Знак черепа - Данн Джон Аллан - Страница 27

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая

Выйдя в море, мы миновали «кошачью» мертвую зыбь, где мелкие волны суматошно сталкиваются друг с другом, точно злые мартовские коты, и за час до рассвета вместе с приливом вошли в Ла-Манш. Свежий утренний бриз раздувал паруса и напевал в снастях волшебную песню сирен, зовущих в Неведомое. Черный Майкл стоял у штурвала, спокойный, уверенный в себе, моряк до мозга костей, и соленый ветер трепал его черную бороду, относя прочь исходящие от него запахи вчерашних излияний. Десять его соратников по службе у Девиса находились тут же — здоровенные парни, молодец к молодцу, способные сплотить и повести за собой остальную команду, дерзкие и отчаянные, но в то же время первоклассные специалисты, люди, хотя и полные мужественности и силы, но с душой ребенка и, пожалуй, с таким же умственным развитием, несмотря на свою грубую внешность и устрашающие манеры.

У них отсутствовало воображение; его заменяли события и факты, о которых им говорили другие. Они были лишены ощущения логической связи явлений; их действиями и поступками руководили первобытные инстинкты, случайные порывы и дремучие предрассудки. В этом-то и заключались их слабость и наша сила. Если у нас в головах окажутся мозги, а не прокисшее тесто, если у нас хватит силы воли, чтобы настоять на своем, нам нечего будет их опасаться. Я был уверен, что исход теперь всецело зависит от нас. Эти люди были нашими козырными картами, но, если мы не сумеем ими правильно распорядиться, мы проиграем.

По мере продолжения нашего путешествия они постепенно присматривались к нам, оценивая нас согласно своим меркам. Они не стеснялись, например, демонстрировать свое отношение к капитану Джекобсу, но не тем, что не выполняли его приказы, а тем, как они их выполняли: с добродушной и насмешливой снисходительностью.

Все время, пока судно стояло под погрузкой, Фрэнк Мадден практически жил на борту. Он так ловко научился передвигаться по палубе, что отбросил костыль и пользовался только тростью, в случае необходимости хватаясь свободной рукой за ближайшую снасть, причем проделывал это он почти автоматически. Вскоре он прочно завоевал место первого любимца у команды, частично благодаря щедрости, с которой раздавал направо и налево мелкие деньги на выпивку.

Стоя рядом с ним на носу, я видел, как горели от возбуждения его глаза. Свежий ветер и соленые брызги навели румянец на его бледные щеки.

— Думаю, я смог бы командовать такими людьми, как у нас, Джастин, — сказал он. — Конечно, после того как изучу навигацию. Они словно малые дети и преклоняются перед более сильным умом.

— И более крепким авторитетом, — добавил я.

— Ну да, — согласился он. — Но его нетрудно завоевать. Человек с пистолетом, имеющий зоркий глаз и твердую руку, всегда сможет удержать их в повиновении. Ты когда-нибудь слышал о человеке по кличке Лебедь?

— Кто это?

— Карлик-негр, наполовину испанец. Пайк рассказывал, что его называли Черным Лебедем. И, несмотря на небольшие силу и рост, невзирая на цвет кожи, он заставил все Карибское море дрожать от ужаса при звуке его имени. Ему принадлежал целый остров на Багамах с фортом и большим деревянным домом, где он держал свой сераль и жил со своими людьми в роскоши и богатстве, как Великий Могол!

Я с любопытством взглянул на собеседника. Немало мальчишек завидовало морским разбойникам, благодаря описанию их славных подвигов в песнях и балладах вроде той, которую я сам нацарапал в честь Тауни, — причем неизбежная расплата за преступления в них либо замалчивалась, либо возвеличивалась до уровня героического финала лихой и бесшабашной жизни, — и я задумался, насколько глубоко и серьезно укоренился этот образ мыслей в голове Фрэнка. Его внутренний протест против собственных физических недостатков являлся богатой почвой для подобного рода фантазий.

— На твоем месте я бы не стал слишком доверять россказням Сэма Запевалы, — заметил я, подумав при этом, что парню не следовало бы разрешать столь тесное общение с Пайком и Фентоном.

Он бросил на меня быстрый взгляд своих живых выразительных глаз, в которых, казалось, постоянно таилась скрытая усмешка, намек на то, что собеседник никогда полностью не воспринимается им всерьез, и молча отошел к нактоузу29, где Черный Майкл перебирал загорелыми пальцами спицы штурвала, в то время как зоркие глаза его пристально следили за положением парусов и замечали малейшие попытки судна сойти с курса под влиянием встречной волны.

О Фентоне мы так ничего и не узнали. Но теперь, когда мы благополучно вышли в море и пустились наперегонки с нашим вероятным соперником — если таковой действительно существовал, — это нас уже не очень тревожило. Пайк, постоянно напоминая о своей верности и преданности, находился у нас на борту. Между ним и Черным Майклом не было открытой вражды, и последний не вспоминал о ссоре в «Обросшем Якоре».

По настоянию сэра Ричарда и к явному неудовольствию капитана Джекобса я получил должность первого помощника. Невзирая на отсутствие морской практики, я охотно приступил к своим новым обязанностям, поскольку они давали мне возможность участвовать в судовождении. Я рассчитывал, что Черный Майкл, как наш квартирмейстер, поможет мне возместить мое невежество в этой области.

Мы закончили прокладку курса. Он пролегал почти строго на юг и слегка к западу от Плимута прямо до Мадейры (куда мы намеревались зайти за пресной водой), затем снова в том же направлении до островов Зеленого Мыса, минуя Азоры, и оттуда до мыса Доброй Надежды. После Кейптауна курс наш поворачивал на восток к Мадагаскару и в Мозамбикский пролив.

«Золотая Надежда» довольно резво шла в бакштаг30 левым галсом31, подгоняемая свежим северо-восточным бризом. Она обладала, как оказалось, лучшим ходом, чем я предполагал, хоть и зарывалась носом в волну по самые якорные крамболы32, разбивая синюю гладь моря в белоснежную пену, которая шумела вдоль бортов и исчезала за горизонтом, превращаясь в искрящуюся и переливающуюся всеми цветами радуги жемчужную кильватерную струю. Вдруг мне показалось, что я заметил какое-то недовольство в прищуренных глазах Майкла, когда тот бросил взгляд на паруса, хотя они и так были до отказа наполнены ветром. Подойдя поближе якобы для того, чтобы проверить показания компаса, я тихо — поскольку была вахта капитана Джекобса — спросил его, в чем дело.

Черный Майкл покосился в сторону капитана, который стоял у леерного ограждения, глядя на быстро исчезающие вдали берега Англии, и передвинул языком из-под правой щеки под левую табачную жвачку, помогавшую ему бороться со вчерашним похмельем.

— Если выбрать шкоты33 и обтянуть паруса, она пошла бы быстрее, — пробормотал он вполголоса.

Я и сам подумал о том же, поэтому подошел к капитану Джекобсу и как бы невзначай высказал свое предположение.

— Ветер, кажется, немного меняет направление, — сказал я. — Не следует ли потуже обтянуть паруса?

Со времени нашего отплытия и после назначения меня первым помощником достойный моряк стал относиться ко мне с вежливостью, граничащей со снисходительностью. Он обернулся ко мне с любезной улыбкой.

— С такими обводами судно слишком уваливается под ветер и перестает слушаться руля, если чересчур форсировать парусами, — ответил он. — Это строгая кобылка и не любит понуканий!

Ответ достаточно резонный! Капитан лучше меня знал судно и был опытным моряком. Тем не менее, я предпочел бы придерживаться советов Майкла, который понимал в этом деле получше многих. Для Майкла, рулевого, штурвал являлся пульсом судна; он мог на ощупь, по одному поведению руля, угадать любой трюк, который оно собирается выкинуть, и предупредить любой. Он умел по форме и виду кильватерной струи, по сопротивлению встречной волны, по давлению воды на рулевое перо определить соответственно наиболее благоприятный режим движения судна. И все-таки я решил не затевать спор по такому малозначительному поводу.

• Предыдущая
• 27/56
• Следующая