Прекрасное далёко (Сборник рассказов) (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 5

По трапу они и спустились.

Пара — термиты. Ну, то есть… Самое противное, конечно, у них — хари. Хитин этот, или как он там зовётся — как опущенное забрало, из-под него жвала щёлкают, над жвалами — усы двумя хлыстами, а глаза из какой-то щёлки вылезают на стебельках. Ниже — головогрудь, волосатая, с двумя лапками. Под ней — вторая головогрудь, или что это такое, из которой растут ещё ноги. Тоже волосатые. И всё оно — сине-зелёного блестящего цвета, как брюшко навозной мухи.

Причём, у одного на головогруди висит золотая цепь толщиной в палец и панцирь инкрустирован золотом, а у второго на харе — навёрнутая периферия какая-то. То ли электронное переводящее устройство, то ли антенна для удалённого доступа к Сетям.

А между термитами, небрежно так обнимая их за… как бы сказать… такие штуки, к которым сзади крепятся крылья, а спереди — харя, вываливается наш, мягко говоря, соотечественник.

Такой наглой морды я ещё никогда не видел. Натуральный панк, на башке — синий «ирокез», в ухе — новомодный переводчик — «Промт-Ультра», на нейронном коде. Пиджачок алый, с искрой, штаны — бандитский клёш, с голографической прострочкой, кобура с деструктором под мышкой угадывается.

Просто контрабандист и хамло немытое. Улыбается во всё хлебало, а в переднем верхнем резце у него диагностический транслятор вживлён. Сияет изумрудом.

— Салютик, — говорит, — мальчики. Привезли угощение для моих друзей, а?

— Какое угощение? — говорю. Ошалел.

А этот — манерно так:

— Ну ка-ак же! Подтирашки-то и тряпочки!

Дэн говорит:

— Они что, это жрут?!

— Тише ты, — говорю. — Чего грубишь, инопланетяне ведь…

А пижон этот ухмыляется и говорит:

— Вы, мальчики, не стесняйтесь, мои термиты ни черта не понимают, кроме моих направленных мыслей. Так уж у меня передатчик настроен. А я их мысли — но не все, а только те, что для меня. Так что можете их хоть по матери крыть — хотя к матери у них отношение очень и очень трепетное. Если бы узнали — на опилки бы пустили. Уж поверьте мне, я их хорошо знаю, уже три года летаю туда-сюда посредником.

— Не будем по матери, — говорю. И документы ему отдаю. — Дэн, разгружай шаланду.

Дэн пошёл манипуляторы запускать, чтобы выгрузить всю эту дрянь, а пижон тем временем… Даже не знаю, как и описать-то. Одного из термитов под жвалами скребёт, как котёнка за ухом, а второму по этому, блестящему около глаз пальцами постукивает. Общается, значит.

И совершенно не боится, что инопланетные твари его на опилки пустят.

— Ты, между прочим, — говорю, — свистни своим мурашам, чтоб дерьмо выгружали.

Тут у него морда вытягивается — и становится, вроде бы, страшно оскорблённая.

— Ну да, да, — говорю. — Термитный мёд, будь он неладен. Это каким же надо быть рекламным менеджером, чтобы дерьмо мёдом называть!

Сбоку открывается ещё один люк, термиты оттуда на силовых полях упаковку тащат, серебристый ящик округлый, запаянный — а пижон смотрит на меня пренебрежительно.

— В трущобах тебя, что ли, подобрали? — говорит. — Никакого в тебе образования и светского лоска. Сам ты, не в обиду сказать…

— А что? — говорю. — Тоже мне — секрет. Все в курсе. Одно жрут — малиновое со сливками выходит, другое — с этим самым эффектом получается, на какой мой босс рассчитывает…

— Окраина Галактики! — пижон говорит. — Деревня, четыре класса образования! Где ж ты видел, чтоб отход жизнедеятельности хоть бы какого организма представлял собой такую ценную субстанцию?! Термитный мёд, друг мой ситный — не дерьмо, хоть ты это и вбил себе в башку. Это — сперма.

У Дэна рука на пульте дрогнула — коробка на бетон упала, рулоны бумаги посыпались. И термиты кинулись подбирать. А я подобрал челюсть, впучил глаза назад и спрашиваю:

— Ты прости, старина, мне странное какое-то слово послышалось…

И пижон начинает гнусно ржать. Дэн говорит:

— Может, по роже ему съездить?

А пижон:

— Не стоит, наверное. А то термитов разозлите. Они ко мне очень и очень расположены. Я им полезен, потому что посредник с Землёй и близкий товарищ.

— А ну, — говорю, — тогда объясни толком.

Ухмыляется гнусно, чешет своему мурашу позолоченное брюхо и говорит:

— А что тебе не понятно? Вот эти ребята — они солдаты. У них все сроду специализированы — солдатами родились, солдатами и умрут. Солдаты у них — самцы. Работяги — отчасти самцы. Государевы фавориты — на триста процентов самцы. А самка в каждом клане — одна-единственная, мать их. Общая. И королева.

— Ну и что? — Дэн говорит. Пульт опустил — термиты сами справляются. Шустро работают — ловчее людей.

— В идеале, — говорит пижон, — детки клана, в смысле — личинки, в смысле — яйца, это — в хорошем смысле — у королевы должны быть от фаворитов. Но она может и солдата приблизить, если выйдет такой каприз. У солдат такие периоды бывают, повышенной активности. А вот у работяг, можно сказать, не бывает никогда. Оттого они свою королеву любят беззаветно, платонически и издали.

Тут уже я говорю:

— И что?

— Да ничего, — говорит пижон. Ухмыляется. — Обычный термитный мёд, который как малина со сливками — это сперма работяг и солдат, когда они не в форме. А особый продукт — у! Это — фаворитов и тех солдат, которые о-го-го! Которые могут! Высоко энергетичный. Они бы нипочём его не продавали на экспорт, если бы нашенская бумажка не была таким деликатесом для королев с тонизирующим эффектом, а человеческий гормональный секрет, который на футболках остаётся, не использовали их медики. Для сложных и опасных случаев.

Дэн только присвистнул.

— Ё-моё, — говорю. — Вот ведь дурят людей…

Тут пижон снова заржал.

— Да кто вас дурит-то?! Дерьмо… придумают же… Термиты ради своих королев на всё готовы, для их радости торгуют, можно сказать, самым ценным, а вы — дерьмо! Сами-то…

Дэн говорит:

— В жизни не притронусь.

А пижон:

— Ну и глупо! Знать не знаешь, какое действие у этого особого продукта на человеческий организм! Не вашим мерзким веществам чета! Сплошной кайф — и ни грамма побочного вреда, даже совсем напротив — всё от него омолаживается и хорошеет. Дураки ваши богатенькие, можно подумать!

— Ага, ага, — говорю. — Тебе-то лучше знать.

Тут пижон не заржал, а гнусно захихикал.

— Да на моём месте любой богатенький бы оказаться рад был до беспамятства! Я-то этот самый особый продукт пробовал не в консервированном виде, а в самом, что ни на есть, натуральном! Космос мне — не работа, а одно наслаждение, да ещё и общество приятное и милое, — и почёсывает золочёного под жвалами. — Среди наших астронавтов есть — о-го-го! Вот, к примеру…

Ничего я на это не сказал. А Дэн не промолчал, конечно.

— Ну и как, — говорит, — называется, по-твоему, то, чем ты в космосе с термитами, господи прости, развлекаешься?

Пижон вроде как удивился.

— Ну как… может, гурманство, может, наркоманство… может, интернационализм…

Я только и успел Дэна подтолкнуть под локоть, чтобы он пижону по матушке не объяснил, как этот интернационализм понимает. А пижон прыснул, как пацан, и говорит насмешливо:

— А ты, пошляк, небось вообразил себе невесть что… Да ты посмотри на термитов и посмотри на меня! Что это, по-твоему, любовное приключение, что ли?! Совсем вы тут, на Земле, не соображаете ничего… Как вообще процесс добывания еды может быть… этим самым, а?

— Да легко! — говорит Дэн. — Этак любая скажет…

Я его еле остановил, чтобы он мысль развивать не начал.

— Ладно, — говорю. — Товар погрузили, плату получили, надо отсюда сваливать, а то нас заждались уже. Один момент. По уму хорошо бы проверить качество… чтобы без рекламаций потом…

Пижон улыбнулся сладко, как распоследний рекламный агент, и говорит:

— У нас, милый человек, всё точно, как в Палате Мер и Весов. Термиты не люди, врать деловым партнёрам не обучены. Но если ты хочешь — тогда конечно-конечно, можешь пробовать хоть как, весь товар в твоём распоряжении. Только скажи — я ребят попрошу вам вскрыть упаковку.