела зигзагами летучая мышь, заставив меня вздрогнуть. Вадим Александрович погладил меня по волосам и тихо сказал:
— Напрасно вы боитесь. Она безобидная…
— С вами я ничего не боюсь, я уже, кажется, говорила вам, — доверительно прошептала я, заглядывая ему в глаза.
Он ничего мне не ответил. И тут я не выдержала:
— Господи, за что? Почему? Почему?!
— О чем вы, жизнь моя? — спросил он слишком спокойно.
— Не понимаю, почему я должна все это терпеть!.. Почему судьба столь жестока, что не дала нам шанса встретиться раньше? Почему?
— С чего вы взяли, что я претендовал бы на вашу руку, если бы мы с вами были знакомы еще до вашего замужества?
— Но…
— Мои слова показались вам нелестными?
— Да уж, любезностью тут и не пахнет!
Он подошел ко мне совсем близко, взял меня за подбородок.
— Девочка моя, не спрашивайте у судьбы ничего. Она тоже не всесильна, и на вопросы ваши она тоже не сможет ответить.
— И это говорите вы? Вы, человек, который убедил меня в том, что свою судьбу мы создаем сами?! Ответьте мне…
Он пожал плечами.
— Что-то должно быть выше вас, лучше нас. Иначе мы натворим такого… Страшно подумать… Вы не согласны со мной?
Когда я вошла в свою спальню, грустная, растревоженная, было уже три часа утра. «Он, вероятно, уже отправился на станцию. Успеет ли? — подумала я. — Успеет, от моей дачи до рощинской всего десять минут ходьбы… Там переодеться, взять вещи и до станции еще минут десять — пятнадцать… Успеет. Ах, Вадим Александрович… Как же я жду вас обратно!.. И только Богу известно, как я уже скучаю по вас!..»
Николка приехал на дачу сразу же после выпуска. Он немного дулся на меня за то, что я не поехала посмотреть, как его производят в офицеры, но свежий воздух, безделье и новое варенье в конце концов смягчили его.
По старой памяти я предложила Николке сыграть в «Пыльное окно», но он на мгновение поджал губы и сказал, что нет такой необходимости, а потом весь вечер рассказывал, как они готовились к выпускному параду, как волновались, как не спали всю ночь.
— Да ты опять не слушаешь меня! — воскликнул Николка, сверкая глазами.
— Слушаю, мой хороший, — улыбнулась я, с досадой отмечая, что я слишком замечталась, и даже Николка заметил, как далеко сейчас мои мысли.
Он нервно начал грызть ноготь на мизинце.
— Фу, Николка, как некрасиво! — заметила я.
— Очень некрасиво, когда сестра совершенно не рада моему приезду!.. — обиженно заявил он. — А грызть ногти меня научили в корпусе, ничего не поделаешь. Мы все между переменами блюд в столовой зале ногти грызем. Наши воспитатели говорят, что им не по себе от такого зрелища — толпа одинаковых юнкеров, с голодным ожесточением грызущих ногти.
Я подернула плечами от брезгливости.
— А ты что думала? — совершенно грубо сказал Николка. — Ты, наверно, думала, что из нас кисейных барышень воспитают?
— Нет! Нет! — поспешила я заверить брата.
— И вообще, — совершенно без перехода сказал Николка, — где Александр Михайлович? Вот уж кому не помешало бы отдохнуть, так это ему! А он все где-то пропадает.
— Александр Михайлович очень занят. Впрочем, как обычно, — ответила я. — Почему ты о нем спросил?
Николка отвел глаза.
— Хотел поговорить, не более того.
— Поговорить? — протянула я. — Ну, если тебе так срочно надо поговорить с Александром Михайловичем, то он приедет завтра или через два дня, я не знаю точно. И о чем будет разговор? — спросила я.
Но Николка так и не ответил мне вразумительно, о чем он желает поговорить с моим мужем.
— Почему у тебя появились какие-то тайны от меня? — полушутя-полусерьезно спросила я, пряча свое недовольство.
Александр Михайлович стоял у рояля, неспешно что-то наигрывал одной рукой. Николка стоял за его спиной, около окна. Я хотела войти, но в это время Николка повернулся к Александру Михайловичу и резко сказал:
— Простите меня!
Естественно, я не вошла, но невольно прислушалась, кляня свое любопытство.
— Вот еще глупости! — небрежно сказала мой супруг.
— И все-таки, — настаивал Николка.
— Да ничего вы не должны говорить мне, Николай, — повернулся к нему Александр Михайлович. — Тем более что… Ладно, забудьте. Я удовлетворил ваш вызов. Вы остались довольны результатами, не правда ли?
Николка словно не слышал сарказма в словах моего супруга.
— Я много думал… — сказал он медленно. — И пришел к выводу, что Анна должна быть счастлива с вами.
Александр Михайлович усмехнулся. Мне показалось, что меня сейчас заметят, поэтому почти прекратила дышать, но сердце у меня билось, как сумасшедшее.
— Не смейтесь, — упрекнул его Николка. — Я вам говорю то, что вижу. Вот Анна! Все бегает, ищет чего-то!.. Поклонники, глупости, инфантильность. Скажите, для чего?
— Анне нравится изображать из себя ребенка. Она прирожденная актриса.
— Нет.
— Нет?
— Нет. Анна хочет, чтобы ее увидели. Как ребенок начинает плакать в надежде, что к нему придут и обратят на него внимание, так и Анна стремится стать объектом внимания. Вашего внимания!
— Что ж, у нее прекрасно получается. Анна заплакала — и вы получили пулю в бок. Смешно?
— Не очень, — признался Николка. — Но как мне было поступить иначе? Поверьте, я так сильно люблю ее, что готов на все ради ее счастья!.. И когда я узнал, что она расплакалась в вашем присутствии, то решил: вы и есть причина ее слез, и был в ярости! А вы с легкостью могли бы проигнорировать вызов задиристого мальчишки, но вы приняли его со всей серьезностью!
Александр Михайлович заиграл что-то веселое и быстрое.
— Теперь наши весенние выстрелы не имеют никакого значения!
— Имеют!
— Ну, может быть, только для вас. Но не для Анны.
Николка уже почти кричал, как всегда в минуты возбуждения.
— Не для Анны? Неужели же вы ничего не видите, Александр Михайлович? Да все, что она делает, — ради вас, ради вашего внимания к ней!! Она даже меня любит, чтобы вам показать, как она способна любить! И поверьте, Александр Михайлович, мне не просто быть объектом любви, в которой я не способен разделить, где — мое, где — ваше!
- Предыдущая
- 20/40
- Следующая
