По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 29

Инквизиции тоже нашлась работа, когда выяснилось, что с древними артефактами в Империю попали и некие сущности, явно не желавшие погибать вместе с разоренной страной Хинд.

Первый маг родился в столице.

Правда, после утверждали, что далеко не первый, что есть якобы некие данные, которые позволяют сказать, что рождение одаренных изначально носило характер массовый, но это пусть историков интересует.

А я… Я слушаю.

Мой предок был там. Ему случалось обагрять руки кровью, в том числе и смуглокожих жрецов, иных он расстреливал прямо в храмах, прежде чем приступить к разорению оных храмов.

В стране Хинд он заработал состояние. И мог бы вернуться богатым человеком, найти себе не менее богатую невесту, выпросить титул за заслуги — их в то время раздавали много и с небывалой щедростью, да и зажить тихой обыкновенной жизнью. Но нет… его угораздило в охоте за богами — уж не знаю, распоряжение это было свыше или же собственная его инициатива, ведь храмы приносили изрядный доход — добраться до некой деревушки, чье имя так и осталось неизвестным.

Две сотни солдат. Полдюжины офицеров. Конница. Пушки. Немалый опыт и махонькая деревушка, в которой они расположились на постой.

К утру не осталось солдат. И пушек. И коней. И три офицера, которые полгода шли сквозь джунгли, так и не сказали, что же произошло в той деревушке, вот только каждый из них изменился.

Клинок знает. Он есть залог силы. И мира. И посвящения. Он — благодать богини, кровь которой пролилась на землю и напоила чужаков, заодно открыв им истину…

Какую? Еще рано. И истина у каждого своя. Понятно. И не понятно. Главное, я теперь вижу, что клинок этот черен не только снаружи, он весь есть тьма первозданная, которой не должно быть в мире. Правда, ему плевать на долг.

Мой прадед с товарищами по несчастью провели в стране Хинд следующие пять лет. Они покинули службу и их отпустили, верно, причина оказалась веской. А вернувшись, они привезли с собой жен туземок, чем повергли изящное общество в ужас. В их детях открылась истинная сила. И к этому времени маги перестали быть такой уж диковиной.

Я тоже вздохнула и, погладив клинок, вернула его на место: значит, кровь богини… которая должна вернуться на место. Если предположить… только предположить, что мой предок и вправду вляпался в дела божественные — а в это верят все, включая инквизицию, то… что значит вернуть кровь?

Не освободить ли ее?

Я постучала пальцем по приборной панели. Диттер упомянул, что родов, посвященных Кхари, больше не осталось. Интересно бы узнать, что с ними произошло. И бабушка наверняка задала себе этот вопрос. Не нашла ответа? Что-то сомневаюсь…

Домой я вернулась на рассвете, но любезнейший Гюнтер встретил меня легким поклоном.

— Там инквизитор в машине спит.

Он слегка наклонил голову, давая понять, что услышал.

— Не буди. Принеси плед какой, одеяло… не знаю, не хватало, чтобы он еще простыл.

Я оставляла на полу цепочку грязных следов. И все-таки стоило признать, что ходить босиком мне понравилось. Удобнее как-то…

— К вам приходила фройляйн Летиция… и ваш кузен.

— За благословением?

— Не имею чести знать.

Я поскребла грязную ступню.

— Они предупредили, что заглянут завтра. Весьма настойчиво просили вас быть.

Даже так… Вот уж правда, в настойчивости моим разлюбезным родственничкам не откажешь. Интересно, что им понадобилось? Хотя… чего гадать. Денег. Обойдутся.

Не обошлись.

Дражайшие родственнички, по которым я отнюдь не успела соскучиться — дадут они, как же, себя позабыть, — явились к завтраку. Полечка, облаченный в светлую визитку, выглядел почти прилично. Высокий. Смазливый. Ухоженный, что лишь добавляет смазливости.

Белые тканые перчатки. Новая трость с серебряным навершием. Узкие ботинки, к слову, тоже белые, что было донельзя модно, если верить «Вестнику модного двора», но как по мне совершенно непрактично. Перчатки Полечка бросил на поднос, сунул Гюнтеру котелок, щелкнул по петличке с розовой камелией и произнес:

— Рад видеть тебя, дорогая кузина.

От попытки поцеловать меня в щечку я увернулась.

На фоне Полечки кузина выглядела на редкость жалкой. Серое мешковатое платье в пол, перехваченное узким пояском скрывало не столько недостатки, сколько те редкие достоинства, которыми обладала ее фигура. Волосы она зачесала гладко, соорудив на затылке куколь. Бледное личико с острыми чертами. И мрачный, совершенно не гармонирующий с общим обликом несчастной сиротки взгляд.

Зато целоваться она не полезла, что уже благо.

— А уж я-то как рада… была бы… не видеть вас обоих.

Полечка хмыкнул. А кузина вздернула острый подбородок и сказала:

— Нам надо поговорить.

— Может, после завтрака?

— А разве тебе нужна человеческая еда? — Полечка отошел к стене и уставился на картину. Помнится, это подлинник одного малоизвестного широкой публике, а оттого неоправданно дорогого живописца. И вот ладно бы кузен пейзаж разглядывал — кладбище живописцу удалось, в меру мрачное, в меру покойное, навевающее мысли о вечном — так нет же, кузен разглядывал больше раму и то, явно прикидывая, во что обошлась она. Еще бы ноготком поскреб позолоту.

— Не нужна, но я люблю завтракать.

— К сожалению, — кузина вздернула подбородок выше. — Мы спешим…

— Не задерживаю.

Буду я еще ради них порядок дня нарушать, тем паче к завтраку обещали оладьи с шоколадным соусом… Судя по сопению, гости не собирались лишать меня своего общества. А жаль.

К слову, ел кузен с немалым аппетитом, правда, довольно аккуратно, и значит, тетушке удалось вбить в его голову хоть какие-то манеры. Кузина же больше размазывала соус по тарелке, чем ела. Взгляд ее был задумчив. На лице застыло выражение мрачной решимости. Интересно, что творится в этой пустой голове?

— Кстати, ты ведь в монастыре быть должна… замаливать грехи прошлой недели.

Летиция пошла пятнами. Дернулась было, но усидела, и до ответа снизошла:

— Я приобрела индульгенцию.

Надо же… каждый год, помнится, Церковь объявляет о скором начале реформы с отменой индульгенций как пережитка бесславного прошлого, но и вправду отменять не спешит. И здесь я их понимаю: кто добровольно откажется от стабильного источника дохода? Правда, стоили индульгенции изрядно, и отсюда вопрос: откуда у дорогой кузины деньги?

Подали кофе. И вновь же сестрица не удосужилась даже вид сделать, что пьет… а зря. Кофе был хорош. В меру темен, в меру крепок. Сладок. С шоколадной крошкой и тонким мятным ароматом.

— И долго мы будем здесь сидеть? — Кузина не выдержала-таки. Она не сводила с меня раздраженного взгляда. А злости-то, злости сколько… и да, я пью медленно. Очень медленно. Мне вообще-то спешить некуда. У меня вечность впереди или около того.

— Хватит! — Кузина вскочила и, смяв льняную салфетку, бросила ее на пол. — Мне надоел этот фарс…

— Согласна. И мне тоже…

Она зашипела. И дернула плечиком, когда Полечка положил на оное ладонь, верно, пытаясь успокоить.

— Она только и умеет, что портить окружающим нервы…

— Не только, — сочла нужным уточнить я. — Хотя с нервами тоже получается… но кто ж виноват, что они настолько слабые? Успокаивающий отвар пить пробовала?

— Дамы, — пискнул Полечка.

— Что здесь происходит? — В столовой-таки появился Диттер. Выглядел он помятым, взъерошенным и по-домашнему милым… во всяком случае, вот эту отвратительную клетчатую рубашку с кожаными нашлепками на локтях можно надевать исключительно в кругу семьи, чтобы больше никто этого позора не видел.

— Гости, — я широко улыбнулась и, не удержавшись, подошла, поцеловала дознавателя в щеку. Тот слегка вздрогнул.

— Родственники, дорогой… к сожалению, смерть от них не избавляет.

— Вижу, вы неплохо поладили. — Полечка подхватил кузину под белу рученьку. А та бледна. Стоит. Губы кусает… с чего бы?

В любовь с первого взгляда я не поверю. Как и в нежность, которую Полечка старательно пытается изобразить.